Энергеты всех стран объединяйтесь!
Шрифт:
Это я отчётливо прочитал во взгляде представительницы райкома комсомола, которую вызвали, чтобы ускорить процедуру. Обычно кандидатов сначала отбирал и фильтровал школьный комитет, и лишь потом, к какой-нибудь памятной дате, так сказать, всей пачкой привозили в райком, где проводили собеседование и принимали в комсомол либо отправляли восвояси. Процедура была отработана десятками лет, отшлифована до блеска и особо никого не напрягала. Пару дней в месяц посидеть в президиуме с умным видом несложно. А мой случай выбивался из общей картины, что не прибавляло настроения некрасивой полной девице лет двадцати пяти, злобно зыркающей на меня из-под очков.
Ещё больше её раздражала Сикорская, оказавшаяся одним из поручителей. Софья со своими белоснежными волосами и точёной
Естественно, женская часть от этого бесилась. Так что я не без оснований подумывал, что Сикорская предложила свою кандидатуру, чтобы завалить меня. Ведь сейчас девки начнут вымещать зло, а кто для этого лучший вариант? Вот именно. Но я для себя давно решил, что прогибаться ни под кого не буду. Отклонят кандидатуру, ну и плевать. Проживу. Но унижать себя не позволю.
— Товарищи! — закончив листать моё дело, представитель райкома Ирина Олеговна Зайцева, как она нам представилась, отодвинула папку и решительно сняла очки. — Честно говоря, я не понимаю, зачем вы меня вызвали. Какое вообще может быть решение по хулигану, стоящему на учёте в детской комнате милиции? Вы что, хотите, чтобы в ряды Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи вступил преступник?! Вы чем вообще думаете?! А если, да какое если, он обязательно запятнает гордое звание комсомольца, опорочит светлое имя Ленина, ведь недаром наш союз именуется именем вождя мирового пролетариата! Как вы будете смотреть в глаза товарищам, вы подумали?! Поэтому решительно заявляю, что я категорически против кандидатуры данного товарища! На этом предлагаю закончить. Кто за, кто против?
— Браво, бис! Браво, бис! — я вальяжно развалился на стуле, лениво хлопая в ладоши. — Софья, а ты чего не хлопаешь? Это же чистый восторг. Девушка в будущее заглянула эдак походя, а вы не радуетесь? Нехорошо.
— Чеботарёв, прекрати паясничать! — прикрикнула на меня Алёна Михайловна Яковлева, наш секретарь комсомольского комитета школы, и тут же повернулась к представительнице райкома. — Ирина Олеговна, давайте не будем торопиться. Ошибиться может каждый…
— Где тут ошибка? — Зайцева презрительно скривилась и ткнула в меня толстым пальцем. — Вы посмотрите на него!!! Пришёл на важнейшее комсомольское собрание и сидит как… как… как барин!
— Тогда уж как босяк, — поправил я косноязычную девицу, привыкшую говорить лозунгами. — И какая разница, как я сижу, если вы всё решили ещё до того, как я рот открыл?
— А ты считаешь, что достоин того, чтобы тебе давали слово? — снова взглянула на меня Ирина Олеговна, словно помоями облила. — Преступникам и невеждам не место в нашем советском государстве!!!
— Вы бы со словами были поосторожнее, а то так и сесть можно, — мило улыбнулся я. — Вы хоть понимаете, на кого сейчас прыгнули?
— Семён! — хлопнула рукой по столу Яковлева. — Не хами!
— Угомонись, Чобот, — лениво поддержал её Виталий Чернов, комсорг одиннадцатого «А», где учился Хомяк, впрочем, не отрывая глаз от Сикорской. — То есть Чеботарёв.
— Я бы на вашем месте не мне рот затыкал, а думал, как за соучастие не загреметь. — Я пожал плечами, — Потому что уважаемый представитель райкома комсомола только что заявила, что в Союзе советских социалистических республик нет места для товарища Сталина.
— Ч-кх-го?! — вот теперь всех проняло, и на меня уставилось девять пар обалдевших глаз. — Чобот, ты чего несёшь?!!
— Понимаешь, Роман, — повернулся я к полностью обалдевшему Ерёмину. — Если взять учебник истории и прочитать о молодости Иосифа Виссарионовича, то там чёрным по белому будет написано, что в своё время вождь не смог поступить в духовное училище, потому что не хватало знания русского языка. А из семинарии его исключили за неявку на экзамен. То бишь он вполне может быть причислен к тем самым невеждам, которым в Союзе не
место. А кроме того, прекрасно известно, что в своё время и Ленин, и Сталин не брезговали экспроприациями, хоть сами в них и не участвовали. А уголовный кодекс, что советский, что имперский, толкует это одинаково — разбойное нападение совершённое группой лиц по предварительному сговору. И не надо мне говорить, что это были деньги исключительно буржуев. Да, они пошли на благое дело, дело революции! Но это не меняет самого факта преступления.— То есть ты пытаешься сказать… — немного пришла в себя Зайцева, но всё равно не могла выразить мысль ясно, да я и не дал, легко перебив её.
— Я пытаюсь сказать, что за каждым, даже самым великим человеком, могут водиться не самые благовидные деяния. — И демонстративно закинул ногу на ногу. — Революцию не сделать в белых перчатках, это понятно. Так что лично я уважаю риск, на который шли товарищи, тот же Камо, например. Но он чётко понимал, что делает, и в итоге был арестован, бежал, был снова арестован и приговорён к четырём смертям. Не за революционную деятельность, а именно за экспроприации, а говоря юридическим языком, за разбой. Делает это его плохим коммунистом? Категорически нет! Делает ли моё прошлое меня недостойным звания комсомольца? Тут сложный вопрос, однако есть нюанс. На самом деле вы вообще не с того начали, и сегодняшнее решение ко мне как таковому никакого отношения не имеет.
— Погоди, Чеботарёв, погоди! — схватилась за голову Яковлева. — Ты меня совсем запутал! Что значит, не имеет?!
— Да на самом деле всё просто, — я мягко улыбнулся. — Ведь, рассматривая мою кандидатуру, на самом деле вы решаете судьбу всего комсомольского движения в нашей школе. А может, и гораздо шире. Будет ли оно достойно продолжаться или превратится в полную профанацию.
— А ты не много на себя берёшь?! — зло сощурилась окончательно пришедшая в себя райкомщица. — Кто ты вообще такой, чтобы обсуждать личность товарища Сталина?! Как смеешь…
— Я гражданин Страны Советов, — я снова перебил её, без улыбки уставившись прямо в глаза тяжёлым взглядом. — Обладатель полноты власти в нашем государстве, если вы не забыли принцип демократического централизма и о социально-политическом единстве общества.
— Лишь коммунистическая партия является… — попыталась было вставить слово работница райкома комсомола, но я снова её прервал.
— Партия — это руководящий орган страны, но формируется она и подотчётна именно народным массам, то бишь и мне тоже. Так что я имею полное право обсуждать личности вождей и их поступки, — буквально припечатал я обалдевших школьников и не менее обалдевших комсомольцев. — Тем более что я не осуждаю, время было такое. В гражданскую вон, бывало, брат на брата шёл, так что теперь, не жить? Я этот пример привёл только к тому, что любое, самое тёмное дело может привести в итоге к положительным результатам. Недаром даже тюрьма у нас называется исправительным учреждением. Что уж говорить о комсомоле, чья главная, наиважнейшая, я бы сказал, задача — воспитывать молодёжь. Указывать ей правильный путь в соответствии с кодексом строителя коммунизма. Но почему-то в тот самый момент, когда стараниями Ерёмина Романа, нашего комсорга класса и старосты Денисовой Оксаны, удалось добиться потрясающих результатов, полностью изменив мои жизненные ценности и ориентиры, вы одним махом отбрасываете их, ставя крест даже не на моём будущем, а на их вере в партию и идеалы коммунизма.
— Это ещё почему? — пыталась ещё хорохориться Зайцева, но уже всем было понятно, что я её морально задавил.
— Потому что их тщательная и кропотливая работа на протяжении почти десяти лет пойдёт, я извиняюсь, коту под хвост, — я притворно вздохнул. — Алёна Михайловна подтвердит, сколько они со мной мучились. Роман разве что сопли мне не вытирал, пока у меня мозги наконец не заработали. Люди ведь не меняются мгновенно. И тот самый катарсис, что я пережил, спасая девчонок от маньяка в парке с риском для жизни, был тщательно подготовлен комсоргом, взвалившим на свои плечи груз побольше Сизифа. А вы хотите буквально взять и уничтожить, можно сказать, работу всей его жизни.