Эмиссары
Шрифт:
– А разве сейчас не такие же обстоятельства? Не известно, что с нами будет через неделю, будем ли мы вообще живы? А сегодня серебряная ночь, ночь любви! Я хочу, чтобы ты любил меня!
– Тебе же будет не достаточно одной ночи, - усмехнулся Даксель.
– Ты хочешь иметь всего меня, всего целиком. Но это невозможно.
– Почему невозможно?!
– повысила голос Эллью.
– Твоей жены здесь нет, и никогда не будет!
– Почему невозможно?
– грустно переспросил Даксель.
И в самом деле, почему красивая молодая девушка, которая сама бросается ему на шею, не вызывает у него ничего, кроме опасливого отторжения?
– Ты еще не очень хорошо понимаешь баргандский, но попробуй меня понять, - сказал он.
– И, пожалуйста, не обижайся,
– Это ничего не значит!
– надула губки Эллью.
– Ты совсем не старый. Мой отец женился на моей матери, когда ему было сорок лет, а ей - восемнадцать. А мне уже исполнилось девятнадцать!
– Нет, дело не в этом. Просто ты еще не понимаешь, что значит - быть моей спутницей. Люди мне доверяют, они признали меня своим вожаком. Это означает, что я должен постоянно заниматься их проблемами, быть готовым, что в любую минуту ко мне может обратиться кто-нибудь, кому нужна помощь, совет или хотя бы участие. Это большая ответственность, и она изматывает. Моя женщина должна разделить со мной эти заботы, взять на себя часть этого груза, примириться с тем, что ей придется делить меня с другими людьми, которые тоже будут требовать моего внимания. Ты готова к этому? Наверное, нет. Ты красива, молода, ты хочешь, чтобы тебе было весело, ты любишь, когда тебе угождают, и злишься, когда что-то идет не по-твоему. Ты ведь захочешь командовать и мной, таков твой характер, и с этим ничего не поделаешь. А я не могу этого позволить. Чтобы руководить людьми, нужно, чтобы тебя уважали, а какое может быть уважение, если я начну прыгать вокруг тебя, как твои поклонники?! Я могу попробовать заставить тебя измениться, но зачем? Я не хочу этого. Ты должна сама вырасти и понять, что красота - это еще не самое главное, что любят не за то, что находится снаружи, а за то, что внутри.
– Дилер, я понимаю, что ты считаешь меня слишком маленькой, но я вырасту, я буду ждать! Обещай мне, что, если мы не вернемся на Филлину, ты тоже подождешь меня!
– Элльи, давай вернемся к этому вопросу, когда станет ясно, вернемся мы или нет, - с облегчением сказал Даксель.
– Хорошо, но у меня есть к тебе одна просьба, - Элльи сделала шажок, подойдя к нему почти вплотную.
– Сегодня ночь любви, и я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной. У меня еще никого не было, и я не хочу никого, кроме тебя!
Даксель поперхнулся. Несколько секунд он мучительно выбирал, что хуже - согласиться или оставить своенравную и капризную девицу разгневанной и разочарованной, но природа, как говорится, взяла свое.
– Выполнить такую просьбу - большая честь для любого мужчины. Но, прошу тебя, только не надо претендовать на что-то большее!
– ...Я ни на что не претендую, - устало сказала Эрна Канну, машинально водя пальцем по гладкой коре дерева.
– Я знаю, что у тебя там осталась невеста. Просто мне кажется, что наши с тобой отношения переросли во что-то... большее, и я хочу, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок.
– Знаешь, а я уже очень давно не вспоминал Лику, - со странной усмешкой произнес Млиско. Он сидел на стволе поваленного дерева, держа ружье между ногами.
– Мы были с ней всего-то три месяца. Познакомились на каких-то любительских соревнованиях по стрельбе, где она меня обставила по всем статьям. Вот я, наверное, поэтому и втрескался в нее по уши, а когда она быстренько повела дело к свадьбе, мне что-то и захотелось дать задний ход. Как же, я свободный наемник, вольная птица, и вдруг так попался. Вот и пошел я в Тороканские ворота. Вернулся оттуда, думаю, ну, теперь, судьба, а оно вот как повернуло... Как в какой-то другой жизни было... Я в... старые времена тоже много чего оставил позади. И ее, наверное, тоже...
– И меня? Когда-нибудь?
– Не знаю, - Млиско пожал плечами.
– Наверное, нет. Мы с тобой много пережили вместе. Раньше у меня не было такой близости. Ни с кем.
– Тогда ты должен знать.
Видишь ли, Эстин, я преступница.– А я вообще убийца.
– Ты солдат. А у солдата есть чужие и есть свои. А преступники, они - нелюди, для них все чужие.
Млиско поднял голову, но в темноте был виден только ее силуэт.
– Ты же не сидела, - сказал он.
– Нет. Нас взяли перед самой войной. Мы занимались аферами с недвижимостью. Отбирали обманом дома, квартиры, чаще всего у одиноких стариков, и перепродавали. Нескольким... помогли умереть. Я не делала это сама, но на мне тоже кровь. Я была подонком, бесчувственной стервой, нелюдью. Мне было не больно.
– Тогда ты сильно изменилась, - заметил Млиско.
– Я бежала из тюрьмы во время бомбежки. Мне повезло, разрушило стены, а я совсем не пострадала. Судили нас в Тамо, и далеко убежать мне не удалось. Наскочила прямо на пришельцев. Вначале попала в рабочую бригаду и стала всех там строить: мол, кто они, а кто я. Одной бабе непокорной руку сломала... Вот меня и отправили... в тот гадюшник. Я оттуда живой выбраться и не чаяла, половину нашей группы на опыты позабирали... и все... И там меня как пробило: жизнь заканчивается, а что хорошего я сделала?! Полсотни солдат с передовой вынесла, это да, это мне зачтется. А что дальше?! Детей не завела, семьи не завела, со всякими подонками якшалась... Жить сильно хотела, и не как бы там, а хорошо жить, весело... И кто я теперь?! Вот тогда и стала я оттаивать, а здесь, может, и человеком стала...
– Стала, - кивнул Млиско. Он подошел к Эрне и приобнял ее за плечи.
– Ты хороший человек, поверь мне. Просто каждый из нас носит с собой свое прошлое. И у меня хватает всякого такого, что стыдно и страшно вспоминать. Но у меня было. И у тебя было. Надо только сказать, что это было с другим тобой, с прошлым. Сейчас мы иные, не такие как раньше. И надо жить сегодня - так, как ты должен жить.
– Я не хочу возвращаться, - тихо сказала Эрна.
– Даже если меня считают там мертвой... Все равно... Шарахаться от всякого стука в дверь... Вдруг придет полиция... или старые дружки... Эстин, давай останемся здесь. И обними меня покрепче, я хочу забыть...
– Погоди, - Млиско вдруг посерьезнел. В руках у него словно само собой появилось ружье, тихо щелкнул предохранитель.
– Эрна, присядь здесь, пусть дерево защищает твою спину. Я чувствую, кажется, поблизости кто-то есть...
– Я чувствую, словно мы одни во всем свете, - Териа счастливо прижалась к Эргемару.
– Спасибо тебе!
– За что же спасибо?
– смущенно спросил Эргемар, гладя ее волосы.
– За то, что ты такой! Ты чуткий, нежный... Скажи, ты долго тренировался?!
– Это врожденное!
– Эргемар притянул ее еще поближе к себе.
– К тому же, с тобой и тренировок не нужно.
– Да-а?!
– Териа приподнялась на локтях, взглянув на него сверху вниз.
– А я бы как раз не отказалась еще потренироваться!
– Прямо сейчас?!
– деловито спросил Эргемар.
– Нет, давай сначала немного передохнем, - засмеялась Териа.
– Тебе, кстати, не холодно?
– Нет. А тебе дует? Если хочешь, я закрою окно.
– Не надо. Хотя подожди... Ты ничего не слышал?
– А что я должен был услышать?
– немного насторожился Эргемар.
– Какой-то звук. Откуда-то из-за окна. Снизу. Ты слышишь?
– Нет...
Эргемар прислушался, и ему показалось, что снаружи, действительно, доносится какой-то звук - странное тихое шуршание и поскребывание, сопровождаемое негромким сопением. Обеспокоенный, Эргемар встал с постели, но не успел сделать и шага. Приоткрытое окно вдруг с негромким скрипом распахнулось во всю ширь, и из ночной темноты появился огромный косматый ком совсем уже непроглядной тьмы. В мгновение ока он перевалился через подоконник и встал во весь свой огромный рост. Наверху, под самым потолком, вспыхнули красноватым светом злобно горящие глаза, а под ними тускло сверкнул широкий клинок, зажатый в одной из четырех мощных рук. Широко раскрылась пасть, испустив короткое злое рычание.