Энциклопедия мифов. К-Я
Шрифт:
– Ты самая беспокойная, Стаси, - улыбаюсь, цепляясь за призрачную твердь дверного косяка.
– Ждала меня почему-то. И ведь выждала таки.
– Я уже говорила тебе однажды: на тебе здесь все держится, - вздыхает она.
– Потому и ждала. Ты уж, будь добр, охраняй этот мир, если он тебе все еще нужен. А если наигрался - что ж, обрушь его нам на головы, только не тяни резину. А еще лучше - укажи выход. Всякий рай - тюрьма для того, кто не может его покинуть. А из меня скверная узница. Мне не спится на драгоценных нарах, медовая баланда в горло не лезет, и даже алмазное сияние местной параши не открывает нижние мои чакры. Я хочу на волю, Макс. Выпусти меня отсюда.
Глава 143
Шунахшепа
"Они хотят заклать меня, будто я не человек", - сетовал Шунахшепа.
– Уйти? Тоже мне, нашла сторожа... Ты на канатной дороге не пробовала покататься?
– Н-н-нет, - запинается Стаси.
– Мне, конечно, приходило в голову, что... Несколько раз я даже отправлялась на станцию. Но кабинка стояла неподвижно. Я решила, что этот выход заперт - то ли уже, то ли еще...
– Трудно быть в чем-то уверенным, но подозреваю, что тебе следовало просто занять место. Канатная дорога вполне могла заработать. Вхолостую транспорт гонять никто не любит... Дай-ка мне войти, а? Держишь на пороге, как коммивояжера какого...
– А ты и есть коммивояжер, - смеется она, открывая мне путь.
– И в коробах твоих всякий дешевый метафизический хлам: опытные, экспериментальные образцы. Ты, по-моему, и сам распечатываешь упаковки, не зная, что будет!
– Пока не попробуешь, не узнаешь, - соглашаюсь.
– А почему ты заперся в гостиной?
– взволнованно лепечет Стаси, следуя за мной по коридору, озаренному влажным зеленоватым светом разбросанных тут и там стеклянных шаров.
– Даже в туалет не выходил, о завтраках уж и не говорю... И куда оттуда исчезал? И, самое главное, что случилось с тем жутким трупом?
– Так называемый "труп", вероятно, и сидел взаперти в нашей гостиной, пока я доживал его дни, - вздыхаю.
– Дни, впрочем, были один другого слаще, так что я не в накладе... А вот куда он исчезал, понятия не имею. Подозреваю, что иногда отлучался специально для того, чтобы подмигнуть мне из зеркала, а в прочее время жил какой-нибудь диковинной, специально для нас с ним выдуманной, жизнью - кто его разберет? По-хорошему, надо бы его, а не меня расспрашивать... А вот мы с тобой сейчас зайдем в гостиную и поглядим. Вдруг он нам записку оставил, с ответами на все вопросы? Все же мой труп, не чужой. Должен бы позаботиться...
Стаси молчит, потрясенная моим докладом.
– Так он был... не совсем мертвый?
– деликатно осведомляется она.
– Сначала был совсем мертвый, а потом стал совсем живой. А уж сейчас, поди, живее всех живых, - смеюсь.
Юстасия осталась равнодушна к шутке. Впрочем, оно и понятно: сестренка моя выросла в Праге, где даже в эпоху социалистической оккупации темный культ якобы бессмертного лже-Осириса Ульянова насаждался не повсеместно, а лишь в специально отведенных для опоганивания местах. Каббалисты, небось, уберегли от столь вульгарной ереси каменное сердце Европы, начертав соответствующие знаки на избранных булыжниках какой-нибудь потаенной мостовой...
Глава 144
Эв Бекчиси
... обитают <...> в заброшенных строениях.
В гостиной почти совсем темно и, конечно, пусто. Воздух спертый, как в любом нежилом наглухо запертом помещении. Что ж, сейчас и проветрим...
Отворяю тяжкие ставни, распахиваю окно. В награду за труды обретаю дивную панораму: густые сады, роскошные приземистые виллы, блестящая широкая лента реки, монументальные мосты...
Господи, как же там, наверное, здорово!
–
– Но только... Это ведь, кажется, совсем другой город? Но я видел уже это заоконье. Вот только где, когда? Во сне ли, наяву ли? Дурацкий, впрочем, вопрос - по крайней мере, в моих устах.
– Стаси, иди сюда, - зову.
– Погляди-ка и скажи мне: это обычный вид из нашего окна?
– Впервые вижу, - признается она, прильнув к подоконнику.
– Этот город... он меняется, да? Прямо сейчас, у нас на глазах?
– Не знаю. Думаю, не так все просто... Но мы можем проверить. Надеюсь, есть и другие комнаты, окна которых выходят на эту сторону? Ведь есть?
– Тебя слишком долго не было дома, - Юстасия печально качает головой.
– Даже этого не помнишь. Конечно, есть другие комнаты и другие окна. Еще и веранда имеется. Сейчас сбегаю, посмотрю.
Несколько минут спустя она возвращается, растерянная и раскрасневшаяся.
– Из других окон вид прежний, по крайней мере, пока. Что бы это значило?
– Кроме этого, надо полагать, существуют и другие выдуманные города, отвечаю.
– А значит, должны быть и какие-то границы между ними. Не пыльные пригороды, да автомобильные разъезды, а особые, застывшие мгновения, когда заканчивается одно наваждение и начинается другое. Вот, к примеру, окна домов, построенных на перекрестках между сбывшимся и несбывшимся... Почему бы и нет?
Глава 145
Эдзены
Духи среднего мира, соприкасающиеся с людьми, Эдзены могут выступать посредниками...
– Я ничего не понимаю, - печально признается Юстасия.
– Это нормально. Просто пришло, наконец, твое время ничего не понимать.
Традиционное начало любой истории о путешествии не знаю куда, откуда требуется принести неведомо что и раздать драгоценную эту добычу всем, кто больше не может обходиться без неизвестности... Во всяком случае, клетка, в которой я тебя якобы заточил, никогда не была заперта, а теперь ты и вовсе уткнулась носом в широкий зазор между прутьями. Хочешь вылезти в это окно, или предпочитаешь прокатиться на канатной дороге?
– А... есть разница?
– мнется она.
– По большому счету - вряд ли. Разве что, по маленькому. По ма-а-а-алюсенькому такому, лилипутскому счету.
– А мы не станем мелочиться, - шепчет Юстасия.
– Взрослые уже мальчики-девочки, обаяние далекой страны Лилипутии не для нас. Правда?
– Как скажешь, так и будет, - киваю.
– А Алиса, Лиза... пусть спят пока, да? Если бы нам следовало уходить вместе, они бы уже сами были здесь, правда? Но их нет. Значит, просто пришло время путешествовать поодиночке. И налегке... Да?
– Видишь, - улыбаюсь, - что-то ты уже понимаешь. Лучше, пожалуй, чем я сам.
Равнодушно кивнув, она подбирает юбку и залезает с ногами на подоконник. Я зачарованно разглядываю острые носки ее серебристых туфель.
– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... И так далее! торопливо бормочет Юстасия, делая первые, робкие пока, шаги по усыпанной цветными камешками садовой тропинке. Оборачивается ко мне: - Макс, я больше не боюсь числа "четыре". Знаешь, что это значит? Я больше не боюсь смерти. Этот страх умер, пока я карабкалась в окно, зато все прочее, кажется, уцелело. То есть, это именно я. Та самая Юстасия, которая... Впрочем, это тебя уже не касается, потому что тебя не касается ничего. Выходит, ты у нас в некотором смысле неприкасаемый... А я была неосторожна и сделала глоток из твоей чаши, о, лучший из чандалов! Теперь и ко мне невозможно прикоснуться. Не запрещено, а просто невозможно. Так ведь?