Эр-три

Девушка Анна Стогова оказалась не одна: паче чаяния, вокруг нее ужиком увивался коллега, увидеть которого я ожидал меньше всего. Я встал поодаль и довернул в сторону коллег свои бархатные уши: не то, чтобы направил их прямо в нужную сторону, а так, чуть-чуть. Подумаешь, стоит себе псоглавец, и стоит. Может, думает о чем, о каком-нибудь своем собачьем деле.

Американский инженер всем своим видом представлял деятельное раскаяние: не начни я уже немного его понимать, мог действительно поверить в то, что извиняется он искренне. Девушка Анна Стогова, впрочем, была в своей обиде непреклонна: кремень, а не девушка. Говорили они по-британски: видимо, коммунист еще не настолько изучил советский язык для того, чтобы обсуждать столь сложные темы.

– Вам, товарищ Хьюстон, должно быть стыдно не за Вашу, якобы, оговорку, - интервалами, на выдохе, сообщала приседающая со штангой девушка.
– Все Ваше поведение в тот день было откровенно вызывающим. Особенно мне не понравилось то, как Вы общаетесь с профессором!

– Анна, слушайте, но профессор Ваш тоже тот еще тип!
– на этом моменте я, уже собравшийся было нарушить уединение этих двоих, решительно притормозил и даже вернулся на исходную. Послушать о том, что против меня имеет инженер, причем так, чтобы он не знал о моем присутствии, было, как минимум, интересно, как максимум — полезно.

Анна водрузила штангу на стойку и принялась делать наклоны. Американец, тем временем, продолжал, принимая молчание за знак согласия слушать.

– Он же бесконечно меня провоцирует! Он ведет себя, ведет, как…

– Как Вы? Так, как обычно ведете себя Вы?
– девушка прекратила свои полезные упражнения, и воздвиглась во весь рост, румяная и прекрасная.
– Вы же потому и беситесь, товарищ инженер, что профессор ненадолго показал, как именно Ваше обычное поведение ощущают окружающие. Вы постоянно всех провоцируете, неумно и пошло шутите, в конце концов, попросту нарываетесь на крепкую взбучку!

Судя по выражению лица, положению корпуса и громкости голоса — на Анну уже начали оглядываться другие ранние физкультурники — американец не просто нарывался, то есть, был в некоем процессе, а уже нарвался, и конкретно сейчас был готов получить кулаком в холеное лицо.

– Бойцы, по углам!
– я ворвался в мизансцену в силах тяжких, вклиниваясь между спорщиками и разводя их руками.
– Не хватало еще тут потасовку устроить, коллеги. И вообще, о чем спор?
– сделал вид полного непонимания я.

– Ни о чем, - на голубом глазу заявил инженер.
– Анна превратно поняла мое поведение. Решила, что я к ней пристаю, а я, как Вы, профессор, понимаете, этого не делаю.

– Отчего же?
– я решил подыграть американцу и дать Анне время выдохнуть и собраться с мыслями.
– Будь я лет на двадцать помоложе, и на столько же баллов менее волосат по Ферриману-Галлуэю, вполне мог бы и приударить. Впрочем…

– От того, профессор, что мы с Анной коллеги. Приударять за коллегами никак нельзя. Поэтому, пока Анна не решила сломать мне нос за приставания, которых не было и нет, я, пожалуй, удаляюсь.
– И немедленно ретировался.

– Да он! Да я!
– возмутилась девушка.

– Спокойно, Анна. Я все слышал, во всяком случае, с момента, как Вы начали его откровенно стыдить, - уши на моей мохнатой голове шевельнулись, немедленно привлекая внимание переводчицы, и, наоборот, отвлекая это же внимание от остроты текущей проблемы.
– Видите, какие у меня уши? Представляете, какой, благодаря ушам, слух? Так что и не думайте переживать, я все прекрасно понимаю. Думаю, что такой уж он человек, главное, что специалист — просто отличный, уже был повод оценить. И вообще…

– Действительно, давайте сменим тему, раз уж нашего товарища не переделать, -внезапно согласилась девушка Анна Стогова.

– Вы, профессор, искали меня по какому-то вопросу, или просто подошли поздороваться?

Глайдер шел на удивление ровно, держась лишь чуть-чуть выше, чем давешний экраноплан, но не над водой, а просто над ландшафтом: об этом, памятуя о моих особых отношениях с авиацией, отдельно попросила пилота девушка Анна Стогова. Пассажиров было немного: строго говоря, только мы двое, и салон, рассчитанный мест на десять, выглядел откровенно пустым.

Лететь в Мурманск решил, конечно, не я сам: будь моя воля, нипочем не стал бы подниматься на борт летательного средства, тем более — такого небольшого, несерьезного и не особо, если верить репутации, надежного.

Однако, вопреки опасениям, машина шла ровно и аккуратно. Никакой тряски, болтанки, фляттера и прочих опасных вибраций, приписываемых такой технике молвой, не ощущалось. Откровенно на высоте оказалась и звуковая изоляция: негромкий мерный гул, просачивающийся, все же, сквозь обшивку, не мешал разговаривать: ни мне, ни Анне ни разу не пришлось даже повысить голос.

– Профессор, у Вас сейчас вид человека, осужденного на казнь и помилованного в самый последний момент, - ловко подметила девушка Анна Стогова.
– Это все из-за Вашей аэрофобии?

– Именно из-за нее, tovarisch. Боюсь летать, отчаянно боюсь, - сообщил я.
– Высоты — не боюсь вовсе, дважды ходил в загон айсбергов. Эти ледяные горы бывают исполинскими и колоссальными, - я развел руки в стороны, как бы пытаясь обозначить габариты.
– Загонщик же держит управляющие потоки на самой верхней площадке, часто еще и отбиваясь пинками от ледяных спектров, недовольных вторжением! И держать так приходится до пяти часов, пока глыба не выплывет из ледяного поля и не попадет в эфирную ловушку!

– А вот интересно, мы сейчас летим выше, чем бывает верхушка айсберга, или ниже?
– пилот, до того, казалось, полностью поглощенный управлением, вдруг развернулся вместе с креслом, и решительно вступил в разговор. На британском он говорил понятно и даже аккуратно, очень правильно, но с каким-то акцентом, немного тягучим и прямо сейчас не опознаваемым.

– По всякому бывает, - вежливо ответил я.
– Извините, а как мы сейчас, ну, летим? Вам же, наверное, нужно управлять?

Пилот улыбнулся, весело и со значением, и я вдруг подумал, что он, пилот, намного старше и умнее, чем выглядит.

– А вот, смотрите, - авиатор показал на толстенький округлый бочонок, занимающий, вместе с подставкой, место, на котором больше всего ожидался ложемент второго пилота.
– Это автопилот модели А-9. Если я ничего не путаю, внутри органический дендромозг, поэтому с управлением справляется превосходно. Правда ведь, Девятыч?

Автопилот издал серию пиликающих звуков, и вдруг переключился на нормальную и понятную британскую речь.

– Уж получше некоторых, - слегка, как показалось, сварливо, ответило умное устройство.
– Ни одной аварийной ситуации за три года эксплуатации, тогда как у этого вон… Автопилот, конечно, не мог точно указать — за отсутствием рук — кого конкретно имеет в виду, но речь, очевидно, шла о пилоте, - детство играет во всех местах. Что ни взлет, то штрафные баллы. Были бы у него старые, пластиковые prava на физическом носителе — точно говорю, проколов было бы больше, чем букв!