Эмма (пер. И.Мансурова)

Ребенок, который родится в Рэндаллсе, должно быть, станет для его матери куда дороже, чем она, и свяжет ее сильнее, он займет всю душу и время миссис Уэстон. Значит, и миссис Уэстон для них потеряна; наверное, в большой степени ее супруг тоже… Фрэнк Черчилль больше у них не появится, да и мисс Ферфакс, судя по всему, скоро оторвется от Хайбери. Они поженятся и поселятся или в самом Энскуме, или около него. Все, чем Эмма дорожит, будет утрачено, если же к этим потерям прибавится и потеря Донуэлла, что останется от их прежнего веселого и умного окружения? Подумать только, мистер Найтли не будет больше приходить к ним скоротать вечер! Больше не станет заглядывать каждую свободную минуту, словно желая променять свой дом на их! Как можно такое вытерпеть? А если вдобавок он предпочтет ей Харриет? Если впоследствии найдет в ее обществе все, что искал? Если он изберет мисс Смит в спутницы жизни, если она окажется для него первым, самым дорогим и желанным другом, такой женой, к которой стремился он всеми своими помыслами, – что тогда остается несчастной Эмме? Разве что изводить себя укорами, ибо все случившееся – ее рук дело!

Дойдя в своих рассуждениях до этой точки, она неизменно вздрагивала, тяжко вздыхала, принималась мерить комнату шагами. Единственным источником хоть какого-то утешения служила ей решимость отныне, что бы ни случилось, вести себя безупречно. В этом случае у нее остается надежда: какой бы скучной и унылой ни оказалась эта зима и все следующие зимы в ее жизни по сравнению с прошлым, она встретит будущее, исцелившись от заблуждений и познав самое себя; когда же зима минует, возможно, ей уже не придется так горько сожалеть о случившемся.

Глава 49

Все следующее утро погода по-прежнему не радовала; и то же одиночество, и та же печаль, казалось, правили Хартфилдом, однако после полудня небо прояснилось, ветер переменил направление и разогнал тучи, показалось солнце, лето вернулось. Под влиянием перемены Эмма всей душой устремилась на воздух. Никогда еще аллеи не казались ей такими красивыми, ароматы сада – такими манящими, краски – такими свежими и теплыми. Она надеялась, что под влиянием природы к ней постепенно вернется былая безмятежность, и, поскольку после обеда к ее отцу зашел на часок мистер Перри, она, не теряя времени, поспешила в сад… Там, чувствуя, как понемногу оттаивает ее душа и оживают мысли, она сделала несколько кругов по дорожке, как вдруг увидела, что в ворота входит мистер Найтли. Заметив ее, он направился к ней. Эмма и не знала, что он вернулся из Лондона! За миг перед тем она как раз думала о нем, однако не сомневалась, что он находится за шестнадцать миль от нее… Она едва успела собраться с мыслями. Она должна казаться собранной и спокойной. Через полминуты они встретились и поздоровались, оба испытали неловкость и смущение. Она осведомилась о здоровье их общих родственников – оказалось, что на Бранзуик-сквер все пребывали в добром здравии. Когда он оставил их? Только этим утром. Должно быть, по дороге он промок? Да. Оказалось, что мистер Найтли не прочь пройтись по саду вместе с ней. Он только что заглянул в гостиную, убедился, что его присутствие там не обязательно, и предпочитает побыть на свежем воздухе. Эмму поразил его печальный вид и некая скованность в речах; услужливое воображение тут же подсказало ей причину такого уныния: вероятно, он сообщил о своих намерениях брату и огорчен тем, как тот отнесся к его планам.

Они пошли рядом. Он молчал. Эмме показалось, что он часто посматривает в ее сторону, словно, силясь угадать, что у нее на уме, ей же совсем, совершенно не хотелось смотреть на него. Эта его неуверенность породила еще одно опасение. Может быть, он только ждет удобного предлога, чтобы начать рассказывать ей о своей любви к Харриет? Однако она не станет облегчать ему задачу – не хочет и не может. Пусть начинает сам. И все же затянувшееся молчание становилось невыносимым. Молчать наедине с ним – самая неестественная вещь на свете. Эмма поразмыслила, решилась и, силясь улыбнуться, начала:

– У меня для вас есть новость – раз уж вы вернулись… И она, наверное, удивит вас.

– Новость? – спокойно переспросил он, глядя на нее. – Какого рода?

– О, самого приятного на свете. Свадьба!

Подождав мгновение, словно желая убедиться, что более она ничего не собирается сказать, он ответил:

– Если вы имеете в виду свадьбу мисс Ферфакс и Фрэнка Черчилля, то для меня это уже не новость.

– Возможно ли? – вскричала Эмма, поворачивая к нему пылающее лицо; не успела она договорить, как ей пришло в голову, что по пути он мог заехать в пансион миссис Годдард.

– Утром я получил от мистера Уэстона записку, в которой он сообщает о кое-каких приходских делах, в конце он вкратце описал мне случившееся.

Эмма испытала легкое облегчение и, собравшись с духом, сумела выговорить:

– Наверное, вы удивлены меньше, чем кто-либо из нас, ведь вы давно подозревали их… Я не забыла, как однажды вы меня предостерегали… Жаль, что я вовремя не прислушалась к вашим словам, но… – Она глубоко вздохнула и продолжала упавшим голосом: – Кажется, я навеки приговорена к слепоте.

Секунду или две длилось молчание; она не подозревала, что возбудила в нем особый интерес до тех пор, пока не обнаружила, что ее рука оказалась продета под его руку и прижата к его груди, и не услышала, как он, понизив голос, заговорил с большим чувством:

– Время, милая моя Эмма, время залечит рану… С вашим превосходным умом, с вашей преданностью отцу, я знаю, вы не допустите, чтобы… – Он снова прижал к себе ее руку и продолжал глухо, срывающимся голосом: – Как преданный ваш друг, я не могу не… я возмущен… Какая низость! – Он закончил уже громче и спокойнее: – Скоро он уедет… Скоро они будут в Йоркшире. Вот ее мне жаль. Она заслуживает лучшей доли.

Эмма все поняла и, едва оправившись от радости, вызванной его теплым участием, поторопилась с ответом:

– Вы очень добры… но вы заблуждаетесь! Позвольте я все вам разъясню. В сочувствии такого рода я не нуждаюсь. Моя слепота к тому, что происходило, заставила меня вести себя с ними обоими так, что мне теперь должно быть стыдно! Я позволяла себе говорить и делать много такого, что могло быть превратно истолковано, но иной причины сожалеть о случившемся, кроме того, что я не была посвящена в тайну ранее, у меня нет.

– Эмма! – вскричал он с жаром, глядя ей в глаза. – Неужели? – Ему стоило больших усилий сдержаться. – Нет-нет, я вас понял… простите меня… я рад тому, что вы в силах сказать хотя бы это… В самом деле, о нем жалеть нечего! Надеюсь, что не пройдет много времени, прежде чем вы перестанете думать о нем… переживать. Какое счастье, что ваши чувства не запутались окончательно! Признаю, я бы ни за что не понял по вашему поведению, сколь глубоки ваши чувства… Я мог лишь догадываться, что вы отдаете ему предпочтение – такое предпочтение, которого, по моему глубочайшему убеждению, он не заслуживает… Он недостоин называться мужчиной! Неужели ему достанется столь драгоценная награда? Джейн, Джейн, она будет несчастным созданием!

– Мистер Найтли, – сказала Эмма, пытаясь выглядеть спокойной, однако на деле смутившись, – обстоятельства вынуждают меня признаться… Я не могу допустить, чтобы вы и далее пребывали в неведении. Но раз у вас сложилось такое впечатление… Поверьте, мне так же стыдно признаться в том, что я никогда не любила человека, о котором мы говорим, как естественно было бы для женщины стыдиться признания в обратном. Но я никогда его не любила!

Он слушал ее не перебивая. Эмме хотелось, чтобы он нарушил молчание, но он ничего не говорил. Она решила, что должна высказаться более определенно, чтобы рассчитывать на его снисхождение, однако сознание, что ей придется еще больше уронить себя в его глазах, было невыносимо. Тем не менее она продолжала:

– Я почти ничем не могу оправдать собственное поведение… Внимание его мне льстило, и я позволяла себе казаться довольной. Вероятно, это старая история… обычная вещь… Такое случается с сотнями представительниц моего пола, и все же мне нет оправдания. Да я и не рассчитываю на всеобщее понимание. Многие обстоятельства потворствовали искушению. Он сын мистера Уэстона, он постоянно бывал у нас… Я всегда считала его очень милым… – Она испустила вздох. – Короче говоря, какие бы оправдания для себя я ни выдумывала, все сводится к одному: он льстил моему тщеславию, и я снисходительно принимала знаки внимания. Однако вскоре – спустя весьма короткое время – я поняла, что все его комплименты ничего не значат. Он увивался за мною скорее по привычке или в шутку; ничто не говорило о том, что отношение его серьезно. Он обманул меня, но не ранил мое сердце. Я никогда не имела к нему склонности. Теперь-то мне вполне понятно, почему он вел себя так. Он вовсе не стремился завоевать мое расположение. Он просто использовал меня как прикрытие, чтобы скрыть свои отношения с другой… Его целью было дурачить всех вокруг! Но уверена, никого не удалось ему одурачить сильнее меня. Хорошо еще, что я не обманулась: мне крупно повезло! Сама не знаю почему, но я не поддалась его чарам.