Епископ ада и другие истории

— Ба! Неужели ты думаешь, что в наши дни эта причина кому-то покажется значимой? Если бы это было так, то половина домов в городе оказалась бы необитаемой. Я так полагаю, этот дом кому-то принадлежит, и арендная плата за него незначительная. Вряд ли ему позволили бы просто стоять и разрушаться. Это всего лишь твои фантазии.

— Я и в самом деле мог бы попросить кого-нибудь посмотреть, — задумчиво произнес Клод.

— Так и сделай — до двенадцатого числа; и если дом обитаем, — а я уверен, что так оно и есть, — то твое наваждение будет рассеяно, и ты спокойно выполнишь свое поручение.

— Я так и сделаю, — с благодарностью произнес Клод. — Я знал, что ты поможешь мне… прости, что я занял тебя своими проблемами, Рене.

Его друг улыбнулся.

— Будь благоразумен, ничего с тобой не случится. В конце концов, для беарнцев эти бумаги не имеют особого значения; никто не станет убивать тебя, чтобы их заполучить.

— Убийство не имеет никакого отношения к беарнцам, только к Амброзине.

— Тебе следует забыть о ней, — решительно произнес Рене. — Ее больше нет, а призраков, как ты должен знать, не существует.

Клод улыбнулся; он подумал, что когда-то Рене был влюблен в Амброзину; конечно, он полностью избавился от этого чувства. Так почему же ему не удалось полностью выбросить из головы маленькую танцовщицу?

Он ведь тоже давно перестал вспоминать о ней.

Ему стало стыдно, и он решил больше не говорить о своих страхах и фантазиях.

— Ты мне здорово помог, — заявил он. — Я выброшу все из головы. Двенадцатое придет и уйдет, и тогда вся эта ерунда перестанет иметь какой-либо смысл.

Рене улыбнулся, явно испытывая облегчение при виде вернувшейся к другу бодрости.

— И все-таки, попроси кого-нибудь осмотреть дом, — сказал он. — Это поможет тебе отправиться в путь с легким сердцем.

— Непременно.

Они попрощались, и Клод отправился домой по холодным улицам.

Но как только он покинул освещенную комнату и компанию своего друга, прежний тоскливый ужас вернулся.

Он прибавил шаг, надеясь, что привычная обстановка поможет ему вернуть спокойствие, и, придя к себе, зажег все свечи, какие только смог найти. Он не хотел ложиться спать, опасаясь возвращения сна.

Он подошел к скромному бюро, служившего ему шкафом, открыл нижний ящик и вынул из него небольшой сверток, завернутый в серебряную бумагу. Развернул и достал веер, украшенный рисунками парящих купидонов в розовых и серебристых тонах, обрамлявших речную пастораль: берега реки тянулись к лазурному небу, затянутому кое-где легкими облаками; к алебастровой колонне, золотым шнуром, была привязана голубая, отделанная атласом лодка, ожидавшая влюбленных.

Веер не был новым; на нем были заметны какие-то пятна, возможно, кровь, тонкие палочки основы из слоновой кости местами испачкались.

Клод купил его в лавке, торговавшей безделушками неизвестного происхождения; он был красив и стоил недорого; в то время его совершенно не волновало, что веер, возможно, попал в лавку с места преступления, или же его прежнюю владелицу постигла горькая судьба, — для него даже казалось забавным, приобрести для маленькой танцовщицы из Фобур Сент-Антуана вещь, некогда принадлежавшую какой-нибудь знатной даме.

Теперь эта вещица с едва заметными пятнами крови казалась зловещим и ужасным предзнаменованием. Он собирался вручить ее Амброзине в знак примирения, после той, последней их размолвки, но теперь это стало невозможным по эту сторону могилы.

Он лежал в его кармане, когда он ходил взглянуть на нее в последний раз.

С тех пор он лежал в нижнем ящике, забытый, и ему никогда не приходило в голову подарить его другой женщине, — веер принадлежал покойной. Он держал его осторожно, раскрывая и закрывая в свете свечей, глядя на купидонов, которые не наводили на мысли о любви, и на волшебную пастораль, не наводившую на мысли о покое.

Он смотрел, и ему казалось, что он видит эту хрупкую вещицу в маленьких ручках Амброзины, когда она сидела на большой кровати с безвкусным пологом, а ее прекрасные волосы ниспадали и заслоняли веер.

Ее прекрасные волосы…

Как ясно видел он эти прекрасные волосы, уложенные в аккуратную прическу!..

Он положил веер и подбросил в камин дров; он был просто уверен, что если заснет, то снова увидит во сне поездку в Сен-Клу.

Казалось, Амброзина присутствует в комнате, пытается заговорить с ним, сказать ему что-то, но он ей этого не позволит, он не уснет, он не отдаст себя в ее власть.

Среди забытых вещей на маленькой полочке у кровати лежал старый том Паскаля. Клод взял его и начал читать с болезненным вниманием. С книгой и кофе, ему удалось не уснуть до наступления утра.

Прежде чем отправиться в Палату, он заплатил сыну своего хозяина, чтобы тот отправился в Сен-Клу и осмотрел дом Амброзины, тщательно его описав, добавив в качестве объяснения своей просьбы: ему сказали, будто это место как нельзя лучше подходит для летнего отдыха, так что мальчик, прежде всего, должен узнать: живет ли в нем сейчас кто-нибудь или нет.

Весь день он ощущал вялость, глаза смыкались, ему очень хотелось спать, нервы его были натянуты до предела.

В эти тоскливые однообразные часы он представлял себе своего посланного, бредущего в неведении по дороге, ставшей такой страшной для него самого, приближающегося к роковому дому и находящего его таким, каким он трижды представлялся в его снах, — покинутым и обветшалым.

Рене ни словом не упомянул об их разговоре прошлой ночью, но был более чем обычно, дружелюбен и внимателен.

Когда невыносимый день, наконец, закончился, он пригласил Клода отобедать с ним, но тот отказался; причина, которую он не назвал, заключалась в том, что ему отчаянно хотелось услышать новости, которые должен был принести ему его посланец.

Когда он пришел домой, мальчик уже вернулся; путь туда и обратно он проделал на лодке.

Клод испытал ничем не объяснимое облегчение, увидев его спокойствие.

— Ну что? — спросил он с самым равнодушным видом, какой только был способен изобразить.

— Ну, гражданин Буше, я не стал бы арендовать этот дом в Сен-Клу.

— Почему? — механически спросил Клод.

— Во-первых, там произошло ужасное убийство.

— От кого ты это узнал?

— Мне сказали об этом лодочники, они плавают мимо этого дома каждый день.

Значит, это убийство не было забыто.

— Ничего страшного. А каким ты нашел сам дом?

— Он разваливается.