Эолли или легкое путешествие по реке

Черный да худой.

И деньги совсем маленький

Принесет домой.

Москва шибко нравится,

Но горы — лучше нет.

Окно смотрит солнышко

Говорит — привет!

Снится мама, бабушка

Край родной люблю.

Водка мне не нравится

Чай-лепешка пью.

Подметаю улица,

Небо посмотрю.

Листья воздух кружится.

Сигарет курю.

Я хочу Наташеньке

Подарить букет.

Я куплю ей ландыши

Синий, синий цвет.

А еще открытку дам

Место наш — Варзоб.

Пусть поставит тумбочка,

Радует народ.

Мне пора на улицу,

Как там хорошо.

Будет время — думаю,

Расскажу еще.

Прочитав стихотворение, я вдруг ощутил, как окружающая реальность возвращается ко мне, забирается за ворот рубашки, обволакивает невидимой волной спину, грудь, живот, пах, бедра, ноги. Я понял, что в мире, несмотря ни на что, живут чувства. В стихотворении моего знакомого Умита явно хромала грамота, но настроение автора было искренним и понятным.

Я подумал о Тане, — как давно мы не беседовали, хотелось услышать ее голос, узнать, как идут у нее дела. Я поднял трубку, набрал номер. Девушка ответила сразу, после первого же гудка.

— Алло!

— Здравствуй! — сказал я.

Таня замешкалась несколько секунд.

— Здравствуй! — голос спокойный, невероятно родной, и в то же время с оттенком какой-то внутренней перемены, которую я почувствовал интуитивно.

— Как дела? — спросил я.

— Ничего. А у тебя?

— Тоже ничего.

Помолчали. Тянуть не имело смысла.

— Надо бы встретиться, — предложил я. — Ты не против?

— Давай, встретимся, — согласилась Таня. — Завтра в полдень на том же месте у скамьи. Только не опаздывай, у меня будет всего полчаса времени.

— Ладно, до встречи!

— До свиданья!

"…полчаса времени". — Эти Танины слова настораживали, они будто заранее говорили мне о чем-то таком, свершившемся и бесповоротном.

* * *

Я приехал к месту свидания за пятнадцать минут до назначенного времени. Так и не побрился, почему-то решил оставить как есть, лишь подправил маленькими ножницами усы и бородку. День выдался пасмурный, но без дождя, дул лишь ветерок, срывал редкие осенние листья с деревьев.

Вскоре подошла Таня, на ней были уже знакомые мне кожаный пиджак и шерстяная юбка, на шее повязан платок. Стрижка короткая. Открытый лоб, зеленые глаза, тонкий нос, слегка припухлые губы — до боли близкое лицо.

— Привет! — сказал я.

— Привет! — кивнула она.

— Прекрасно выглядишь.

— Спасибо.

Помолчали. Несколько секунд девушка изучала меня. Потом сказала:

— А тебе борода идет. Ты сейчас похож на Джека Лондона, когда он отправлялся на Клондайк. И что, нашел золото?

— Нашел, — ответил я. — Но только золото не мое, чужое.

— Тоже неплохо. А я… я вышла замуж.

— Да?… Поздравляю…

— Спасибо.

— Кто муж?

— Мой бывший одноклассник, я о нем тебе говорила раньше.

— А-а…

— Любишь его? — задал я глупый вопрос.

— Слюбится, — сказала Таня. — Главное, чтобы мужчина любил. Человек он надежный, его не надо ждать годами и думать: когда он хоть удосужится позвонить?

— Все правильно…

— Ты не вздыхай. Твои дела пойдут хорошо, да только я в них не хочу вникать. Мне нужно спокойствие.

— Ты права…

— Мы через час уезжаем в Петербург. Будем с Валерой там жить.

— Понятно…

— Если у тебя все, то я пойду.

— Да, конечно. Спасибо тебе, что позвонила моим родителям.

— Не за что. Впредь — ставь их в известность, когда решишь надолго пропасть, а то они, бедные, извелись совсем.

— Хорошо…

— И тебе спасибо, что познакомил нас с мамой с докторшей Ене. Благодарна буду всегда. Кстати, милая старушка и ее друг Дмитрий Левин уехали в Америку.

— В самом деле?

— У них объявился однокашник. И они уехали к нему.

— Вот оно что…

— Видишь, сколько событий произошло за твое отсутствие!

— Да…

— А ты где пропадал, если не секрет?

— Вряд ли тебе это интересно.

— И все же?.. Просто любопытно. Я же наврала старым людям, сказала — ты в Улан-Батор по работе уехал. Так где был?

— В Монголии.

— Да?!

— Точно.

— И что там делал?

— В пустыне Гоби ракету строил.

— Ракету? Какую?

— Чтобы полететь на планету Венера.

— И что, долетел?

— Нет. На полпути мне позвонили, что ты замуж выходишь. Я и вернулся. Но оказалось — поздно.

— Да, поздно. Но ты молодец, держишься, даже в этой ситуации чувство юмора не теряешь.

— Что мне остается?..

— Не хочешь что-нибудь сказать напоследок?

— Желаю тебе счастья, Таня!

— Спасибо.

— И еще. Прости за все.

— Не надо извиняться. Так, наверное, должно было случиться… Я пойду.

— Пока!

— Прощай!

Я стоял на аллее и отказывался верить, что между нами все кончено. Такого не должно быть, потому что нас двоих многое связывало, а случилось нечто непредвиденное. Неужели все? Я смотрел вслед удаляющейся Тани, как она перешла дорогу, села в такси и уехала.

* * *

Скульптора Николая на месте не оказалось, на железной двери его мастерской красовалась приклеенная бумага с надписью: "Всем привет! Отбыл на свою персональную выставку в Прагу".

Я позвонил Грише Сомову, жена его Люся сказала, что он в рейсе.

Ну, вот, подумал я, все покинули меня, остался один я в этом холодном городе. Я и дворник Умит. Он тоже один. В поте лица трудится, метет улицу, вздыхает по девушке Наталье, но та и не подозревает о его любви.

Я разыскал Умита на крыльце его общежития, тот в синей спецовке и в желтой засаленной манишке чинил метлу.

— Пошли ко мне, — предложил я. — Надо обсудить твои стихи.

— Уже прочитали?! — обрадовался дворник. — Но я только вечером после работы могу.