Эпоха Големов. Эпидемия Свободы

Только одна девушка, хрупкая, с волосами цвета «медовый блонд», улыбнулась в ответ. Над левой бровью у нее красовалась маленькая, диаметром всего в несколько миллиметров, татуировка – странный символ то ли в виде кириллической буквы «Ж», то ли в виде вертикальной черточки с насаженными на нее двумя скобками-полумесяцами (верхняя скобка смотрела «рожками» вверх, нижняя – вниз).

Возможно, девушка тоже оказалась приезжей. И улыбка эта мне показалась странной и в некотором смысле даже таинственной. Будто девушка отреагировала не мне в ответ, а говорила с помощью своей улыбки: «Я знаю то, что знаешь ты, но ты знаешь не всё, что знаю я». Уже через два шага моя улыбка растаяла, а в сердце закралось тихое беспокойство. Кто она? Что-то знает обо мне, чего не знаю сам? Лицо юной блондинки показалось даже немного знакомым, из-за чего в мыслях стали мелькать образы людей, с которыми когда-то встречался. Но попытки идентифицировать незнакомку быстро провалились даже несмотря на странную татуировку над левой бровью. Прекрасный объект остался неопознанным, и я поспешил согнать с души неведомую печаль и освободить голову от гнета беспокойных мыслей. Сейчас вовсе ни к чему обременять себя лишними надуманными хлопотами, нас ждут великие дела, заветная встреча с Председателем.

Наряду с возвышающимися под самые небеса сверкающими под солнцем стеклянными небоскребами пятиэтажный ДомСоПис отнюдь не выглядел ущербным карликом. Его готическая архитектура и вид древнего храма, некой духовной цитадели, внушали если не трепет, то уважение. Несмотря на кажущуюся архаичность ДомСоПис не отставал от современных веяний науки. Решетки врат раскрылись сами по себе, и мягкий голос компьютера произнес:

– Здравствуйте. Вы находитесь в Доме Союза Писателей. Сообщите ваш личный идентификационный номер и цель прибытия.

Я в некотором замешательстве пробубнил впитанную с молоком матери комбинацию цифр, за которой крылась целая жизнь маленького человека: от даты и места рождения до последнего места работы и всех перенесенных заболеваний.

Без всякой паузы, которая могла бы понадобиться для обработки информации, искусственный интеллект продолжил:

– Ваши данные приняты, верифицированы и найдены в списке посетителей. Вход одобрен! Если прибыли к нам впервые, советуем ознакомиться с картой. Желание изъявите в однозначной форме: да или нет.

– Да, – ответил я, со странным трепетом во всех атомах тела ожидая, что будет дальше.

У левой стены включилось голографическое трехмерное изображение, сразу дав понять, что заблудиться в ДомСоПисе сможет каждый. Кабинет Председателя находился на последнем, пятом, этаже, куда я и попал на лифте через четверть минуты, и только лишь через пятнадцать минут (заблудился, даже изучив карту) стоял у дверей с табличкой «Приемная Председателя СП». За скромным стуком прозвучало приглашение войти.

Прикрыв за собой массивную старомодную дверь, я попал в фойе с современным интерьером. За столом сидела девушка и с некоторым интересом смотрела в мою сторону, даже с оживлением, словно давно не встречала посетителей. На столе, на хрупкой подставке светился голографический лейб с ее именем и должностью: «Анна. Секретарь Председателя СП». Настоящая живая девушка-секретарь. Редкость в нынешнюю цифровую эпоху, даже, я бы сказал, непозволительная роскошь. Многие довольствовались электронными секретарями, наподобие того, что приветствовал меня на первом этаже. Да что там, порой дело обходилось и вовсе без каких-либо помощников – индивидуальные микропроцессоры под кожей на запястье или в браслетах заменяли любых секретарей и советников. А тут целая красивая девушка-секретарь на отдельной ставке. Архаизм ли это? Или следование некоему стилю?

– Доброе утро. Мне бы Самого увидеть, – улыбнулся я, – Вы не против?

– Не против, – рассмеялась Анна, – Секундочку.

– Асгариус Ретович, к вам посетитель, – проворковала девушка в микронную ниточку микрофона, вшитую в воротничок, – Можно? Хорошо… Вот в эту дверь, молодой человек, – указала секретарша, будто в этой комнате были еще какие-то двери.

Сердце забилось быстрее, от волнения стало немного душновато. Глубоко вдохнув, я толкнул массивную дверь с вырезанными на ней Орфеем и Эвридикой и резной же золоченой табличкой с надписью: «Председатель Союза Писателей. Асгариус Ретович Набардер» и вошел в кабинет Председателя, ожидая неизвестно чего, чуть ли не волшебного сияния, ниспадающего с высокого потолка.

– Здравствуйте…

Кабинет оказался просторным и светлым. На меня не надвинулась высокая темная фигура выдуманного мной Мастера Литературы, не схватила длинными костлявыми пальцами за горло. Мягкий матовый свет электропотолка падал на высокие книжные шкафы по всему периметру. Они были набиты древними фолиантами и пухлыми папками из которых то тут, то там торчали углы пласт-бумаги с рукописями удачливых авторов. Почему-то я был уверен, что работы людей, которым Председатель вынес диагноз «графомания 4-й степени» сразу улетали в ненасытный шредер, жужжащий мелкими акульими зубами.

Председатель тоже не имел ничего общего с той сакральной высокой фигурой в капюшоне. Это был худощавый пожилой мужчина с лысой головой. Он поднял газа от рукописи, распластавшейся на столе, и не спеша протер платком вспотевший лоб, надел хрупкие очки в золотой оправе (и снова это проявление любви к архаичным вещам), прошуршал пласт-бумагами, для чего-то включил-выключил монитор – вроде как проверял, не поступило ли сообщений, посмотрел по сторонам, в окно и, наконец (о спасибо тебе господи!) снизошел до взгляда поверх очков. Знал ли он, что сейчас сделал всего ха три секунды? Скорее всего, знал. Показал, что я не из числа тех, кому он может уделить час-минуту-секунду своего графика. Но не только. Он убил чувство, может, несколько детское, волшебного ожидания, светлой надежды, с которым я пересек не один парсек пути. Все исчезло, оставив только недоумение.

– Слушаю, – сказал Председатель.

Не готовый к такой встрече, ожидавший большей… заинтересованности в себе, что ли, я растерялся:

– Несколько месяцев назад… э-э-э я присылал вам рукописи. Рассказы, повесть.

– И что?

Я опешил. «Ну, ничего себе „и что“!» Во мне возросла какая-то волна возмущения, откуда-то от района живота она подняла свой гребень к самому мозгу, но я лишь вздохнул и сказал:

– Я прилетел из Сухасулу. Вчера.

– Из Сухасулу, говорите? Да, вспоминаю. Рассказы, значит?

– Да, рассказы…

– И повесть, значит?

– Да, и повесть…

– Юмористические, исторические, – вспоминал он, – Что-то там про кур в духовке… Что-то даже политическое было, нет? Какие-то пасквили, какой-то сарказм… Значит, молодой человек, так. Читал я, читал. Есть пара любопытных моментов, но не более. Это, знаете ли, не литература. Все очень сыро. Пока рано о чем-либо говорить. Такая писанина не достойна читательского внимания.

Последние слова стали приговором. Я не мог поверить, что он говорит о моих работах.

– Уровень не выше школьных сочинений. И у вас слишком буйная фантазия, необоснованно буйная. Это ни к чему не приведет. Вот давайте, в пример, повесть. Как там ее?

– «Подставная реальность», – севшим голосом подсказал я.

– Да. Значит, герои там встречаются с какими-то ожившими мертвецами, сражаются… ожившие мертвецы! – он скривил губы, – Да кому такое интересно! Это же бред!

– Но в книгах, например, у Марко Одинова можно прочитать и не такое. Там мы встречаем и магов, и армии злых сил, кошмарных тварей, населяющих выдуманные им миры. Сочинения Одинова пользуются огромной популярностью!