Эпоха харафишей

Она смирительным тоном спросила:

— Мне бы хотелось знать, что происходит у вас в голове?

Какая тёплая летняя ночь стояла! Он промолчал, а она сказала:

— Вы считаете, что я не гожусь для вас?

Побуждаемый внезапным толчком, он ответил:

— Ты искренняя, знатная и уважаемая женщина.

— Благодарю вас. Я высоко ценю вашу благосклонность, но она не годится быть основой супружеской жизни.

Он спорил сам с собой, страдал и сопротивлялся искушению. Он задал ей вопрос:

— А что происходит в твоей голове?

С пылкой смелостью, почерпнутой из разговора с ним, она ответила:

— Я свободна, абсолютно свободна, однако всё зависит от тебя…

Он откровенно заявил:

— Не забывай, это ты просила, чтобы он женился на тебе!

Она тут же ответила:

— Меня толкал к этому страх, а не желание, верь мне.

— Я верю тебе, — сказал он осторожным тоном.

Она сдалась:

— Но ты имеешь полное право поступить так, как сочтёшь нужным.

Какая пропасть развернулась перед ним! Какое искушение! Какое безумие! Всё это бушевало в его сердце. Какое волнение! Какое желание зарыть поглубже это волнение! В жилы страдальца впрыскивают вызывающий сон мак, и на лбу его раскрывается отверстие, сквозь которое в него проникают нежные пальцы Морфия..

19

Раскалённые летние дни миновали. Курра окончательно капитулировал и влюбился в Азизу. Он верил, что любовь сокрушит прошлое, стоит только захотеть. Азиза и Раифа превосходно играли свои роли как две сестры, так что Унсийя не заметила ничего такого, что могло бы нарушить покой. Курра и Руммана продолжали заниматься делами в директорском кабинете своего магазина, торгующего зерном, ведя разговор лишь о том, что касалось работы. Так и соседствовали между собой любовь и отвращение.

Вскоре Азиза забеременела. Радость охватила и семейство Аль-Баннан, и семейство Ан-Наджи. Один лишь Курра хотел повременить с этим, задавая себе вопрос: когда же это началось? Насекомое сомнения заползло в пульсирующее молодостью сердце цветка. Сияющий храм потемнел от дыхания зла. Отравленная игла сомнения вонзилась в него. Но она не читала его мысли, она ликовала в своей невинности и искренней любви. Места для отступления у него не было — ведь он был свободен, честен и влюблён. Помимо этого, он был верующим, и его вера в господа была крепкой. Радость и печаль стали ему товарищами.

20

Почему же Раифа не беременела?

Этот вопрос с тревогой повторяли и в доме Аль-Баннана, и в доме Ан-Наджи. Раифа была измотана; глаза её переполнились ненавистью. Беременность могла не наступать только по естественным причинам, обычно она не заставляла себя ждать. Подозрение, как обычно это бывает, витало вокруг Раифы, и не давало покоя её матери. Она спрашивала совета у акушерки, и один совет следовал за другим. По мере течения времени страх и нетерпение лишь усилились, а грусть сгустилась грозовыми тучами.

Однажды в комнате Руммана, бывший навеселе, сказал:

— Что за суета!

Раифа резко ответила:

— Они не сжалятся, это сущий ад.

Руммана негодовал:

— Вы так похожи с ней. Чего тебе не хватает?

Раифу обуял сильный гнев, и она спросила:

— Тебе внушил сам Аллах, что проблема во мне, а не в тебе?

— Я мужчина во всех смыслах этого слова, — в свою очередь разъярился он.

— Нет ни одного мужчины, который бы так не думал о себе.

В припадке безумной ярости, вызванной похмельем, он закричал:

— Значит, мне испытать себя, взяв ещё одну жену?

Она подняла голову и повернула назад шею, словно змея, и с презрением бросила ему:

— Пьяница!

Гнев его не прекращался:

— А может быть, мой ребёнок сейчас во чреве другой женщины? — воскликнул он.

Она заорала:

— Сумасшедший!

— Придержи свой грязный язык!

— Это ты грязный!.

Он угрожающе поднялся, и она отступила назад, готовая обороняться. Однако он не шевельнулся, а лишь презрительно сказал:

— Ты бесплодная дьяволица.

То была их первая семейная ссора, и её агрессивность поразила его. Тем не менее, сплочающее их желание оказалось сильнее всех преходящих бурь.

21

Шейх переулка, Мухаммад Таваккуль, сидел рядом со своим другом-владельцем бара Ат-Такийей, когда мимо них прошла Дийя со своим кадилом. Хозяин бара засмеялся и прошептал:

— Главенство над кланом вернулась к семейству Ан-Наджи. Так чего же продолжает лить слёзы эта старуха?

22

В начале весны, когда продавцы зелёного горошка и семечек зазывают криками покупателей, Азиза произвела на свет младенца, которого назвали Азиз. Когда всё успокоилось, и заботы прошли, Азиза улеглась отдохнуть в постель, а Курра нагнулся, рассматривая новорожденного ребёнка. Он рассматривал его с замиранием сердца и множеством противоречивых чувств. Азиза с нежностью, усталостью и гордостью поглядела на него и пробормотала:

— До чего же он похож на тебя!

Зачем ей заверять его в том? У ребёнка пока нет какой-то определённой внешности, хотя говорила она самым невинным образом. Она полностью забыла о прошлом и погрузилась в любовь и наивность. А два его спутника — радость и печаль — вновь соперничали друг с другом. Однако он решил продолжить жить счастливо.

23

Для сохранения видимости в их флигель заглянули с визитом Руммана и Раифа, которые принесли в дар новорожденному Коран в позолоченной обложке. Руммана сказал ему:

— Пусть он растёт в славе и могуществе.

Раифа долго разглядывала младенца, и наконец сказала:

— Какой хорошенький!

Сердце Азизы сжалось, когда она увидела, каким взглядом смотрела Раифа на личико ребёнка. Курра же вёл себя естественным образом, как и любой восторженный отец, долго молясь богу о том, чтобы тот вдохновил его ребёнка на праведные дела, просветил его истиной, и не преграждал путь его любви обманчивым испытанием, чтобы его миновали соблазны и мрак, и чтобы он возвысился и стал таким же невинным и честным, как его мать Азиза, и чтобы он не бросал себя в ад по собственной воле.

24

Однажды ночью он укутал ребёнка и взял его с собой на площадь перед обителью дервишей. Вначале он приветствовал поток песнопений и молился, чтобы Аллах привил малютку к большому древу героизма и добра, чтобы в нём воплотились святые мечты вместо необузданных зловещих страстей. Мысли его понеслись по узкому проходу, где когда-то был оставлен Ашур в возрасте его сына. Словно облака, затмевающие свет луны, на него навалились тёмные мысли. Он вспомнил, что говорили его недруги об Ашуре и его происхождении. Его накрыла гнилостное уныние. Он решил прибегнуть к помощи песнопений, дабы омыть себя от разъедающего пота. Он бормотал: «Боже, дай мне сил».