Ересь

После трехдневного дождя улица была вся в грязи, и Норрис тщательно обходил канавы и лужи, а один раз остановился, чтобы счистить брызги со своих изящных кожаных башмаков; даже на расстоянии было видно, как он недоволен. На пересечении Сент-Милдред-Лейн с Соммер-Лейн Габриель, не раздумывая, свернул вправо, и я последовал за ним, прижимаясь к старинной городской стене — она вдруг выросла слева от меня, точно настоящий крепостной вал. На улицах практически никого не было, только две семейные парочки в нарядной одежде — они конечно же спешили в церковь. Впереди слышался звон колоколов, до службы уже оставалось недолго.

Мой «объект» шагал быстро, как будто опаздывал на условленную встречу, но, судя по его свободной манере держаться, на уме у него не было ничего такого, что он хотел бы скрыть. Мешок, который он нес, был хотя и довольно большой, но, видимо, не оттягивал ему плечи. Проходя мимо школы богословия, я невольно поежился, но двинулся дальше вслед за Габриелем. Дойдя до поворота на другую улицу (там висел указатель с надписью «Кэт-стрит»), Габриель зашел в дверь в городской стене, рядом с маленькой часовней. Я остановился между домов напротив этой двери и окончательно почувствовал себя в дураках: чего увязался?

За городской стеной шла широкая дорога с редкими домами; дома были низкие, старенькие, окруженные большими, не слишком ухоженными участками земли; позади них, насколько хватало глаз, тянулись сады. Земля вокруг меня была разбита колесами повозок и лошадиными копытами, но я смотрел не под ноги, а вслед Норрису: тот пересек дорогу и двинулся вправо; мешок свободно болтался у него на плече.

Он миновал небогатые домишки и вышел в открытое поле. Там для меня уже не было укрытия, а потому я решил приотстать. Городская стена отчасти прикрывала меня, однако, если бы Габриель обернулся, он бы, конечно, заметил меня. Минут через десять Габриель вновь свернул налево, на широкий проселок, по обеим сторонам которого тянулись сады и поля. Поскольку тут мне уже негде было спрятаться, я едва не повернул назад, но любопытство превозмогло, и я пошел дальше.

Строений тут никаких не было, впереди я видел только приземистую, с квадратной башенкой, церковь — очень старинную, как понял я, приблизившись. Норрис обошел церковь, за ним и я. Сзади нее открылась стена, сложенная из светлого камня, окружавшая солидный сельский дом: трехэтажное здание с окнами под самой крышей. Придомовой участок также окружала стена из светлого камня. Остановившись возле церкви, я следил, как Норрис подходит к калитке в этой стене. Калитка отворилась, и гостя пустили внутрь — кто ему открыл, я со своего места разглядеть не мог.

Делать мне тут было больше нечего, я развернулся и пошел обратно в город, браня себя за напрасно потраченное время. Признаться, я был не прочь подглядеть за свиданием Норриса с каким-нибудь юным содомитом, но сама по себе его прогулка не вызывала особых подозрений: естественно, что у богатого молодого человека имеются знакомые среди зажиточных оксфордцев, а этот каменный дом конечно же принадлежал не бедным хозяевам. Ничего полезного я не выяснил, и только на обратном пути через поля, время от времени останавливаясь и вдыхая запах мокрой земли и свежей листвы, я припомнил: ведь Габриель держит собственного коня где-то в конюшне за городской стеной. Так вот куда он шел — взять свою лошадку и прокатиться! Хорошо, что я не попался ему на глаза, — вот дураком бы я выглядел, соглядатай самозваный!

Но ругать себя не хотелось: так свежо пахло после дождя и такая здесь царила свобода, после удушливой, почти тюремной атмосферы колледжа Линкольна, с его интригами и тайной злобой, которая прорвалась наружу и погубила несчастного Роджера Мерсера. Не хотелось возвращаться в этот квадратный двор, окруженный со всех сторон окнами, за которыми множество недобрых глаз. Я решил пройтись вдоль длинной городской стены, так сказать, провести разведку на местности, а заодно отыскать постоялый двор, где меня накормили бы горячим завтраком.

Когда я прошел уже церковь Святой Марии Магдалины, чуть подальше, возле покосившегося здания — вероятно, заброшенной таверны — внезапно налетел порыв ветра. Он пронесся по улице, срывая последние лепестки с уже отцветающих деревьев, а надо мной вдруг раздался угрожающий треск. Я поднял голову и увидел раскачивающуюся на ржавых петлях вывеску. Она скрипела и скрежетала, явно собиралась рухнуть мне на голову. И хотя краска на ней выцвела и облупилась, я чуть не вскрикнул от изумления: на ней отчетливо видно было то самое колесо со множеством осей или спиц, которое я видел в дневнике Мерсера и на астрономической схеме, подсунутой мне под дверь.

Я подошел к двери в это заброшенное заведение и дернул за ручку, отнюдь не рассчитывая попасть внутрь: казалось, дом необитаем и вот-вот развалится. Однако дверь со скрипом отворилась, и я увидел помещение с низким потолком, шаткими столами и скамьями. Пахнуло сыростью и пылью. Огонь в очаге давно погас и был присыпан холодной золой; немногочисленные посетители беседовали вполголоса, склонившись над своими кружками с таким видом, словно стыдились самих себя.

В этом заведении, ясное дело, не приветствовали случайных гостей. Но я все же зашел, осторожно прикрыл за собой дверь и уселся в углу, поблизости от той дыры в стене, из которой подавали пищу. Незамеченным я не остался: я чувствовал на себе быстрые, исподтишка, взгляды. Но и я кое-кого узнал поодаль: в компании из четырех человек, которые поглядывали на меня, перешептываясь, сидел безухий, тот самый, что следил за мной у городской стены перед диспутом и которого знал Джеймс Ковердейл, хотя и отговорился, что это, мол, «никто». Безухий не перешептывался, а в упор смотрел на меня тем же ледяным и дерзким взглядом. Я, не выдержав, отвернулся: очень уж необычные были у него глаза — светло-голубые и прозрачные, как будто подсвеченные изнутри.

Незнакомец смотрел на меня так, что я испугался, не напрашивается ли он на ссору — мне уже было совершенно очевидно, что в подобном месте прохожий не может спокойно выпить, посторонних здесь встречают враждебно. Я отвел глаза, а когда вновь поднял взгляд, то увидел перед собой плотную женщину лет сорока в запачканном фартуке. Она стояла почти вплотную ко мне, сложив руки на груди. Пряди седоватых волос обрамляли лицо с тяжелой квадратной челюстью, глаза смотрели подозрительно.

— Чего желаете, сэр?

— Кувшинчик эля.

Она коротко кивнула, но продолжала разглядывать меня.

— Ваше лицо незнакомо мне, сэр. Как вы попали в «Колесо Катерины»?

— Я шел по улице и проголодался. Увидел вывеску и решил завернуть сюда.

Женщина подозрительно сощурилась:

— Похоже, вы не местный.

— Я родился в Италии, — ответил я, честно глядя ей в глаза.

Хозяйка поджала губы и кивнула.

— Друг папы?

— Лично с ним незнаком, — пошутил я, и на миг ее лицо смягчилось; она чуть было даже не улыбнулась.

— Вы поняли, о чем я, сэр.

— От моего ответа зависит, получу ли я выпивку?

— Мы просто хотим быть уверены в наших посетителях, сэр.

Я снова оглядел зал: да уж, таких надежных посетителей поискать. Больше всего это зрелище напоминало придорожные гостиницы, в которых мне доводилось ночевать после бегства из Сан-Доменико.

— Я был воспитан в католической церкви, — ровным голосом ответил я. — Не знаю, как это отразится на моей репутации, во всяком случае, деньги у меня в кошельке такие же, как у всех.