Эми и Исабель

И вот в тот самый день, как раз когда работник старого домовладельца счищал сугробы с крыши бывшей конюшни, Эми входила в кабинет математики. И конечно, ничто не предвещало ничего интересного. Она терпеть не могла математику и ненавидела математичку — мисс Дейбл. Ее все ненавидели. Она была старухой и жила с братом — тоже стариком. Годами школьники отпускали шуточки на их счет, мол, мисс Дейбл занимается сексом с собственным братом. По правде сказать, шуточки сами по себе были гнусные. Обсыпанная перхотью голова старухи местами была покрыта проплешинами, ярко-розовыми, как заживающая рана. Даже зимой она носила блузки без рукавов, и всякий раз, поднимая руку, чтобы написать что-то на доске, демонстрировала под мышкой спутанные заросли с прилипшими катышками засохшего дезодоранта.

Но мисс Дейбл в классе не оказалось. В тот самый день вместо нее у доски стоял какой-то человек. Он был невысок, с курчавой шевелюрой цвета жареного кофе и такой же темной пышной бородой, из-за которой рот его был совсем не виден. Он стоял, легонько поглаживая бороду, и смотрел сквозь очки в коричневой оправе на входящих в класс учеников. Его неожиданное явление внезапно заставило Эми почувствовать себя частью группы ребят, которые вошли вместе с ней, она даже переглянулась с самой Карен Кин. Одноклассники как-то непривычно смирно занимали свои места. Да и сам класс без мисс Дейбл выглядел совершенно иначе — и доска, строго раскинувшая свои зеленые крылья, и часы, показывающие точное время: десять часов двадцать две минуты. В воздухе повисло всеобщее заинтересованное ожидание. Элси Бакстер ерзала на стуле и хихикала, как дурочка, но ни один мускул не дрогнул на его лице, словно так и надо. Помедлив несколько мгновений, он представился:

— Меня зовут Томас Робертсон.

Никто до сих пор ни разу его не видел.

Он мягко добавил, слегка подавшись вперед, заложив руки за спину:

— Я пробуду с вами до конца учебного года.

Эми ощутила, как где-то в потаенном уголке ее сознания нахлынула мощная волна перемен. «Интересно, сколько ему лет?» — подумала она. Юным его не назовешь, но и не старый старикашка. Около сорока, наверно.

— Итак, прежде чем мы начнем, — сказал мистер Робертсон низким, глубоким голосом (у него был замечательный голос — играющий, тембристый), он прохаживался по классу взад и вперед, глядя в пол прямо перед собой и заложив руки за спину, — мне бы хотелось, — он обшарил класс цепким изучающим взглядом, — мне бы хотелось услышать, что скажете вы.

Сквозь кудрявую бороду показались розовые губы, он улыбнулся, обнажив широкие желтоватые зубы, а в уголках глаз разбежались лучики морщин.

— Да, я хотел бы услышать, что скажете вы.

Он опустил веки, словно подчеркивая важность сказанного.

— О чем? — Элси Бакстер не удосужилась поднять руку.

— О том, кто вы, что вы сами о себе думаете.

Мистер Робертсон подошел к пустому столу и уселся прямо на него, поставив ноги на стул.

— Прежде чем мы погрузимся в пучину чисел, — в его речи слышался массачусетский выговор, — мне бы хотелось послушать, какими вы видите себя в ближайшие десять лет.

Он приветливо поднял брови и окинул взором класс, скрестил руки на груди и сжал ладонями рукава пиджака на предплечьях.

— Так что подумайте и расскажите мне, какими вы видите свои ближайшие десять лет.

Учителя никогда не спрашивали их об этом. Кто-то нервно заерзал на стуле, кто-то застыл и погрузился в размышления. Зимнее небо за окном было высоким-высоким. А классные стены и крашенный масляной краской пол обрели значительность, ибо в этом классе, наполненном смесью запахов мела и юношеского пота, происходило нечто важное, тут витали и смутный восторг, и неясные надежды.

— А что с мисс Дейбл? — вдруг спросила Элси Бакстер, опять не поднимая руки.

Мистер Робертсон кивнул:

— Да, конечно, вы же хотите знать.

Эми, сидевшая неподвижно с начала урока, сложила руки на коленях и подумала: «Уж не умерла ли старуха?» Почему-то она не почувствовала ни капли сожаления по этому поводу.

Нет, не умерла. Просто упала с чердачной лестницы и, по всей видимости, получила травму черепа. Она в больнице, состояние ее стабильно. Но такие переломы заживают долго.

— Кто хочет, может послать мисс Дейбл открытку, ей будет приятно, я уверен, — сказал мистер Робертсон.

Желающих не было. Но что-то было в мимике мистера Робертсона такое, что удержало кое-кого от соблазна поерничать на тему «послать мисс Дейбл».

Он постоял молча, уставившись в пол, уважение к тяжелому состоянию мисс Дейбл требовало некоторой паузы. Потом он посмотрел на класс и тихо произнес:

— Мне по-прежнему интересно услышать о каждом из вас.

Флип Роули, красавчик с добродушным лицом и всеобщий любимец, неуверенно поднял руку. Он откашлялся и сказал:

— Я бы хотел стать профессиональным баскетболистом.

Мистер Робертсон хлопнул в ладоши:

— Чудесно! Красивейшая игра, чем-то сродни балету. Мне кажется, она напоминает прекрасный танец.

Эми заинтересованно глянула на Флипа, как-то он воспримет сравнение с балетом, но Флип только кивнул, соглашаясь. Мистер Робертсон в воодушевлении спрыгнул со стола и ринулся к доске.

— Смотрите сами!

Он быстро нарисовал схему некой баскетбольной игры.

— Ну разве не чудесная игра? — И ответил сам себе, бросив мел обратно на полочку: — Если она хорошо сыграна, конечно. — Он обтер руки о собственные вельветовые брюки и кивнул Флипу: — Удачи в достижении вашей мечты.

И тут взметнулся лес рук. Мэрианн Бамбл рассказала, что мечтает стать медсестрой. «Чтобы помогать людям». Однако мистер Робертсон только кивнул, пощипывая бороду. Лицо Мэрианн разочарованно вытянулось: она явно рассчитывала, что мистер Робертсон начнет восхищаться ее чудесной мечтой.

— Кто следующий? — спросил мистер Робертсон.

Эми выглянула из-за шторки волос, разглядывая его.

Да, он маловат ростом, но силен и крепок, широкая грудь и размах плеч впечатляли мощью и энергией, несмотря на несолидную розовую сорочку. Волосы у него были несколько длиннее, чем положено мужчине средних лет. Будь он моложе, сошел бы за своего у хиппарей в местном колледже.

Однако поверх розовой сорочки на мистере Робертсоне был бордовый галстук и коричневый пиджак спортивного покроя того же цвета, что и вельветовые штаны. В том, что он взрослый, наделенный властью человек, сомнений не было, стоило только услышать его голос.

— Тогда позвольте, я скажу, — мистер Робертсон поднял руку, — что в вашей жизни наступает переломный момент. Вы больше не дети. — Он прохаживался между рядами, и головы поворачивались следом. — Необходимо, чтобы вам задавали вопросы обо всем на свете. — Он решительным жестом подчеркнул важность сказанного.

Взметнувшиеся было руки медленно опали, словно засомневавшись.

— Теперь вы юные взрослые. И никому в этой комнате нет нужды считать себя ребенком.

И все-таки класс не сдавался, несмотря на прекрасный голос этого человека. Они и так давно уже не считали себя детьми, и многие подозревали, что их попросту хотят купить, хотя «купить» не совсем правильное слово.

— Вы вступили в такую пору, — продолжал учитель, — когда вам просто необходимо, чтобы вам задавали вопросы обо всем.