Эр-три

О том, зачем и откуда в пластиковом, видимо, документе, появляются проколы, я спрашивать не стал — было не очень удобно. Поэтому, в свойственной мне манере собачьей деликатности, вопрос я задал неудобный еще в большей степени.

– Зачем тогда за штурвалом этого глайдера вообще нужен живой человек?

– Требования инспекции безопасности воздушного движения, - без всякой обиды пояснил пилот.
– Воздушное судно, больше двух пассажиров: должен быть живой пилот. На всякий случай, для принятия нестандартных решений. То, что сервис-профессиональные роботы, начиная с модели А-Три, практически живые, и даже имеют, в большинстве своем, гражданские права, ретроградами во внимание не принимается.

Слушать пилота оказалось неожиданно интересно: на проблему воздушного сообщения он имел свой, весьма отличный от официально одобряемого, взгляд. «Не влипнуть бы с такими беседами в ситуацию с местной тайной полицией» - подумалось мне в процессе. Впрочем, очень даже ровная реакция потенциального агента государственной безопасности, сиречь, девушки Анны Стоговой, несколько успокаивала.

Оказалось, что эксплуатация глайдера требует очень высокого расхода эфирных сил, если они универсальны, и среднего, если речь о высокой степени сродства с воздухом.

Что отвратительная репутация аэроглайдера на Западе связана с тем, что Маск, знаменитая семья техномагов, разрабатывала его универсальным, но что-то, в традиционной для себя манере, недоработала — как оказывалось примерно во всех случаях публично обсуждаемых их изделий.

Что именно поэтому чертежи, энергетические и материальные глифы, а также полный цикл производства аппарата и были проданы Союзу за бесценок. Что в Союзе, наконец, нашли решение оригинальным, и, слегка подправив под нужды народного хозяйства, поставили изделие на поток.

Это все было страшно интересно, но вызывало ровно один вопрос: как в Советском Союзе обошли требование высокого сродства пилота с эфиром воздуха?

Выяснилось, что никак.

– Высокая степень сродства с воздушным эфиром среди людей, действительно, встречается нечасто, - сообщил, в качестве пояснения, пилот.
– Как правило, это редкие потомки удачных браков между людьми, с одной стороны, и сущностями полуматериальными, с другой: таковы, например, полумариды, потомки воздушных джиннов, или облачные эльфы, получающиеся после браков собственно эльфов и некоторых народов из числа детей богини Дану.

– Однако, в СССР эту проблему как-то решили?
– я решил прояснить ситуацию до конца, или, по крайней мере, до той степени, до которой позволит моя, видимо, куратор.

– В Союзе, уважаемый товарищ, просто живет очень много эльфов. Например, вот я — как раз воздушный эглат. Хотите, покажу уши?
– пилот потянулся к застежке шлема, но был решительно остановлен девушкой Анной Стоговой.

– Не надо, - сообщила она, - нарушать технику безопасности. Мы Вам и так верим, эльф Вы совершенно очевидный, уши эльфийские мы с профессором уже наблюдали неоднократно.

Пилот, оказавшийся полуэльфом (так вот откуда взялся немного тягучий, похожий на лапландский, акцент!), согласно пожал плечами, сообщил, что ему пора работать и отвернулся к консоли управления.

«Подумаешь, уши у него,» - вдруг решил я внутри себя. «У меня, может, тоже уши. И побольше, чем у отдельных представителей старших рас, да!»

Оказалось, что никто ни на кого не обиделся: то, что товарищ пилот отвернулся, действительно означало, что пришла пора взять управление на себя: глайдер немного клюнул носом, наклонился, и сквозь обтекаемую панорамную крышу машины стал виден гигантский атмосферный купол: мы почти прибыли в пункт назначения.

Купол, как оказалось, накрывал собой весь Мурманск. Еще оказалось, что купол этот неоднороден: с северной, нашей, стороны, он был слегка мутным и не до конца прозрачным.

– Эта часть купола, покамест, материальна. Из плексигласа или еще какого-то материала, легкого, прочного и прозрачного, - ответила девушка Анна Стогова на даже не заданный вопрос.
– С той, южной, стороны, купол уже почти весь эфирный. У нас, кстати, будет возможность его рассмотреть: воздушный порт находится с другой стороны города, и мы летим именно туда!

Как бы повинуясь словам переводчицы, глайдер заложил глубокий вираж с приличным креном на правый борт. Я, по счастью и правилам, оказался пристегнут, и потому, вместо того, чтобы отправиться в недолгий полет по салону, только восхитился мастерством пилота: страшно не было совершенно, а было лихо и здорово.

Мы поднялись почти втрое выше. Пилот, почти не отвлекаясь от управления, немедленно объяснил, что делается это ради безопасности: на привычной уже мне высоте, оказывается, пролегают эстакады пригородных магнетопоездов, и влепиться случайно в один из них было бы крайне досадно.

Вскоре купол кончился: вернее, он стал, если не считать иногда пробегающих по поверхности разрядов статического эфира, полностью прозрачен. Видимо, мы уже перелетели из северной половины в южную часть, и я поразился тому, с какой, оказывается, огромной скоростью может летать эта невзрачная с виду машинка.

Еще, конечно, огромное уважение вызывало мастерство пилота: роскошное природное чутье давало мне понять, как громко звенит от напряжения эфирных нитей воздух. Маневры выполнялись довольно сложные и эфироемкие: видимо, советский пилот решил блеснуть перед мохнатым и зубастым иностранным гостем и его очаровательной спутницей.

Садились, действительно, в южной части.

– Диспетчер, на связи борт гэ двадцать один-эр-три!
– пилот, конечно, говорил по-советски, но девушка Анна Стогова вспомнила, что она еще и переводчик, и принялась выполнять основные свои обязанности, сноровисто и понятно переводя воздушный диалог на британский язык.
– Прошу разрешения на посадку согласно маршрутному листу! Лист передаю!

– Борт гэ двадцать один-эр-три! Диспетчерская лист приняла, посадку разрешаю, принимайте вектор раскрытия!

Перед нашим глайдером, зависшим, было, перед почти незаметной стеной купола, появился зримый просвет — как раз достаточный для того, чтобы пролезть такой небольшой машине, как наша.

И пролезли, и сели, аккуратно зайдя на одну из малых посадочных площадок авиапорта. Что характерно, страшно мне не было вовсе: вся моя, нежно лелеемая, аэрофобия, куда-то испарилась.

– Прибыли, можно отстегнуть ремни, - сообщил пилот очевидное.
– Обратно летим в девятнадцать ноль: если опоздаете, пойдете пешком, на своих двоих.