Эмили. Отчаянная

Близился полдень, жара начинала душить. Эти часы считались законным временем отдыха. Своеобразная сиеста окутывала дом добротным старческим сном и штудированием молодого поколения небольшой библиотеки, находящейся в дальней части строения. Там было много интересного, в том числе и старые фотографии, детские рисунки, выцветшие, но очень милые, а также школьные тетради, дневники, учебники.

— Бабуля ничего не выбрасывает, — Эмили тянется к верхним полкам, предварительно воспользовавшись стулом.

Ивета, примостившись у окна, читает что-то из классики, то и дело отвлекаясь на комментарии сестры.

— О, боги!

Девушка визжит и спрыгивает, подбегая к той. Тычет в листик и подносит к изумленному лицу пока еще безучастной собеседницы:

— Папино письмо маме с признанием в любви! С ума сойти!

Эмили устраивается рядом, и они вместе читают излияния юного влюбленного. Умиляются, а где-то она даже не сдерживает хохота, хотя сестра не разделяет её веселья, оставаясь серьезной и сосредоточенной. Вообще, Ивета теперь редко улыбается. И вполне скупо. Но девушка не теряет надежды растормошить её.

Прошло слишком мало времени, всего десять дней они в Тбилиси, у той своеобразная терапия. Терпение и труд всё перетрут. Здравствуй, СССР. Бабушка говорит, когда на душе плохо, надо давать телу нагрузку. Чтобы негатив уходил вместе с усталостью. Что-то это не действует на Ивету. Но она хотя бы спокойна, и никакой агрессии не наблюдается…

У них теперь привычный распорядок дня, как будто в оздоровительном пансионате. Хотя первые несколько из них Эмили и пропустила, привыкая к режиму. Ранний легкий завтрак, возня с землей, живностью, потом отдых, вкусный и плотный обед, а после — свобода. До вечерних посиделок с соседями девушка обычно играет с местной детворой, предводителем которой является бессменный Алико.

— А я тебя знаю, — сказала она мальчишке в их первую встречу. — Мне о тебе Лали рассказывала. Помнишь её? Ты понимаешь по-русски?

Он лишь кивнул в ответ. Подрос, конечно, даже возмужал, отличается от фото, что ей показывали. Но черти в глазах — неизменны. До сих пор Алико — гроза всего района. Покой Авлабари* только снится, пока здесь живет этот неугомонный хулиган.

К счастью, он теперь действительно с горем пополам владел языком, и они друг друга хоть как-то понимали. Потому что, в отличие от Лали, сама Эмили грузинский не знала совсем.

В общем-то, можно сказать, что ей нравилась такая вот своеобразная провинциальная жизнь, похожая на отголоски из детства без гаджетов и интернета. Если бы не переживания за Ивету, всё было бы в разы веселее. Но часто приходилось следить за языком, чтобы не ляпнуть лишнего и не напомнить об утрате. А ведь её все переносили тяжело…

— Здесь каждая из вас зализывает раны. Интересно получается. Можно дому дать название «Пансионат сестер Тер-Грикуровых», — бабушка по-доброму подтрунивает над ней, присаживаясь за кухонный стол, где девушка перебирает гречку.

— Чего это? — отзывается возмущенно. — Я лишь сопровождающая.

— Да, рассказывай мне тут. А чего в глубине глаз столько тоски? Я пожить-то успела побольше твоего, красавица моя. Не заливайся соловьем, взгляд всё выдаёт.

Эмили смутилась и потупила взор. И что тут возразишь? Грусть-тоска её действительно съедала, но она была уверена, что умело прячет всё глубоко внутри. Как оказалось, нет.

Прошло еще несколько недель. Июнь был в самом разгаре, лето не могло не радовать. Очередная сиеста скосила старших, те спали, а девушка, устроившись в тени деревьев в живописном саду, смотрела на фотографию, где были запечатлены они с Марселем и снеговиком. Какой день был счастливый… Всё забылось тогда. И так хотелось, чтобы он длился вечно…

— Сильно любишь? — раздалось за спиной, отчего Эмили подпрыгнула, выронив смартфон.

Ивета приблизилась бесшумно. Или же сама она была так увлечена воспоминаниями, что ничего вокруг не слышала.

— Извини, я только хотела позвать за стол. Не собиралась подсматривать.

— Люблю, — просто отвечает на заданный вопрос.

Сестра садится рядом. Кто бы мог подумать, что о Марселе первой из семьи узнает именно она? Эмили главенство в этом вопросе отдавала Лали. Но, наверное, так даже лучше. Отвлечет сестру от невеселых мыслей. Что-то её истории стали в последнее время чем-то сродни маневра. То Тина, то Ивета…

— А он?

А это уже вгоняет в ступор. Не сказать, что девушка не чувствовала от него своеобразной самоотдачи. Но…это была ответственность, привязанность, интерес. Вряд ли такой мужчина всерьез ею заинтересовался бы. Она стала диковинкой, свежим глотком. Но не любимой женщиной.

— Может, по-своему. Мы по-разному на это смотрим.

— Да? Расскажешь?

И рассказала. Как-то непривычно легко для себя. Даже с Тиной было сложнее делиться. А от Иветы исходило что-то такое, что напрочь отгоняло стеснение и скованность. Хотелось вещать, когда тебя слушают настолько внимательно…

— Ничего не скажешь? — поинтересовалась, когда пауза затянулась, и сестра впала в задумчивость.

Заострившиеся из-за похудения черты ожили. Ивета взглянула ей в глаза с невероятной пронзительностью. Это даже немного испугало.

— Что-то не складывается в этой истории. И я не помню, чтобы Лали говорила о свадьбе.

Ну, конечно, откуда ей помнить, если она была вся в своем горе?..

— Вообще, типаж Марселя, как понимаю, это мужчины-однолюбы. Как и Ваграм, — она не сказала «как и Давид», а ведь Эмили ждала этого. — Твой выбор, безусловно, обескураживает. И это ещё мягко сказано. Но я вижу, что ты по-настоящему любишь. И тут больше нечего добавить. Время всё расставит по местам. Я не тот человек, который может что-то советовать. Давай просто ждать и жить сегодняшним днем. У нас там суп остыл уже. Пошли.

Да уж, весьма содержательно. Разговора по душам не получилось. Только её собственный монолог в обществе прекрасного слушателя.

Но кто бы мог подумать, что Ивета окажется права. Ждать и жить сегодняшним днем. Чтобы в одно солнечное утро, кинув случайный взгляд в окно, прирасти к полу с застрявшим в горле криком.

Смотреть на мужской силуэт, вальяжно прислонившийся к капоту машины в ожидании, и не доверять своим глазам, думая, что это галлюцинации.

Пока не услышишь тихую команду сестры у самого уха:

— Ну, беги к нему.

Но не получалось пошевелиться.

Что это такое? Откуда он здесь? Почему приехал? Им нельзя! Нельзя!

А если приехал…может…

Сорвалась.

Пулей вылетела на крыльцо.

Резко затормозила.

Зажмурилась.

Раскрыла веки.

И так несколько раз по кругу.

Не показалось. Он!

Даже на таком солидном расстоянии отметила, что кольца на нужном пальце нет.

Марсель поднял на неё родной серьёзный взор. Выпрямился. И молча раскинул руки, раскрывая объятия.