Эпоха мертворожденных

Они, вообще, чего ждут? Переговоров с обменом военнопленными, госпиталя для своих раненых — чего? Может, горячей еды и по двести грамм теплого красного вина со специями, а-ля глинтвейн — в пасть? Что там еще по конвенциям положено? На рыло! Тут вам не куртуазный «театр военных действий» — со шпагами, штандартами и надушенными офицерами в кружевах! Здесь — осатанелое рубилово заточками в подворотне. И нам, в принципе, — глубоко насрать на ваше гуманитарное право!

Нет — даже не так… Мир изменился сам, и, автоматом, изменились правила взрослых игр. Человечество наконец нашло в себе силы открыто провозгласить, что оно больше не играет по прописям, составленным сильными. Кто сказал, что, кровь из носу, надо делать только так, как это делает вечный победитель? Почему все должны наплевать на суть и соблюдать лишь форму?! Грохнуть здание можно высокоточной ракетой, а можно и самопальным фугасом. При этом уже канон: одно — «антитеррористическая спецоперация», а второе — «подлое вероломство». Может, лишь потому, что у слабого нет крылатой ракеты? Но подрывают-то и те, и те — суть не меняется!

И почему ваших пленных завтра вернут в строй, а нашим — вырежут яички? Чего ради одни — поедут домой героями, а других, в лучшем случае! — закопают на окраинах «перемешняка», [92] а скорее — зароют бульдозером в общем рву? Какого хрена, тот, кто бил прямой наводкой по жилым кварталам — защитник конституционного строя, а выживший после этих бомбежек и взявший в руки оружие — международный преступник, террорист и бандит?

Дорогие наши высоколобые и жуть какие цивилизованные ребята, а не пошли бы вы на хер вместе со своими правилами!

92

«Перемешняк» — жаргонное название всех концентрационных лагерей, официально именуемых в Центрально-Украинской Республике лагерями «для перемещенных лиц».

Посмотрел на Жихаря. Он, не пророня ни звука, ответил взглядом. И правда: слова — зачем?

— Всех военнопленных — в термобудку. Личные номера собрать…

— Есть…

Те, по-моему, так и не поняли, с какого рожна их вдруг погнали в стоявший поодаль на кирпичах короб с облупившейся белой трафареткой на боку: «Продукты». Взводный-один, вернувшись, отдал мне пачку цепочек с жетонами. Никак у пендосов в кино подсмотрели — поголовно этими цацками обвешаны, впрямь зеленые береты, мать вашу! Сунул побрякухи в карман, скинул «калаш» с плеча и, скользя берцами по наваренным плашмя на наклонном швеллере пруткам арматуры, полез на стоявшую в десяти шагах от термобудки эстакаду.

Никого звать не буду — западло силком гнать в палачи. Кто придет — тот придет…

Остаться в одиночестве не довелось. Вначале присоединился Юрец. Потом Гирман, два раза качнув головой к плечам — как бы потягивая мышцы шеи, поднялся, подцепил за ручку стоявший под ногами трофейный «Мини» [93] и двинул за нами. Въехав в тему, поднялся Денатуратыч. Следом остальные, в полном молчании, выстроились рядом и на направляющих подъемника. Даже не отстающий от Передерия ни на шаг Бугай и тот, как показалось, не вполне понимая, куда это народ ломанул, пристроился за Дедом. Внизу остался лишь Костя со станцией и своими спецами.

93

Мини (сленг) — «FN Minimi», легкий ручной пулемет кал. 5,56 мм.

Говорить не о чем и ни к чему. Я поднял автомат и очередью на весь магазин перерезал короб вдоль. Рядом, подхватив ритм, загрохотал десяток стволов.

В первые мгновения термобудка подавилась криком и потом лишь трещала рвущейся жестью, фанерной щепой и шрапнелью дробленого пенопласта. Десяток секунд, и повисла тягостная тишина. Только тяжелые красные капли еле слышно хрустели, пробивая снег под днищем распотрошенного кузова.

— Ну, все — труба! Считай — лоб в зеленке. На кой тебе это надо было?!

— Ты о чем, Костик?

— Дуру не включай — о чем, о чем… О ком! О СОРовцах! Взять и все обосрать! — Связист, сощурившись на расположившихся с противоположного конца залитого смолой бетона гавриков Антоши Кузнецова и Дэна, зло отвернулся и швырнул окурок в зияющий провал.

С высоты остова цеха № 16 открывался обзор на прилегающие окрестности: от Сухой балки — по левую руку до железнодорожной станции и Большого Родакова — справа. Перспективу, ровно посередине, разрезал уходивший ввысь угрюмый столб едкого черного дыма. Это в углу АТП полыхала заваленная сотнями старых самосвальных покрышек, железнодорожными шпалами и рассохшимися бухтами битума изрешеченная термобудка. Кто-то из наших умников успел, зачеркнув мелом «Продукты», жирно написать на ней: «Мясо».

Как огневой позиции руинам бывшего метизного цеха, разумеется, грош цена: так, на пару выстрелов и сразу — ноги, зато в качестве наблюдательного пункта — идеальное место. Для экстренной эвакуации на ограждение предусмотрительно навязали пяток тросов и кабелей, тянувшихся с уцелевших островков крыши на противоположную от зоны наблюдения сторону склада.

Сидели второй час…

— Да какая разница, брат. Мне все одно — вилы.

— Большая! Понимаешь? Большая! Замочить из засады — совсем не пленных порешить.

— ЦУРовцам расскажи…

— Да ладно! Официально они военнопленных — не валят.

— Угу…

— Теперь всех с говном смешают. Поименно! Вот тебе и «угу»!

— Куда уж дальше смешивать…

— Да понятно! Тебе, Деркулов, не иначе еще в Афгане каску снесло… Но Буслаев?! Не понимаю!!!

— Все, Костя — закончились играшки. Привыкай. Только так теперь и будет…

Мой связист поклацал кнопками, раздраженно поднял и снова бросил трубу. Каждый остался при своем — классика. Народ весь в наблюдении, но ни слова мимо не пропускает. Ну и как теперь обрубить на полуслове?..

— Брат, а ты слышал про ситуевину с моей кликухой?

— Да. В общих чертах: «Кошмарный Дракулов и его зверинец».

— Во-во! Подробности знаешь?

— Перебасенками с третьих рук, не считая звиздежа по телеку и в газетах…

— Ясно. Ну, тогда слушай, правильный ты наш… — Нагло потянул сигарету из торчавшей из Костиковой разгрузки пачки «Владимира», выразительно глянул на своих бойцов, дескать, «чего уши распиздячили», и, подкурив, продолжил: — Во время Часов-Ярского противостояния фашики, кстати, при поддержке бронегруппы вот этих самых, за которых ты распинаешься, — носителей общечеловеческих ценностей — придумали какой-то голимый повод и ночью, нагло положив на перемирие, вломились в Червонопоповку. Не абы какой поселок, к слову, — ворота на Кременную и, далее, на Северодонецкий узел. Само собой, зачистили — как положено, покуражились — от души и свалили назад. Типа: «даже не трахнули — только за жопу подержались»! На рыночной площади — трое посаженных на кол. По-гайдамацки, как положено: у одного острие почти через рот вышло — глотку продрало. Вокруг столбов — еще пятеро самооборонщиков с содранной кожей и бутылками в брюшной полости, забитыми через задницы. Команданте приехал, посмотрел и напрямую связался с Военсоветом. Естественно! Кого отправить — тему раздувать, как не бывшего начальника отдела контрпропаганды, сидящего ныне с ударной группой как раз в этих местах?! В автобусе с остальными журналистами приехал и Адам Пшевлоцький — рафинированный свидомый выблядок, причем — заметь! — с настоящей аккредитацией от очень солидной краковской газеты. И вот этот дрищ через пару дней запуливает в эфир и в печать тот самый репортаж — наверняка ты видел, — где я, крупным планом, указываю рукой на столб с казненным и текст под кадром: «Так будет с каждым украинцем! Командир отряда сепаратистов Дракула Деркулов».

— Видел, конечно… На эту липу потом была тысяча опровержений, и это тебе не выставят, в отличие от сегодняшнего расстрела.

— Да ну, на хер, Костя! Ты, вообще, с кем разговариваешь?! Нашел кого лечить… Где — опровергли?! По «Москаль Ти-Ви»? В русскоязычных СМИ? У нас в Малороссии? На Западе полноценное опровержение прозвучало только в белградской «Политике», а в остальных местах — крошечная заметка в подвале на предпоследней странице, между инструкцией «как правильно дрочить» и анекдотами про тех, кто дрочить не умеет. Да, ладно — а телевидение? Сюжет Пшевлоцького прошел по всем мировым новостным каналам! Он карьеру легендарного фронтового журналиста на мне сделал… Животное! Кто об этой пакости слышал до погрома трижды несчастной, в рот дранной Красножоповки? Мразь…

— Кирилл, то, что они — уроды, не обсуждается. Самим опускаться не надо… Эта хрень когда-то по-любому кончится — придется мириться.

— Не ко мне — люди столько не живут.

— Не скажи… Встречаются же наши фронтовики с немцами, пьют, общаются, прощаясь — целуются.

— Ага! Щаз-з-з! Намажу писюн губной помадой — поцелуемся.

— Ладно. Время рассудит…

— Кто ж спорит?! Адамчика — в национальные герои, меня — на кол.

Ближе к вечеру механизированная разведка СОРа прошла по Лотиковскому шоссе, повернула на Сутоган и встала дозорами в Сухой балке. Сюда пока не лезли. У нас что-то шло не так, но что именно — непонятно. Связь есть только с Терриконом. Если выходим наверх, то Буслаев и меня, и Богданыча либо мягко посылает, либо просто не соединяется.