Эльзас и Страсбург

Осенью будь осторожен с плодами: беды б не случилось.
Ешь без опаски сколько захочется в зимнюю стужу.
Весной умеренность в пище назначить бы нужно.
В летний же зной особенный вред от пиршеств безмерных…

(«Салернский кодекс здоровья», X–XIII века)

Тем не менее теплые сезоны проходили в бесконечных пирах и гуляньях. На сколько бы дней не затягивалось торжество в замке (чаще на неделю), приглашенные всегда оставались довольными, сытыми, не обделенными сердечностью хозяина. В такие дни обычно экономный сеньор кормил не только своих гостей, но и всю округу, раздавал драгоценные кубки, дарил каждому встречному одежду, порой демонстрируя щедрость странным, хотя и привычным для своего времени способом, то есть приказывал сжечь «лишние» продукты:

Ни в кур, ни куропаток,
Ни в дрофьих тушках или журавлиных,
В гусях ли, утках иль павлинах,
В косулях, кроликах и ланях,
В медвежьих тушах и кабаньих,
Ни в чем нужды не усмотреть.
И прочая не хуже снедь.
Всего в достатке, чтоб в зелени нехватки
Никто не знал, ни в воске, ни в овсе,
Здесь под рукою вещи все, в которых надобность случится.
Лаванды, перца, смол, корицы, гвоздики, имбиря, муската
Запасы стали столь богаты, что в стенах городских, сиречь,
На каждом перекрестке сжечь их можно было полный чан…

(«Фламенка», XIII век)

Пиршественный стол все еще не являлся мебелью, поскольку был временным, собранным из прямоугольных щитов, укрепленных на козлах. Неприглядность конструкции скрывала свисавшая до пола ткань. Ее традиционно укладывали в два слоя: снизу мягкий, сложенный вдвое материал, а сверху – красивая скатерть, которую после пиршества прятали в сундук. Когда гостей было очень много, столы расставляли буквой «П». В этом случае господин с супругой и почетными гостями восседал в центре, на небольшом помосте. Место гостя по отношению к блюдам определялось заранее и всегда отвечало его положению в обществе. Изредка по капризу хозяина иерархический порядок нарушался, и тогда кто-нибудь из гостей, сидя не на своем месте, был возвышен или, напротив, унижен.

Пиршество начиналось, когда под звуки музыки в зал цепочкой входили слуги, держа в поднятых руках блюда с легкой закуской. Чаще всего они несли свежие фрукты и кисло-соленые салаты, которые, как считалось, подготавливали желудок к тяжелой пище. Вторым номером программы служили супы, вслед за ними без перерыва несли жаркое – основное блюдо любого пиршества. Во Франции мясо щедро заливали соусом, приготовленным с пряностями, распространявшим экзотический аромат и определявшим реноме обеда. Тогдашний кулинарный этикет позволял одновременно подавать, казалось бы, несовместимые блюда: сладкие, соленые, пресные, острые, кислые. Еще одна особенность – на замковых пирах перед каждой сменой блюд устраивались перерывы-интермедии (от лат. intermedius – «посредине»), во время которых жонглеры развлекали гостей. Предпоследняя смена блюд именовалась десертом (от франц. dessert – «убирать со стола»), вполне соответствовавшим нынешнему понятию этого слова. В завершение трапезы хозяин предлагал то, чему полагалось «закрыть дверь желудка», то есть сыры, пирожные, фрукты в сладком сиропе. Сахар европейцы знали с XII века, но поначалу использовали в фармацевтических целях; в кулинарии этот продукт с успехом заменял мед.

В старину веселый пир считался наградой за скудость повседневного бытия

В течение всего обеда рекой текло вино, разумеется, неразбавленное. В Эльзасе, кроме местных кисловатых вин, гостям предлагали сладкие, привезенные с Крита и из Греции. В то время был популярен гипокрас, или смесь вина с медом и пряностями, а также горячий хмельной напиток с чабрецом и мальвазией. Покончив с едой, все начинали жевать драже и засахаренный имбирь, которые улучшали пищеварение и освежали дыхание, ведь пирующим предстояли танцы.

Обычай многодневных застолий по праздникам можно рассматривать как награду, которую средневековый человек даровал себе за скудость повседневного бытия. Жизнь радовала его нечасто; даже самые знатные и богатые могли неожиданно утратить все, что приобреталось веками.

Испытав возрождение в соответствующую эпоху, Спесбург на долгое время исчез со страниц летописей. Известно, что его пытались разрушить в пору Тридцатилетней войны и Великой французской революции. Впрочем, к тому времени от него почти ничего не осталось: заброшенный господами, он привлекал внимание местных крестьян, которые понемногу разбирали постройки, используя камень для собственных домов. В XIX веке замок кто-то покупал и тотчас же продавал, пока последние хозяева не избавились от недвижимости, не дававшей ничего, кроме пафосного дополнения к титулу. В 1904 году Спесбург приобрели власти ближайшего городка, а с 1967 года он, наконец-то, узнал лучшие времена, поскольку был отнесен к историческим памятникам.

Сегодня изучением и сохранением развалин занимаются добровольцы из Ассоциации восстановления замка Спесбург. Сначала союз составляли только местные, однако со временем к ним присоединились и другие жители Эльзаса, столичные меценаты и зарубежные поклонники этой исторической местности. Благодаря государственным средствам и вниманию людей, не замеченных в беспечности, появилась возможность проведения реставрационных работ и культурных мероприятий. Теперь на фоне приведенных в должный порядок руин проходят концерты, а с 2002 года – выставки произведений искусства, причем не только старинного. Попасть в замок сегодня так же нелегко, как и 6 столетий назад. Узкая тропа словно нехотя открывает путь к величественному памятнику, который не только имеет огромную историческую ценность, но и весьма интересен сам по себе.

Проклятый замок Дантесов

Отель в замке Бученек – единственное частное здание в Эльзасе, над входом в которое развевается российский флаг. Бывшее родовое гнездо Дантесов ныне является одним из немногих мест, куда русские туристы заглядывают неохотно и ненадолго, порой лишь для того, чтобы посмотреть на дом, где жил убийца Пушкина, и по совету гида плюнуть на него. Если страсти накаляются, на крыльцо выходит хозяин гостиницы, кстати, не связанный родством с семьей «того самого» Дантеса. Своим рассказом он пытается изменить отношение людей к персонажам давней трагедии, тем более что никого из относящихся к ней здесь давно уже нет. Бароны де Геккерен-Дантес перебрались в другое свое имение, расположенное в том же городке Сульц. Замком теперь владеет посторонний человек, но прошлое не отпускает «проклятый» дом, а ведь в нем искренне почитают память поэта, хотя так же добросердечно относятся и к тому, кто был виновником его смерти.

Причина, заставившая благородное семейство покинуть Бученек, вполне понятна. Именно отсюда в поисках приключений уехал молодой Жорж-Шарль и сюда же в 1837 году вернулся с женой, Екатериной Гончаровой – тихой, милой скромницей, только внешне походившей на свою блистательную сестру Натали. После его кончины всем старшим мальчикам в роду стали давать имя Жорж, невзирая на примету, согласно которой участь мертвого предка переходит к новорожденному вместе с именем. Вопреки здравому смыслу здесь хранится и то, что служит мрачным напоминанием о драме на Черной речке – темный силуэт с мишенью на груди, помещенный в замковую башню.

Судьба подарила Жоржу-Шарлю долгую жизнь, но не дала ни счастья, ни просто покоя, заставив нести тяжкое бремя вины за ошибки молодости. Он заседал в правительстве страны и возглавлял муниципалитет Сульца, снискав любовь соотечественников, а также звание почетного гражданина и лучшего мэра в истории города. Его имя носит одна из центральных улиц, та, на которой была уложена первая труба городской канализации, появившейся благодаря заботе и деньгам Дантеса. «Застрели меня Пушкин, эльзасцам было бы труднее избавиться от выгребных ям», – шутил Жорж-Шарль в семейному кругу.

В последние годы жизни, будучи одиноким седовласым стариком, барон проводил долгие часы на скамейке под старым дубом. Это дерево он распорядился посадить перед замком в день рождения старшей дочери. Никто из близких не слышал от него рассказов ни о российских приключениях, ни о «славном прошлом» вообще. Наверное, слишком тяжелы были воспоминания, которые, впрочем, он доверял дневнику. Записки Дантеса, как и письма всех поколений рода, хранились в полуподвальной комнате с каменными стенами и дверью, окованной еще при возведении замка, несколько веков назад. Семейный архив покинул дом вместе с хозяевами, но комната осталась секретной, поскольку теперь в ней располагается клозет. Исчезла и старинная дверь, наверное, слишком тяжелая для того, чтобы ею пользовались туристы. Лишь скрип дверных петель, которые новые владельцы намеренно не смазывают маслом, вызывает в памяти прошлое.