Эм + Эш. Книга 1

В следующий миг в вестибюле вспыхнул свет. Подслеповато щурясь, мы с Викой переглянулись. Отец заметил нас и ринулся ко мне. Полы расстёгнутого коричневого плаща так и развевались на ходу.

— Ты почему до сих пор здесь? Почему не идёшь домой?

— Да иду я, — возразила я. Но отец, оглядев нас с Викой, подозрительно на Шаламова. Не сводя с него взгляда, он процедил:

— Вижу, как идёшь, даже не поторопишься…

— Ох ты, Александр Маркович, а я-то думал, уж нет никого, свет везде погасил, — откуда-то появился полусонный Матвей Ильич, учитель автодела у мальчишек и по совместительству школьный сторож.

Отец нахмурился, снова смерил многозначительным взглядом Шаламова и повернулся ко мне. Кивнув в сторону дверей, мол, следуй за мной, пошагал прочь, ни с кем не прощаясь. По дороге домой он снова устроил допрос с пристрастием:

— Почему так задержалась? Почему домой не шла?

— У нас тренировка недавно закончилась, — устало пояснила я.

— Да? А где тогда все остальные?

— Остальные уже ушли, незадолго до твоего прихода. Я просто медленно переодевалась, потому что устала с непривычки, — терпеливо объясняла я.

— Зачем вообще эти тренировки нужны? Только от учёбы отвлекают! — никак не успокаивался отец. — И почему я должен бегать, искать тебя? Завтра же поговорю с Андреем Геннадьевичем…

Судя по тону, он ожидал, что я взмолюсь: «Не надо, пожалуйста, с ним разговаривать!». Наверное, так и не поверил, что мы действительно допоздна занимались. Даже как-то обидно.

— А этот… Шаламов что там забыл? Тоже, что ли, тренировался?

— Да я понятия не имею, — начала сердиться я. — Он не с нами.

Отец немного помолчал, затем добавил:

— Не хочу, чтобы ты с ним общалась. Я уже наслышан про его похождения…

— Я с ним и так не общаюсь! — пресекла его я, теряя терпение.

Отец поджал губы, и больше до самого дома не проронил ни слова. Я тоже не рвалась с ним беседовать, но всё же… интересно, что за похождения? Что такого он наделал? Надо было всё-таки дать отцу договорить. А ещё интересно, слышал ли Шаламов, что я назвала его прикольным? Если слышал, наверное, теперь ещё больше уверится в своей неотразимости. Хотя куда уж больше? Но сильнее всего меня интересовало другое: что он вообще делал в школе так поздно?

На следующий день мышцы противно ныли в наказание за долгое безделье. В школу шла на негнущихся ногах. Хорошо хоть до игры оставалось два дня — есть время оклематься. На крыльце снова толпились парни из 11 «В», прямо как прописались, только на этот раз не восседали по-птичьи на перилах и никто из них не курил. Шаламов что-то оживлённо рассказывал и даже показывал в лицах. Наверное, что-то смешное, судя по взрывам короткого хохота. Потом он оглянулся и увидел меня, и пока я шла через двор, не отводил глаз. А когда я оказалась почти вровень с ними, буквально в трёх шагах, он подался в мою сторону с таким лицом, будто хотел что-то сказать. Но в этот миг меня обогнала Шестакова, пронеслась мимо так, что чуть с ног не сбила.

— Меня ждёшь? — проворковала она Шаламову и без всякого стеснения обняла его за талию, ловко просунув руки под куртку. — Брр, ну и дубак!

Я почувствовала себя по-дурацки. Вовсе не со мной, оказывается, он хотел заговорить и вовсе не на меня глядел, а на свою подружку Шестакову, которая шла за мной следом. Хорошо хоть я по привычке скроила «каменное» лицо, а то бы конфуз случился.

Я прошла в гардероб сдать куртку и столкнулась с Тимашевской. И таким она меня взглядом одарила, что если б я, допустим, ела, то непременно поперхнулась бы. Я аж опешила — откуда столько лютой ненависти? Нет, мне она и самой страшно не нравится, но это «не нравится» я таю глубоко в себе и ничем своих чувств не выражаю. Только на уровне мыслей, ну и может, в дневнике пару раз что-нибудь о ней черкнула. Да я на неё даже и не смотрю никогда! Вот, впервые случайно взглянула. И делить нам с ней нечего, разве только… И тут меня осенило: я прошла мимо 11 «В» и даже не обратила внимания, есть ли среди них Боря! Я об этом даже не подумала! Я о нём и не вспомнила!

Озадаченная, я поднялась в двадцать четвёртый кабинет, где у нас по расписанию должна быть биология. Светка Черникова уже сидела за партой, точнее полулежала, подперев щеку кулаком и сведя брови к переносице, отчего казалась задумчиво-недовольной, даже сердитой. На неё это так непохоже: Светка, сколько помню, сроду вовремя не приходила. Её рекорд — впорхнуть за пару секунд до звонка, а так — обычно подчаливала ко второму уроку. Ну и с таким лицом я её тоже ни разу не видела. Мрачные раздумья — совсем не её стиль.

Многие в классе думают, что Светка глуповата, мол, палец покажи, а ей уже смешно. Этакая смазливая безмозглая кукла. Во всяком случае, Алька именно так и говорила про неё. Но я точно знаю, что Светка не так проста, как кажется. Она по-своему очень мудра. Например, однажды мы ходили с ней в кино, и к нам привязались пацаны из второй школы. Личности совершенно неинтересные ни внешне, ни уж тем более по разговорам. А они жаждали пообщаться — пока провожали нас до дома, сыпали как из рога изобилия шутками уровня второго класса. Меня едва не передёргивало от каждой их фразы, а Светка заливалась смехом. В конце концов от тех пацанов мы отвязались, и я, глядя на неё косо, спросила:

— Тебе что, правда было так смешно?

В ответ она закатила глаза и протянула:

— Эм, я тебя умоляю! Ты вся такая умная, а простых вещей не понимаешь. Мужики любят весёлых, любят тех, с кем легко…

— Мужики? — усмехнулась я, повернувшись в ту сторону, куда ушли наши провожатые, тощие нескладные парни.

— Ну, пацаны, мужики, какая разница? Все они одинаковы. Все они любят, чтобы их слушали, глядя в рот, и смеялись над их шутками. И наоборот, не любят, когда женщина их умнее.

— А не плевать ли, что они там любят или не любят?

— Плевать, — согласилась Светка. — Только показывать это необязательно, если хочешь им понравиться. А у меня к тому же смех красивый.

— А зачем тебе этим-то нравится? — не понимала я.

— Потому что это приятно, — Светка в свою очередь тоже меня не понимала.

Тогда мы с ней так и остались каждый при своём и в полном недоумении друг от друга. Но этим летом я тоже нравилась мальчику, и теперь понимаю — это действительно приятно. Только вот смеяться по заказу над глупостями я всё равно не смогу. А то, что Светка может — говорит вовсе не о том, что она глупа, а о том, что она та ещё актриса. И ведь она права! Когда она смеялась — вокруг неё так и вились пацаны, в том числе и наши одноклассники, веселили её наперегонки. А теперь на неё, на такую кислую, никто даже и не смотрит.

— Что, не в настроении? — поинтересовалась я, плюхаясь на стул рядом с ней. Но Светка лишь поморщила нос, мол, да, всё так паршиво, что и говорить об этом не хочется. Допытываться я не стала, захочет — сама расскажет. Да к тому же на всякие такие откровения принято отвечать словами поддержки и утешения, а в этом я — полный ноль. Не потому что я такая чёрствая и не умею сочувствовать — не чёрствая и сочувствую, но выражать это естественно и находить нужные слова — не умею.

Миша Шулейко, проходя мимо нашей парты, скинул Светкин учебник на пол, за что незамедлительно схлопотал сумкой по затылку.