Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Теперь обратим внимание на интереснейшее сходство между двумя стихотворениями, написанными с разрывом в один месяц: «Сегодня можно снять декалькомани <…> С хохлатого Кремля» (25 июня 1931; черновик — с. 482) = «Там зрачок профессорский орлиный, — / Египтологи и нумизматы — / Эти птицы сумрачно-хохлатые / С жестким мясом и широкою грудиной» («Канцона», 26 мая 1931).

Характеристика сумрачно отсылает к вышеприведенной цитате из стихотворения 1918 года: «Прославим власти сумрачное бремя, / Ее невыносимый гнет» (а также к описанию Сталина из «Стихов о неизвестном солдате» и «Когда б я уголь взял для высшей похвалы…»: «…пасмурный, оспенный / И приниженный гений могил», «Бегут, играя, хмурые морщинки»). И если у «сумрачно-хохлатых» птиц — «.широкая грудина», то у «кремлевского горца», живущего в «хохлатом Кремле», — «широкая грудь осетина». Отсюда — тождество: «Египет = Кремль». И в таком контексте «зрачок профессорский орлиный» становится синонимом «горящих зрачков» кота, являющегося помощником Кащея, в стихотворении «Оттого все неудачи…» (29 — 30 декабря 1936 года). В зрачках кота — «клад зажмуренной горы», а в «Канцоне» поэт собирается увидеть «вас, банкиров горного ландшафта». Кроме того, банкирам соответствует еще одно описание кота — «купец воды морской». Помимо банкиров, Мандельштам упоминает «вас, держателей могучих акций гнейса» (гнейс — это горная порода). Сравним с описанием большевика в стихотворении «Мир начинался страшен и велик…» (1935): «Привет тебе, скрепителъ дальнозоркий / Трудящихся. Твой каменноугольный / Могучий мозг, гори, гори стране!» (а эпитету «дальнозоркий» соответствуют «леденящие зрачки» кота и «зрачок профессорский орлиный» из «Канцоны»). Как отмечает В. Мусатов: «Образ кота связан прежде всего с мотивом клада из стихотворения о большевике и папоротнике. В фольклоре папоротник — одно из средств овладения кладом, а сам клад обычно охраняется нечистой силой» [2933] .

2933

Мусатов В.В. Еще раз к вопросу об «Одд» Осииа Мандеелштама// Пооаееная ллттеатууа: иссллед-вания и мятеаиелы. Вып. 2. Ивянооо: Ивановуктй гос. ун-т, 2000. С. 164.

Стихотворение «Оттого все неудачи…» было написано в воронежской ссылке, что косвенно свидетельствует в пользу политического подтекста: «У него в покоях спящих / Кот живет не для игры — / У того в зрачках горящих / Клад зажмуренной горы». А уже в начале следующего года будет сказано: «Глазами Сталина раздвинута гора / И вдаль прищурилась равнина» («Когда б я уголь взял для высшей похвалы…», январь — февраль 1937). Как видим, кот в первом стихотворении наделяется теми же чертами, что и Сталин во втором, а значит, является персонификацией власти.

Если у Мандельштама кот связан с кладом, то в песне Высоцкого «Лукоморья больше нет» (1967) кот «цепь златую снес в Торгсин». При этом он любит загибать': «Как налево — так загнет анекдот», — подобно князю Олегу в «Песне о вещем Олеге» («А вещий Олег свою линию гнул — / Да так, что никто и не пикнул»), царю в частушках «Подходи, народ, смелее…» («Вот царь-батюшка загнул — / Чуть не до смерти пугнул!») и палачу в одноименном стихотворении 1977 года («Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу…»).

Что же касается Кащея: «Там, где огненными щами / Угощается Кащей, / С говорящими камнями / Он на счастье ждет гостей», — то его предшественником является кумир из стихотворения «Внутри горы бездействует кумир…» (10–26 декабря 1936): «Он улыбается своим широким ртом / И начинает жить, когда приходят гости» (с. 496). Перечислим еще некоторые сходства между кумиром и Кащеем: «Внутри горы бездействует кумир» = «Клад зажмуренной горы»; «В покоях бережных, безбрежных и счастливых <.. > Оберегая сна приливы и отливы» = «У него в покоях спящих / Кот живет не для игры»; кумира «индийской радугой кормили», а в зрачках кота — «шароватых искр пиры» (да и в «Фаэтонщике» читаем: «Мы со смертью пировали — / Было страшно, как во сне»; а у кота зрачки — «леденящие»): кроме того, радуга находится в том же семантическом ряду, что и искры, а по форме радуга напоминает полукруг, что опять же соотносится с «шароватыми искрами»). Аналогичным образом Кащей «ждет гостей» в «Сказке о несчастных лесных жителях» (1967) Высоцкого: «А с Кащеем шутки плохи — / Не воротишься отсель» /2; 31/. Но столь же плохи шутки и с кумиром в стихотворении Мандельштама: «И исцеляет он, но убивает легче» (с. 496).

Интересную трактовку стихотворения «Оттого все неудачи…» предложил Леонид Иванов: «В статье “Гуманизм и современность”, написанной в 23-м году, Ман-делыптам еще надеется, верит в скрытую дееспособность “клада”: “Гуманистические ценности только ушли, спрятались, как золотая валюта, как золотой запас, они обеспечивают всё идейное обращение современной Европы и подспудно управляют им тем более властно”.

Но вот “гора” замкнута, “зажмурена” Кащеем, и Кот бдительно охраняет сокровища леденящим “умоляющим” взглядом, не допуская к ним не имеющих пропуска <.. > Вот как описывает Ленина в “Высокой болезни” Пастернак: “Чем мне закончить мой отрывок? / Я помню: говорок его / Пронзил мне искрами загривок / Как шорох молньи шаровой»⁹. А в глазах у Кащеева кота — «шароватых искр пиры». Еще один фрагмент из описания Пастернаком Ленина: «Он проскользнул неуследимо / Сквозь строй препятствий и подмог, / Как в эту комнату без дыма / Грозы влетающий комок», — отзовется в другом стихотворении Мандельштама: «Прошелестит спелой грозой Ленин» («Если б меня наши враги взяли…», 1937) [2934] ^{[2935] [2936] [2937] [2938]} .

2934

Иванов Л. Заметки о Мандельштаме // Союз писателей. М., 2006. № 7. С. 250.

2935

Отмечено: Кацис Л. Поэт и палач. Опыт прочтения «сталинских» стихов // Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 52.

2936

3! Сёмин А. О «Райских яблоках» // Мир Высоцкого. Вып. VII. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 295.

2937

Чиннов И. Поздний Мандельштам // Новый журнал. Нью-Йорк. 1967. № 88. С. 127.

2938

МанДельштам Н.Я. Воспоминания. Paris: YMCA-Press, 1982. С. 167.

Если Кащей «щиплет золото гвоздей», а у кота «в зрачках горящих — клад зажмуренной горы», то у Высоцкого «черное золото, белое золото / Сторож седой охраняет — туман» («Сколько чудес за туманами кроется…», 1968), «Вот и эти сады, в коих прорва светящихся яблок. / Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб» («Райские яблоки», 19773*). Причем если у кота, охраняющего клад, — леденящие зрачки, то в «Райских яблоках» таким окажется сам «клад»: «Рву плоды леДяные с дерев».

А процитированный фрагмент статьи «Гуманизм и современность»: «Гуманистические ценности только ушли, спрятались, как золотая валюта», — предвосхищают мысль из стихотворения Высоцкого «Упрямо я стремлюсь ко дну…» (1977): «Спаслось и скрылось в глубине / Всё, что гналось и запрещалось».

Помимо кумира, предшественником Кащея является «кремлевский горец» из эпиграммы 1933 года: «Он один лишь бабачит и тычет» = «Камни трогает клещами, / Щиплет золото гвоздей»; «Что ни казнь у него — то малина» = «Там, где огненными щами / Угощается Кащей» (как написал еще в 1967 году поэт Игорь Чиннов: «Есть серьезные основания думать, что строки об “огненных щах” относятся к сталинскому террору» з²); «А вокруг него сброд тонкошеих вождей» = «У него в покоях спящих / Кот живет не для игры». По свидетельству Надежды Мандельштам: «Тонкую шею О.М. приметил у Молотова — она торчала из воротничка, увенчанная маленькой головкой. “Как у кота”.
– сказал О. М., показывая мне портрет» зз. Вспомним и описание «бабочки-мусульманки» из «Путешествия в Армению» (1931 — 1932): «Голова незначительная, кошачья». Как видим, различные образы власти совпадают.

А что касается Кащеева кота, то он соответствует окружению «горца»: «Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет». Да и глагол хнычет коррелирует с описанием зрачков кота: «.. .умоляющих, просящих» (ср. с перечнем однородных глаголов в «.Дядюшкином сне» Достоевского: «Потом немедленно раскисает, хнычет, требует объяснений, становится на колени, просит прощения, умоляет…»). Единственное же различие связано со следующими цитатами: «Он играет услугами полулюдей» — «Кот живет не для игры». Но очевидно, что оно лишь подчеркивает единство темы.

Заметим, что Кащей щиплет клещами, и именно так власть поступала с самим поэтом: «Как стальными конДукторскими щипцами, я весь изрешечен и проштемпелеван собственной фамилией» («Четвертая проза») (сравним в песне «Ошибка вышла» и «Дорожной истории» Высоцкого: «Я взят в тиски, я в клещи взят» /5; 79/, «Там штемпелюют всё подряд <.. > В конверты прячут — и этапом за Можай»; АР-10-44).

Таким образом, начальные строки стихотворения про Кащея и кота: «Оттого все неудачи, / Что я вижу пред собой / Ростовщичий глаз кошачий…», — должны быть интерпретированы следующим образом: все неудачи поэта происходят из-за тотального контроля со стороны власти. Подобным же образом размышляет о своих неудачах и Высоцкий в стихотворении 1966 года: «Сколько лет ходу нет — в чем секрет? / Может, я невезучий — не знаю! <…> Может быть, наложили запрет? / Я на каждом шагу спотыкаюсь» (АР-11-34).

В последнем тексте говорится о ледяной атмосфере страны, и этот мотив также разрабатывался Мандельштамом: «Скольжу к обледенелой водокачке / И, спотыкаясь, мертвый воздух ем» («Куда мне деться в этом январе?», 1937) ~ «Чем-то скользким одета планета. / Спотыкаюсь, затылком об лед» («Напролет целый год — гололед», 1966; черновик — АР-11-34) («Скольжу» = «скользким»; «обледенелой» = «об лед»; «спотыкаясь» = «Спотыкаюсь»).

Оба поэта задыхаются в условиях тоталитарного режима: «Куда мне деться в этом январе? / Открытый город сумасбродно цепок… / От замкнутых я, что ли, пьян дверей? / И хочется мычать от всех замков и скрепок» (1937)34 ~ «В городе этом — / Сплошь лабиринты <…> И у меня — / Дело неладно» («В лабиринте», 1972); «И, спотыкаясь, мертвый воздух ем» ~ «Трудно дышать, / Не отыскать / Воздух и свет»; «И выбегают из углов угланы» ~ «Здесь, в лабиринте, / Мечутся люди»; «И улиц перекошенных чуланы <…> И в яму, в бородавчатую темь…» ~ «Словно в колодцах / Улиц глубоких <…> Здесь, в темноте, / Эти и те / Чувствуют ночь» («улиц» = «улиц»; «в яму» = «в колодцах»; «в бородавчатую темь» = «в темноте»).

Мотив «мечутся люди» встречается и у Мандельштама: «Я буду метаться по табору улицы темной» (1925), «Подумаешь, как в Чердыне-голубе <…> В семивершковой я метался кутерьме» («Стансы», 1935). А в «Конце охоты на волков» (1977) мечется лирический герой Высоцкого: «Я мечусь на глазах полупьяных стрелков».

Кроме того, целый ряд перекличек обнаруживается между стихотворениями «В лабиринте» (1972) и «За гремучую доблесть грядущих веков…» (1931): «Мне на плечи кидается век-волкодав» ~ «Бык Минотавр ждал в тишине / И убивал»; «Но не волк я по крови своей» ~ «Каждый — как волк: / Ни у кого / выхода нет» (АР-2-32); «Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы» ~ «Я не желаю в эту компанью»; «Уведи меня в ночь, где течет Енисей / И сосна до звезды достает» ~ «Кто меня ждет — / Знаю, придет: /Выведет прочь! <…> Всё: мы уходим к свету и ветру».