Эмигранты

АА. Да, знаю, знаю - ты в политику не впутываешься. Ведь ты это хотел сказать, правда? Но могу же я помечтать. (ХХ, заинтересовавшись какой-то рекламой в журнале, слюнит палец, перелистывает страницу, разглядывает.) Какой глаз! Было бы непросто вытянуть из тебя показания. То есть... Если бы тебе было что сказать... Подумать только, такой талант пропадает. Но - что делать, так уж устроен мир. Те, кому говорить не следовало бы, - говорят. А тем, кто смог бы не заговорить, сказать просто нечего.

ХХ. Можно я вот это себе вырежу?

АА. Что?

ХХ. Вот это, цветную картинку.

АА. Похоже, ты меня не слушал.

ХХ (показывая рекламу). Я бы только вот это вырезал...

АА. О Боже! Боже моих предков... И твоих. Порой я, правда, спрашиваю себя, действительно ли у них был общий Бог.

ХХ. Так я вырежу.

Слезает со стола и садится на правый стул, лицом к залу. Сверху начинает доноситься музыка.

АА (хватается за голову, закрывает уши). Только этого недоставало! (Смотрит на часы.) Четыре? Не может быть. (Прикладывает часы к уху.) Так и есть, стоят. Послушай, который может быть час?

ХХ. Наверное, скоро девять.

АА. Значит, они только начинают, так что у нас в перспективе по меньшей мере восемь часов развлечения. Их развлечения.

ХХ. Может, еще перестанут.

АА. Нет, сегодня не перестанут, будут веселиться до утра. Сегодня Новый год. (ХХ перестает вырезать, поднимает взгляд и замирает, глядя перед собой. Из-за ширмы доносится свист чайника.) Вот и вода вскипела. (Уходит за ширму, возвращается с чайником. Садится на прежнее место, наливает воду из чайника в кружку, опускает в нее пакетик чаем. ХХ безвольно опускает руки, держа в одной из них ножницы, в другой - журнал. Музыка наверху смолкает. АА вынимает из кружки пакетик с чаем, накладывает сахар, мешает. Из рук ХХ выпадают ножницы и журнал, он медленно встает и, как автомат, идет к своей кровати, направо. Ложится навзничь и смотрит в потолок. АА перестает мешать чай и наблюдает за ХХ.) Что с тобой?.. Тебе нехорошо? (Снова мешает чай, затем перестает.) Ты заболел? (ХХ не реагирует. АА встает и подходит к нему.) Эй!.. Да ответь же, наконец! (Тормошит его за руку. ХХ отворачивается лицом к стене, спиной к АА. Тот растерянно осматривается, поднимает ножницы и журнал, возвращается к ХХ.) Послушай, ты же не закончил... Ну на, вырезай что хочешь, вырезай, вырезай, ведь я тебе не запрещаю... Вырезай все, что заблагорассудится: холодильники, автомобили, локомобили, мотоциклы, моторки, аспираторы, транзисторы, телевизоры, экстензоры... телефоны, патефоны... Занятие это дурацкое, но я же не запрещаю, вырезай сколько угодно, если это доставляет тебе удовольствие. Я вовсе не против, слышишь?.. Ты что, обиделся... (Садится на кровать.) Ну, хочешь, я вырежу для тебя, хочешь? (Заканчивает вырезать цветную рекламу, кладет ножницы на пол.) Ну?.. Вот и готово, посмотри-ка. Красиво, да? (Отстраняет вырезку на длину руки, с отвращением разглядывает.) Ну-ка, посмотри... (Со злостью.) Да взгляни хотя бы. Зачем я тогда вырезал!.. Не отвечает. Неврастеник. (Мнет вырезку и швыряет бумажный шарик в угол. Некоторое время сидит в нерешительности. По трубам доносится "Stille Nacht, heilige Nacht"[2] в исполнении детского хора. ХХ резко закрывает себе голову подушкой.) А-а-а... Вот в чем дело. (АА встает, осматривается, над чем-то раздумывает. Затем принимает решение. Собирает все, что находится на столе, вместе с газетами, которыми покрыт стол. Все это переносит на пол к стене. Чай из кружки выливает в раковину. Снимает наволочку со своей подушки, выворачивает ее наизнанку и накрывает ею стол, как скатертью. Достает из своего чемодана бутылку коньяку, ставит на стол. Возле бутылки кладет пачку сигарет, которая находилась под подушкой. Прополаскивает кружки над раковиной, ставит их рядом с бутылкой. Надевает пиджак. Музыка между тем умолкает.) Готово. Эй, проснись, готово!

ХХ (высунув голову из-под подушки). Ну, чего там?

АА (торжественно). Новый год!

ХХ снова накрывает голову подушкой. АА срывает с него подушку.

ХХ. Отстань от меня.

АА. Ни в коем случае. Я не стану пить в одиночку.

ХХ (защищаясь). Я не хочу чая.

АА. А кто тебе предлагает чай? У нас есть кое-что получше, как и подобает для такого торжественного случая.

ХХ (замечает бутылку и садится на кровати). Где ты взял...

АА. Не в этом дело, я ставлю, надевай пиджак.

ХХ. Зачем...

АА. Затем, что сегодня праздник, до тебя, что, не дошло? Пиршество, церемониальный акт, торжество, обряд, ритуал, традиция! Прощание со Старым годом и встреча Нового, новая эра, новая жизнь, все новое! Аллилуйя! Не намерен же ты сидеть в одной рубашке на таком изысканном приеме. Ну-ка! Вставай, пошевеливайся, веселись!... (Заставляет ХХ встать с кровати. Подводит его к столу. Берет с правого стула и подает его ХХ.) Поправь галстук! Застегнись, причешись, ты же не хочешь, чтобы Новый год вырвало при виде тебя?

ХХ. А сам без галстука.

АА. Я?.. Действительно.

ХХ. Ну?

АА. Но я - другое дело. Я никогда не ношу галстука, это не мой стиль. (ХХ снимает пиджак, отдает его АА и направляется в сторону кровати.) Постой! (ХХ снова ложится на кровать.) Значит я тоже должен? Обязательно?

ХХ. Раз уж праздник, так праздник.

АА идет к своей кровати, по пути вешая пиджак ХХ на правый стул. Вытаскивает из-под кровати чемодан, достает галстук. Становится перед зеркалом, повязывает галстук. ХХ наблюдает за ним, затем встает с кровати и садится на правый стул. Достает из кармана носовой платок и протирает им туфли.

АА (показываясь с повязанным галстуком). Ну как, хорошо?

ХХ (присматриваясь). Ты в последний раз когда брился?

АА. Не помню.

ХХ. Оно и видно. Мог бы побриться.

АА. Неужели ты потребуешь, чтобы я сейчас брился!

ХХ. Если я мог, то и ты можешь.

АА. Это предрассудки. Теперь никто не бреется.

ХХ. Я-то побрился.

АА. Провинциальный обычай. В наше время уже не бреются.

ХХ. Каждый день не нужно, а в праздник нужно.

АА. Хорошо, я побреюсь. Но при одном условии.

ХХ. Чего еще?..

АА. Ты сменишь носки.

ХХ (удивленно оглядывает свои ступни в дырявых носках). Зачем, они совсем еще чистые...

АА. Или - или.

ХХ. Как надену туфли - их не будет видать.

АА. Это мой ультиматум.

ХХ. Ну ладно, ладно. (Вытаскивает из-под своей кровати фанерный чемодан, достает из него пару носков. Снимает носки, убирает их в чемодан. Надевает другие носки, такие же дырявые, как и прежние. Снова садится на стул и надевает туфли. Тем временем АА снимает пиджак и вешает его на левый стул. Встает перед зеркалом и начинает бриться. ХХ, ожидая пока АА закончит бритье, сидит в бездействии, наблюдая за ним. Вздыхает.) Скорей бы весна.

АА. Почему?

ХХ. Говорят, тут некоторые по весне без трусов ходят.

АА. Опять за свое?

ХХ. Так если правда... Мы сейчас роем канавы... Прокладываем канализацию...

АА. Не вижу никакой связи.

ХХ. Ну, если какая-нибудь по верху проходит, то снизу все видать.

АА. Утехи пролетариата.

ХХ. Сейчас-то мы копаем в хорошем месте. А то вот копали на окраине, так никакого интересу не было. Народу мало, а бабы все старые или страшные. А сейчас красивые попадаются, в мехах... У нас один всегда следит и как приметит, что подходящая идет, сразу дает знак. А еще лучше, если копаем перед универмагом, около дамского отдела. Или около дамского парикмахера. Вот, помню, клали мы кабель перед одним шикарным рестораном, и глубина была в самый раз, метра полтора. Хорошее было место. Но и сейчас ничего. Приходи как-нибудь...

АА. Спасибо. У меня есть другие возможности.

ХХ. А хуже всего было, как возле казармы работали. Две недели - одни солдаты.

АА. А твоя жена ходит к парикмахеру?

ХХ. Вот уж нет.

АА. А в ресторан?

ХХ. Да Бог с тобой! У нас обед дома варят.

АА. Но за покупками она ходит.

ХХ. Ходит. (Пауза.) В нашем городке нет канализации.

АА. Зато есть казармы.

ХХ. Есть. А ты откуда знаешь?

АА. Нетрудно догадаться. У нас повсюду есть казармы. Так может она проходит мимо казармы?

ХХ. Кто?

АА. Твоя жена.

Пауза.

ХХ. Ты чего хочешь сказать...

АА. Ничего. Я готов. (Вытирает лицо полотенцем.) Прошу к столу!

ХХ встает, оба надевают пиджаки, стоя лицом друг к другу. АА с левой стороны стола, ХХ - с правой. Затем одновременно садятся. АА откупоривает бутылку и наливает.

ХХ. А ты был женатый?

АА. Два раза.

ХХ. Как это так?

АА. Развелся. Ну, за наше холостяцкое.

ХХ. А дети?

АА. Какие дети... Ах, дети. Нет, детей не было.