Эмблема предателя

Когда он взял тетю за правую руку и с силой прижал ее к круглому столу, то ничего не почувствовал, никаких эмоций кроме грусти при виде заостренных, похожих на пилу зубов. Он царапнул ее ножом по животу, а потом с тем же почтением поставил нож между пальцами и двумя не слишком уверенными движениями отрезал указательный.

Илзе издала вопль, но Юрген был к нему готов и заткнул ей рот рукой. Он спрашивал себя, где же те эмоции, обычно сопровождающие насилие, которые и привели его в СА.

Может, это из-за отсутствия сопротивления? Эта старая карга, конечно же, на него не способна.

Вопль под ладонью Юргена потихоньку превратился в едва слышные всхлипы. Юрген впился взглядом в наполненные слезами глаза Илзе, пытаясь получить от происходящего то же удовольствие, которое ощутил, выбивая зубы молодому коммунисту пару недель назад, но тщетно. Он обреченно вздохнул.

– Ну что, будешь говорить? Это никому не доставляет удовольствия.

Илзе с усилием кивнула.

– Я рад. Тогда дай мне то, о чем я спрашивал, - сказал он, толкнув Илзе.

Она отшатнулась от Юргена и нетвердой походкой направилась к шкафу. Искалеченную руку она прижала к груди, и на бежевом платье расплылось пятно. Не отрывая руку от груди, Илзе пошарила среди одежды, пока не нашла маленький белый конверт.

– Это мое письмо, - протянула она конверт Юргену.

Тот взял письмо, на котором остался кровавый отпечаток. На нем было написано имя кузена. Юрген разорвал конверт и вытащил оттуда пять листков, исписанных от руки четким круглым почерком, без помарок и клякс.

Юрген скользнул взглядом по первым строчкам, но что-то в них привлекло его внимание, и он продолжил чтение. Примерно на середине текста его глаза засверкали, а дыхание участилось. Он взглянул на Илзе подозрительным и немного безумным взглядом, не в состоянии поверить в прочитанное.

– Это ложь! Мерзкая ложь!
– сказал он, надвигаясь на тетю и приставив нож к ее горлу.

– Нет, Юрген. Мне жаль, что ты узнал это вот так.

– Тебе жаль? Ты мне сочувствуешь? Я только что отрезал тебе палец, старуха! Что мне мешает прямо сейчас перерезать тебе глотку? Скажи, что это ложь!
– произнес Юрген, понизив голос почти до ледяного шепота, от которого у Илзе встали дыбом волосы на затылке.

– Я многие годы была жертвой этой правды. И частично поэтому ты превратился в такое чудовище.

– А он знает?

Этот вопрос Илзе уже не выдержала. Она покачнулась, голова у нее кружилась из-за нахлынувших чувств и потери крови, и Юргену пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.

– Нет, ты не грохнешься в обморок, старая дрянь!

Неподалеку находился умывальник. Юрген бросил тетю на кровать и плеснул ей в лицо воды. Илзе стало немного лучше.

– Хватит, - очень тихо сказала она.

– Отвечай. Пауль знает?

– Нет.

Юрген дал ей несколько секунд, чтобы прийти в себя. Теперь его наконец-то накрыли эмоции, хотя и не в той форме, какой он ожидал. Буря смешанных чувств пронеслась в его голове, когда он перечитывал письмо, на сей раз до самого конца.

Когда он закончил, то снова аккуратно сложил страницы и сунул письмо в карман. Теперь он понял, почему отец так настойчиво просил его найти это письмо и почему мать хотела получить его первой.

"Они хотели меня использовать. Думали, что я идиот. Но никто кроме меня не должен прочитать это письмо... А я использую его, когда придет время. Ах, да. Когда они этого меньше всего ожидают".

Но он должен был получить кое-что еще. Он медленно подошел к кровати и наклонился над ней.

– Мне нужно письмо Ханса.

– У меня его нет. Клянусь Богом. Твой отец всегда его искал, но у меня его нет, я даже не уверена, что оно существует, - сказала Илзе, которая снова начала всхлипывать, прижимая к себе покалеченную руку.

– Я тебе не верю, - соврал Юрген. В таком состоянии Илзе явно не могла ничего скрыть, но ему всё равно хотелось узнать, какую реакцию у нее вызовет его недоверие. Он снова поднес нож к ее лицу.

Илзе изо всех сил попыталась отвести его руку, но это было равносильно усилиям ребенка, толкающего гранитную глыбу.

– Оставь меня в покое, Бога ради. Разве ты уже не причинил мне достаточно боли?

Юрген огляделся. Он отошел от кровати, взял со стола зажженную лампу и бросил ее в шкаф. Стекло разбилось, и горящий керосин залил одежду и обувь.

Он вернулся к кровати и пристально посмотрел Илзе в глаза, он хотел запомнить этот момент во всех подробностях. Он ткнул острие ножа ей в живот. Набрал в легкие воздуха.

И погрузил нож до самой рукоятки.

– Теперь да.

39

После неприятной перепалки с Алисой Пауль находился в дурном расположении духа. Он решил наплевать на холод и пойти домой пешком, и об этой ошибке сожалел всю оставшуюся жизнь.

Шесть километров, разделявшие пивную от его пансиона, он прошел почти за час, едва обращая внимание на то, что происходит вокруг. Он был мысленно погружен в разговор с Алисой, изобретая фразы, которые могли бы привести к другому результату. В одну минуту он хотел произнести что-то примирительное, а в следующую - уже бросить реплику, которая причинит ей такую же боль, чтобы она поняла, как он страдает. Погруженный в бесконечные любовные драмы, он не видел, что происходит, пока не сделал последние шаги к двери.

И тогда он учуял запах дыма и заметил бегущих людей и стоящую перед домом пожарную машину.

– Куда лезешь, рехнулся что ли?

Пауль поднял взгляд. Четвертый этаж горел.

– Боже мой, мама!

На другой стороне улицы собиралась толпа, наполовину состоящая из зевак, а наполовину - из жильцов пансиона. Пауль подбежал к ним в поисках знакомых лиц и зовя мать. Наконец, он наткнулся на сидящую на бордюре хозяйку с почерневшим от сажи лицом, на котором слезы прочертили следы. Пауль схватил ее за плечи.

– Моя мать! Где она?

Не в силах посмотреть ему в глаза, хозяйка пансиона снова зарыдала.

– С четвертого этажа никто не спускался. Хорошо, что мой отец, мир его праху, не видит, во что превратился этот дом!

– А пожарные?

– Они еще не поднимались, но они всё равно ничего не могут сделать. Огонь заблокировал лестницы.

– А выход на соседнюю крышу? Дома номер 22?

– Может быть, - ответила хозяйка, с тоской заламывая мозолистые руки.
– Оттуда сверху можно спрыгнуть. Иногда дети консьержки гоняют на крыше кошек...