Энергия страха, или Голова желтого кота

Считаю своим гражданским долгом перед Родиной сказать в качестве свидетеля нижеследующее. На протяжении длительного времени я близко знал Гулназара Гараева, бывшего сотрудника Комитета национальной безопасности, одного из главных членов группы террористов, участвовавших в покушении на бесценную жизнь нашего Великого Яшули, являющегося спасителем и гордостью туркменского народа. Этот коварный террорист — двоюродный брат моей жены, их матери — сестры. Гараев Гулназар человек высокомерный, чванливый, грубый, с низкой культурой, готовый ради корысти на любое преступление. Он умеет искусно сеять раздор между людьми, я могу показать это на собственном примере. Моего сына взяли на военную службу, отправили в Марыйскую область. Там солдат, в том числе моего сына, использовали в качестве батраков в личном хозяйстве алчного, нечистого подлеца по имени Реджеп Шаллы. За малейшее проявление недовольства их избивали, издевались. Хуже того, их приучили глотать и курить терьяк. Потом я узнал, что люди полковника Гулназара Гараева действовали по указанию своего начальника Шамурада Мухаммедова — никто, кроме него, не мог бы позволить им распоряжаться в войсковых частях. Их цель была — превратить солдат в безвольных, зависимых от них людей. Они добились своего. На примере сына могу сказать — его воля оказалась в руках Гараева, мой сын даже разговаривать со мной не захотел. Гараев добился его перевода в центральный военный госпиталь и здесь уже приучил к самому страшному наркотику — героину. Ранним утром в день, определенный для осуществления террористического акта, он явился в госпиталь за Хыдыром. Теперь с полным основанием можно утверждать, что он хотел использовать моего сына в преступных замыслах покушения на нашего Великого Яшули. Но Хыдыра не оказалось на месте — он не пожелал присоединяться к преступникам и спрятался.

О том, что подлые враги нации давно готовили преступление против народа, говорит такой факт. Ранней весной, по дороге домой из театра, я встретил Гулназара Гараева, рассказал, что коллектив театра планирует спектакль о детских годах Великого Яшули. А Гараев сказал: «Ты лучше уклонись от участия в этом спектакле, а то потом опозорят». Я удивился, но промолчал. Теперь смысл его слов стал ясен.

Свидетельствуя достоверность моих показаний, хочу, чтобы Гулназар Гараев и его сообщники-террористы были подвергнуты самому суровому наказанию.

Нурыев Абдулла, актер Туркменского государственного театра драмы, заслуженный артист Туркменистана».

Абдулле казалось, что он набрал полные руки дерьма. И готовится бросить в лицо чистого человека. Оказывается, клеветать на кого-то страшнее и более мерзко, чем самому быть оклеветанным. Прочитай он такое о себе — не так бы поразился.

Абдулла спокойно положил бумагу на край стола.

— Прочитал.

Айдогдыеву понравилось выражение покоя на лице Абдуллы.

— Пусть останется у тебя, — довольно улыбнулся он. — Дома перепиши текст от руки, но ничего не добавляй и не убавляй. Жена, разумеется, не должна ни видеть, ни знать. Принесешь, когда скажем. А если хочешь, переписывай прямо сейчас, здесь.

Кончики пальцев пробрал холод, начал подниматься вверх. Абдулла взял бумагу.

— В ней много чего написано, но большая часть из этого мне неизвестна.

— Нам известно, этого достаточно, — сказал Айдогдыев, не поднимая головы.

— Я же не говорил, что Гулназар знает Реджепа Шаллу.

— Мы говорим — значит, так оно и есть. Как в поговорке: «Рыбак рыбака видит издалека», да?

— Гулназар не интересуется театром, о театре вообще разговора не заводит.

— Ты же в показаниях не говоришь, что он интересовался театром. Он говорил о будущем, о том, что… в общем, ясно. И не бойся, тебя с этими показаниями на суд не вызовут. Твои показания — мелочь по сравнению с размахом дела. Мы должны выявить детали, показывающие моральный облик негодяев. Твои показания нужны для истории. Но и для сегодняшнего дня от них есть польза. Например, облегчишь участь сына.

— Мы ждем известий от Хыдыра, а их нет.

— Будут. Пусть твоя жена не мечется в поисках. Сын в надежном месте, жив и здоров, несет службу.

Айдогдыев приподнялся, давая понять, что разговор окончен.

Через час Абдулла вернулся домой.

— Сказали, чтоб написал заявление? — спросила Сельби.

Абдулла вздрогнул: откуда она знает?

— Так и знала — «по собственному желанию», сволочи!

— А, вот ты о чем говоришь! — с облегчением рассмеялся Абдулла. — Нет, заявление на отпуск велели написать. Чтоб лежал дома и отдыхал.

Сельби не поверила.

У изголовья сидит женщина. Лица не видно — на голове черная накидка с белой каймой по краям. Абдулла вначале испугался, а потом понял — мама! Мама положила ему на лоб ладонь. Ладонь горячая, а лоб ледяной, и кажется, что поднимается пар.

— Ты весь холодный, сынок, — говорит мать, но в голосе ее совсем нет тревоги. — Это осложнение от кори. Многие дети, твои друзья, умерли от кори, а ты выжил. Холод тебя спас.

Мать взяла из миски кусок льда и положила на лоб Абдулле.

По телу растекся покой, словно от тепла.

— Мама, я же не мерзну?

Увидев, что мать исчезла, Абдулла вздрогнул и проснулся. Холод из тела не ушел, лоб — ледяной. Но ощущение тепла и покоя осталось — нет ни страха, ни опасений. Мама ведь сказала, что холод однажды спас его от смерти. Лишь не успела объяснить, как это было. А почему сейчас холодеет, он сам знает. О том, что существует энергия страха, говорил Белли Назар. Наверное, где-то вычитал, а сам не испытал, иначе бы обязательно рассказал, как она охватывает тело, словно лед. А вот Абдулла испытал и теперь знает. Когда страх пронизывает человека, ничто не может ему противостоять. Однако Абдулла открыл закон — если не сопротивляться, страх сам покидает тело и душу. Как будто там ему больше делать нечего. Ведь муравьи-термиты не задерживаются в том месте, где уже все выели, сожрали. Так и тело Абдуллы — пустое. Подобно брошенному дому. Есть крыша, стены, окна, нормальные двери, только людей нет. Разве что сова еще не поселилась в нем и не кричит ночами. Так и Абдулла — живет, дышит, ест, спит, двигается.

А может, он как верблюд? Каким образом верблюд не просто переносит палящий зной пустыни, но и обходится без воды? Абдулла был поражен, когда узнал из книг, что организм верблюда превращает в воду жир, накопленный в горбу. Один килограмм жира равен одному литру воды. Верблюд меняет температуру тела в зависимости от температуры воздуха, не потеет — и таким образом сохраняет воду в организме.

С чем еще можно сравнить холод, охватывающий его? Он остужает кровь, избавляет от необдуманных поступков, спровоцированных вспышками гнева. Это энергия страха.

А энергия, от которой исходит тепло, есть не что иное, как чувство, порождающее решительные действия, желание отомстить, сохранить достоинство. При этом человек не пытается анализировать реальное положение, отрицает разум. Но, видимо, до тех пор, пока не столкнется с настоящей, реальной опасностью. Стоило Абдулле столкнуться с ней, как энергия страха взяла верх.

Сумеет ли он объяснить Сельби эту истину? И надо ли объяснять?

18. Спектакль во дворце

Дворец Великого Яшули под семью куполами, зал на три тысячи мест.

Абдулла спокоен, смотрит на экран телевизора с любопытством, даже улыбается.

А Сельби дрожит, трясется. Она почему-то вообразила, что их судьба решается сейчас, в зале, на чрезвычайном заседании Народного Собрания.

По Ашхабаду прошел слух, что на большом экране покажут террористов, прямое включение будет. Сельби с утра сама не в себе — увидит Гулназара, убедится, что он жив! Еще она вбила в голову, что, увидев и услышав ее брата, Великий Яшули тут же убедится в его невиновности и прикажет освободить. Это — страх. Страх заставляет человека верить в несусветное, делает человека наивным, слабым. С какой стати Великий Яшули озаботится судьбой Гулназара? Разумеется, надеяться на лучшее приятней, чем искать ответ на этот вопрос.

На сцене — три стола. Два — обычные. А тот, что между ними, посередине, — украшен цветами. Позади него — золоченое шахское кресло Великого Яшули. Три тысячи человек ждут в зале. В первых рядах — старейшины в тюбетейках. Впрочем, тюбетейки на всех — на женщинах, на мужчинах, на молодых, на старых. Правда, женщины с накинутыми на плечи платками портят стройные солдатские ряды тюбетеечников. Никто не догадался отсадить их отдельно. И чтобы платки были одинаковыми. А если рассадить их через один с мужчинами, получится как туркменская национальная вышивка — гайма.