Эльнара. Дочь лекаря

Донельзя удивленная Айша – биби застыла с открытым ртом, не зная, как ей дальше быть, но вдруг смутная догадка обожгла ее, словно удар молнии. Вскочив на ноги, она бросилась в каморку падчерицы, в темноте переворачивая попадавшиеся ей на пути предметы, и перед дверью комнаты нос к носу столкнулась с Эли, возвратившейся с улицы со свернутой подмышками простыней. На следующий день девочку оставили без обеда, а после недолгого размышления лишили и ужина, отправив до самой ночи работать на скотный двор.

Неудивительно, что при таких условиях жизни однажды Эльнара серьезно захворала. Разъяренная недомоганием падчерицы, Айша – биби громко бранилась, но ничего не могла поделать. Бедная девочка неподвижно лежала в постели, вытянув вдоль тела тонкие руки, и устремив куда-то в пространство не по – детски серьезный взгляд огромных черных глаз. В этот момент, услышав шум, на женскую половину дома заглянул Пехлибей, в неурочный час возвратившийся домой после обхода больных. Увидев дочь в таком ужасном состоянии и в таких жалких условиях, он пришел в сильнейшее негодование, тем более, что заболевшая Эли живо напомнила ему его любимую Фариду, когда он впервые встретился с ней в доме ее отца. Разница была лишь в том, что Фарида тогда лежала на широком роскошном ложе, окруженная множеством серьезно озабоченных ее болезнью тетушек и толпой служанок. Пехлибей был страшен в своем гневе.

Насмерть перепуганная Айша – биби неуклюже рухнула на колени, непрерывно голося и целуя запылившиеся сапоги мужа. Разжиревшая до неприличия баба, путаясь в подоле атласного платья, ползала на коленях по земляному полу, метаясь от отца к дочери, и вымаливая у них обоих прощение. С трудом подавив ярость, Пехлибей приказал немедля приготовить для Эли самую лучшую комнату, а сам направился в свои покои, чтоб приготовить дочери целебный отвар.

Следующие десять дней, очень ослабевшая от тяжелого труда, постоянного недосыпания и приключившейся с ней болезни, Эльнара провела в постели под неусыпным наблюдением отца. Сам лично он поил ее гороховым супом, обладавшим хорошими целительными свойствами, и настойкой из трав, терпеливо массировал известные ему из источников древней индийской медицины определенные точки на ступнях ног, напрямую воздействуя на больные органы, делал над головой дочки плавные движения руками, после которых ей становилось значительно легче.

Айша – биби старалась пореже попадаться на глаза мужу. Позабыв о лени и мягких пуховых перинах, она взялась за домашние дела и даже заставила работать своего толстого сыночка, падчерицу же окружила невиданной прежде заботой и лаской. Говорила ей добрые слова, угодливо заглядывая в глаза, кормила вкусными кушаньями, не позволяла вставать с постели.

Девочка пошла на поправку. За время своей болезни она как будто бы немного повзрослела и, хоть поведение мачехи ее очень даже забавляло, Эли не стремилась теперь насмешничать, а довольно снисходительно отвечала на вопросы лицемерной Айша – биби, дав себе слово, что больше никому не позволит обижать себя, и что никто на свете не посмеет распоряжаться ее жизнью, ведь она у нее – одна-единственная.

В Школе красоты

Шло время. И вот однажды их маленький славный городок облетела весьма любопытная новость: в Архоте открывается Школа красоты, куда могут записаться все желающие девушки и женщины. Никто толком не знал, чему именно там будут учить, но маленький, удаленный от столицы Архот, живущий, как и все провинциальные города, размеренной, не особо избалованной событиями, жизнью был весьма взбудоражен. Одни говорили, что окончившие Школу смогут рассчитывать на удачное замужество, поскольку выйдут оттуда такими раскрасавицами, что от женихов просто отбою не будет! Другие, наоборот, утверждали, что ни один порядочный мужчина не захочет связываться с девушкой, получившей столь сомнительные знания. Третьи заявляли, что Школа красоты занимается подготовкой женщин легкого поведения для последующей отправки их в столицу ханства – Перистан, славящуюся своими вольными нравами, в силу населявшего ее многочисленного и очень пестрого люда. Слухи ходили разные, но ни один из них не находил подтверждения, во всяком случае, до начала работы Школы, приуроченного к Празднику урожая, что традиционно отмечался в середине осени.

К тому времени дочь Пехлибея из немного угловатого подростка превратилась в красивую стройную девушку. Невысокого роста, белокожая, с черным, как летняя ночь в преддверии сильной грозы, роскошным волосом, с взлетающими к вискам тонкими бровями, точеным аристократическим носиком, пухлыми губами и огромными черными раскосыми глазами, она пленяла своей дивной красотой буквально каждого человека, вызывая восторженное восхищение не только у мужчин, но даже у женщин.

Прослышав об открытии учебного заведения для женщин с интригующим названием «Школа красоты», любознательная девушка поспешила к отцу испросить его разрешения на посещение занятий. Пехлибей, после болезни дочери удвоивший свое родительское внимание к ней, немного поколебавшись, дал согласие.

– Я верю в твой светлый разум, Эльнара! – произнес он, целуя Эли в высокий чистый лоб: Если ты почувствуешь, что тебя хотят научить чему-то плохому, ты сама покинешь это заведение, не дожидаясь моего вмешательства в твою жизнь, ведь ты у меня, доченька, уже совсем взрослая, очень умная и очень красивая, прямо, как твоя покойная мама! – и, уронив непрошеную слезу, он поспешно удалился в дом.

В течение двух недель Эльнара каждый день прибегала к небольшому прелестному домику, окрашенному в веселый ярко-желтый цвет, где должны были проходить будущие занятия, заглядывая за увитую плющом изгородь, надеясь увидеть хоть что-нибудь, что пролило бы свет на тайну, окружающую Школу красоты, но за плотно задернутыми занавесками не прослеживалось никакого движения, словно дом был необитаем, и это еще более подогревало желание попасть внутрь.

Пятнадцатого октября все архотцы от мала до велика направились на мейдан – городскую площадь, где проходили все праздничные мероприятия и народные собрания. В тот год осень выдалась на редкость теплой и очень плодородной. Белый город, как называли хоршики Архот из-за того, что практически все дома в нем были построены из белого кирпича, был украшен цветами, разноцветными лентами, спелыми колосьями пшеницы, ветками завезенного из далекой Персии вечнозеленого кипариса. Нарядно одетые люди, позабыв о трудностях недавней страды, весело смеялись, шутили в предвкушении увлекательных состязаний в борьбе, в стрельбе из лука, в скачках, где наездниками были шести-семилетние мальчуганы, ловко управлявшиеся с норовистыми скакунами. Улыбались даже вечно хмурые от монотонной и кропотливой работы ремесленники, сняв с себя пыльные кожаные фартуки и по-молодецки расправив обычно согбенные плечи. На улицах Архота царил Праздник урожая, а на удивление теплая погода только усиливала это праздничное настроение.

Принаряженная Эли, собрав корзинку с праздничным угощением, направилась к заветному домику. Посреди уютной лужайки, укрытой от посторонних глаз ветвистыми деревьями, на расстеленных на траве коврах уже сидели шесть или семь девушек и женщин. При входе в сад Эльнару встретила молчаливая, удивительно пластичная девушка с карими миндалевидными глазами и чуть смущенной улыбкой на губах, выделявшихся двумя ровными бледно-розовыми полосками на смуглом худощавом лице. Ее платье составляла белая ткань, обернутая вокруг тела и застегивавшаяся на груди бирюзовой пряжкой, оставляя руки и плечи открытыми, на ногах были легкие зеленые сандалии, почти сливавшиеся с не успевшей пожелтеть травой. Расценив ее кивок, как приглашение, Эли присоединилась к группе местных жительниц.

Здесь были дочери кузнеца Байсугура – сестры Залиха и Гузалия, первой из которых недавно исполнилось двадцать лет, вторая была на год моложе. Несмотря на разницу в возрасте, они были похожи, словно близнецы. Обе приземистые, крепко – сбитые, смуглые, с широким низким лбом и узкими, как дверная щель, глазами, обе были не замужем, являясь по здешним меркам старыми девами.

Опираясь на высокую, туго набитую перьями, подушку сидела понурая Хафиза – полная двадцатичетырехлетняя белотелая женщина, которую, благодаря ее размытым формам, издалека можно было принять за мешок с мукой, не столь давно оставленная мужем, отправившим ее в родительский дом после шести лет совместной жизни.

Как всегда, держалась особняком Рамия – двадцатидвухлетняя местная красавица, которую почему-то никто не брал в жены, несмотря на ее яркую внешность и способность к рукоделию.

Куда-то отрешенно глядела Амина – вдова погонщика верблюдов Абунасыра, три года назад скончавшегося в результате неудачного падения с лошади, по которому безутешная молодая женщина продолжала носить траур.

Была тут еще круглая сирота Магрифа – светлая, немного конопатая девушка с каштановым волосом и большими, голубыми, доверчивыми глазами. Поговаривали, что ее покойная мать была славянкой, которую спас из плена у жестоких горцев отважный хоршикский юноша по имени Хаким. Он увез ее к себе на родину, женился на юной красавице с добрым мягким нравом, после чего зажили они дружной семьей. Родилась у молодых дочь, и все было бы хорошо, если б однажды в сильную майскую грозу не попала в их маленький дом, стоявший на отшибе, молния, в один миг осиротив тогда еще трехлетнюю Магрифу, в тот злополучный вечер гостившую у бабушки, которая и вырастила ее.