Энциклопедия мифов. К-Я

Ничего такого мы, понятно, не делаем. Не куражимся, не дурачимся, не глумимся над заведенным укладом тутошнего бытия. Сидим смирно, смотрим друг на друга, держимся крепко за руки и ржем, как расхрабрившиеся после первого в жизни алкогольного коктейля подростки.

Бардак воцаряется почти помимо нашей воли.

Посетители ресторана вдруг начинают воплощать в жизнь тайные наши желания.

За дальним столиком яростно и почти неразборчиво орут "Семь-сорок"; вусмерть пьяная дама с тонким лицом Ботичеллиевской Весны пытается приплясывать на неверных, негнущихся ногах. Молодой человек в сером однобортном костюме колесом пересекает зал, метким ударом ноги открывает дверь туалета и скрывается в этом тайном убежище, так и не потрудившись вернуть свое гибкое тело в обычное положение. Нетрезвые угрюмцы по соседству с нами прекратили, наконец, обсуждать душераздирающие аспекты орального секса. Один из них поспешно сползает на пол и начинает страстно вылизывать тупоносый английский ботинок своего приятеля. Тот сладко, утробно стонет, словно бы совокупляясь с невидимым суккубом. Глаза закатились, на устах - улыбка Джоконды. Что за черт?! У меня волосы дыбом, а прочим - до задницы. Словно бы до того дошло самоуглубление наших случайных соратников по поглощению мексиканской пищи, что никто не видит друг друга, и только мы с Машей по-прежнему способны любоваться всей совокупностью разрозненных эпизодов.

И это, вероятно, только начало. Вдруг сам собой взлетает к потолку тяжелый стул; пустой столик с розовой табличкой "reserved", напротив, с грохотом обрушивается на пол: от его ножек осталась даже не щепа - труха, удушливая древесная пыль. Сутулый менеджер в опереточном сомбреро с ужасом наблюдает за разбушевавшейся мебелью; его юная коллега вращает белками и зажимает руками рот, размазывая по подбородку алую, в тон приколотой к волосам розе, помаду. Из кухни доносятся возбужденные крики и еще почему-то - гулкий барабанный бой. Бутылки в баре начинают лопаться, издавая не звон, и не грохот: они протяжно подвывают, как маленькие, но очень несчастные собачки.

Маша тянет меня за руку. Хочет улизнуть, от греха подальше. Я спешно сую под пепельницу деньги и следую за нею. Ковер сердито елозит под нашими ногами, словно бы возмущаясь, что мы его топчем. Мимо моего уха со свистом пролетает свернутая в трубочку лепешка, орошая окрестности курятиной и бобами. Колечко лука приземлилось мне на плечо. Этим, однако, неприятности и ограничились, даже от потоков томатного соуса судьба меня уберегла.

Мы вышли на улицу.

– Как ты думаешь, теперь там все успокоится?
– нерешительно спрашиваю я.

– Наверное, - вздыхает Маша.
– Ох, надо бы нам поосторожнее! Никогда прежде я ничего такого, кажется не... Ну да, оно и понятно. Мы же с тобой впервые наяву встретились - с тех пор, как ты повел меня в гости к Франку. И вот вам результат...

– ... Нету поросят!
– подхватываю.
– Ты только не наказывай нас за плохое поведение, не исчезай прямо сейчас, ладно? Мы ведь нечаянно, сама знаешь.

Не со зла, даже не сдуру, а просто по причине отсутствия практического опыта обращения друг с другом в условиях неупраздненной реальности.

Глава 121

Хлинеу

Брат женился на собаке, а сестру унес медведь.

– Еще чего - исчезать!
– Маша хмурится, по-детски морщит нос, прячет в уголках губ кокетливую улыбку.
– В самый-то интересный момент? Нет уж... Но, знаешь, ты напрасно думаешь, будто от меня хоть что-то зависит. Стала бы я от тебя прятаться, как же!

– Надеюсь, тебя не держат в темнице?

Стараюсь дурачиться, хоть и пугает меня изрядно эта тема. И хотелось бы разобраться в непростых наших отношениях, привести график свиданий хоть в какое-то в соответствие с собственными ожиданиями, да боюсь услышать нечто такое, с чем мне будет тяжко и страшно остаться в одиночестве. А ведь рано или поздно я, пожалуй, опять останусь один, как ни крути!

– Странная идея - держать меня в темнице. Кому, интересно, это могло бы понадобиться? Все наоборот: однажды я вырвалась на волю, и с тех пор своей воли у меня больше нет. Я ничего не решаю. Хотелось бы, конечно, махнуть рукой, сказать тебе: давай отложим на какое-то время все эти дурацкие, хлопотные чудеса, возьмем отпуск, проживем несколько месяцев неспешно, со вкусом. К морю съездим, что ли...

Маша мечтательно вздыхает. Я уже почти готов поверить в чудесную перемену нашей общей участи. А вдруг действительно?..

– Ну, так за чем дело стало? Скажи. А я послушаюсь. Одно удовольствие тебя слушаться.

– Что бы я ни сказала, это дела не изменит. Когда для тебя наступит утро нового дня, меня, скорее всего, не будет рядом. Я не планирую убежать, но предчувствую, что именно так и случится. Я же говорю тебе: своей воли у меня нет. И ничьей воли нет для меня. Я просто случаюсь, происхожу, проистекаю, бываю... Но не всегда, а время от времени, от случая к случаю. Не понимаешь?

– Мягко говоря, не очень.

– И не поймешь, пока не попробуешь. Но ты непременно попробуешь. Да ты уже начал пробовать. По ма-а-ахонькой такой капельке... Оно и правильно: новую судьбу следует вводить в организм гомеопатическими дозами.

– А мои дозы именно "гомеопатические"?
– ухмыляюсь.
– Страшно даже представить, как выглядит большой глоток...

– Да уж, представить - страшно. А проглотить - сладко. Даже захлебнуться - дивная, прекрасная мука. В свое время я-то как раз чуть не захлебнулась. Но за мной, к счастью, присматривали.

– Франк?

– Ну, положим, твоего приятеля Франка хлебом не корми, только дай слепых котят в Мировой океан пошвырять... Но на нем свет клином не сошелся, в этом доме на перекрестке миров вечно ошивается всякий славный народ. Турбаза у них там, или что-то в таком духе... Да ты ведь и сам успел познакомиться с тамошними завсегдатаями?

– Ага. Дивная компания. Интеллигентный спецназовец, безумная старушка, блондинка с баяном, босяк в пальто и девочка с плеером. Впрочем, сначала, я подумал, что она - мальчик...

– Ангелика, - кивает Маша.
– Прочих не узнаю. Наверное, они дурачились. Или ты сам как-то иначе их видел... Впрочем, в этом доме все зыбко и переменчиво, и только Ангелика - почти константа. Она со мною поначалу нянчилась. Не очень долго, но мне вполне хватило.

– Это хорошо, - киваю.
– Славно, что она с тобой нянчилась. Тебя надо любить и беречь. Пусть хоть кто-то этим занимается, если уж меня, дурака, никогда нет под рукой...

– Здесь могла бы быть ваша реклама!
– хохочет Маша.

– Что?

– Ну, ты сказал это таким тоном...
– виновато досмеивается она. Словно бы моя жизнь - журнальная полоса, а место, отведенное для твоего присутствия, зияет пустотой, как непроплаченное рекламное пространство... В каком-то смысле, так оно и есть. Это довольно большое место. Одна четвертая полосы, скажем...

– Ну, хорошо хоть не одна тридцать вторая!

– Одна тридцать вторая моей жизни - это тоже немало, поверь. Тем не менее, для тебя выделена целая четверть. Надеюсь, когда-нибудь ты ее все-таки заполнишь.