Эрина

Глава 13.

Альбионский налет, без шуток напугавший нас, обернулся пшиком. Пусть в воздухе шла, наверное, самая грандиозная баталия, какую знали небеса Эрины. Но из тысячной армады тяжелых бомбардировщиков до ставки Литтенхайма не добрался ни один. Тех, кто остался цел во время битвы с нашими истребителями и штурмовиками, разнесла зенитная артиллерия. И пускай наши потери в легкой авиации оказались просто чудовищны, погиб даже генерал-майор Кулеша, жестоко обиженный на военном совете Литтенхаймом, но враг лишился всех стратегических бомбардировщиков. Теперь на линию фронта у Серых гор что ни день совершали налет вражеские штурмовики и пикировщики, однако нам перебросили дополнительные зенитные орудия и пулеметы. Днем и ночью небо чертили трассирующие очереди, грохотали залпы пушек, шумели пропеллеры самолетов.

Это сильно нервировало и бойцов, и офицеров. Не посвященные в тактику штаба младшие чины и солдаты перешептывались, гадая, чего мы ждем, где тяжелые орудия или придется идти в атаку без них. Тогда может, хотя бы танки перебросят, а лучше бы сразу парочку "Бобров" или "Единорогов". С ними на эту гору лезть куда как сподручнее будет. Откуда-то вытащили текст древней песенки, уходящей корнями в предшествующие Последним века. Он тут же стал весьма популярен, по траншеям ходили бумажки с перепечатками. Так как с военной цензурой у нас было туго, а автором стишат оказался некий классик (хотя авторство его было весьма сомнительно), то препятствовать распространению никто не собирался. Тем более, что нравились незатейливые, в общем-то, строчки и солдатам, и офицерам. Не прошло и пары дней, как строчками из нее обменивались уже все, считая практически долгом своим вставить хотя бы одну едва ли не в каждую фразу при разговоре. Вряд ли наизусть все в окопах, особенно простые драгуны, гренадеры или строевики, потому что коротких трехстиший в ней было очень много, и они изобиловали малопонятными даже офицерам словами и именами. Даже знаток уставов и военной истории капитан фон Ланцберг выручал далеко не всегда.

Тема песенки, пусть и уходящая в седую древность, была понятна всем нам, потому что начиналась она словами: "Как четвертого числа, Нас нелегкая несла, Горы отбирать". И проклятые горы стояли прямо перед нами, ощетинившись стволами пушек, устраивающих нам обстрелы по два раза на день, пулеметов, готовых скосить нас в атаке. А сколько уж солдат сидело в укрепрайоне, никто сказать не мог точно. Враг постоянно перемещал войска по нему, что ни день, после очередного обстрела, в бетонированных траншеях мы видели значки разных полков, а когда и другую форму, то гренадерскую, а то и вовсе зеленые куртки одного из двух полков "сверхлегкой" пехоты.

– Перемещаются постоянно, - пробурчал Штайнметц, - специально запутывают.

Как будто я без него этого не знал. Хотелось матерно выругаться и послать его куда подальше. Однако воли нервам я давать не стал, хотя каждый день бестолкового ожидания бил по ним все сильней. Наверное, через неделю я уже не сдержусь - и пошлю майора или еще кого, кто попадется не в то время, по матери.

– Кстати, - вдруг сменил тему командир первой роты, - а ведь Ланцберг сумел собрать воедино весь текст песенки, что бродит по нашим окопам. Даже название узнал как-то, наверное, вспомнил. У капитана, как мне кажется, не память, а какой-то склад, заполненный знаниями. Когда ему надо он вынимает их, а если не может сделать этого прямо сейчас, то ему надо всего лишь провести ревизию - и нужное знание найдется рано или поздно.

– Это не ее ли Вишневецкий сейчас исполняет под гитару в офицерском блиндаже?
– усмехнулся я.
– Идемте, майор, послушаем, пялиться на альбионцев уже сил.

– К тому же, - кивнул Штайнметц, глянув на свой щегольский брегет, - альбионцы откроют огонь в ближайшие полчаса.

Что бы ни говорили о нашей пунктуальности, но палить наши враги начинали строго по часам. Время сверять, конечно, нельзя было, но спрятаться вовремя в блиндажи и бункера мы успевали всегда.

В просторном блиндаже, ставшем офицерским собранием трех наших полков, горели электрические лампы, стояли столы, укрытые кусками полотна, подразумевающими скатерти, вроде как в настоящем ресторане. За центральным, закинув ногу на ноги, с гитарой сидел капитан Вишневецкий. Правда, инструмент держал странно, положив на колени, прихлопывая по нему обеими ладонями. И декламировал трехстишья песенки.

Как четвертого числа

Нас нелегкая несла

Горы отбирать.

Барон Вревский генерал

К Горчакову приставал,

Когда подшофе.

"Князь, возьми ты эти горы,

Не входи со мною в ссору,

Не то донесу".

Собирались на советы

Все большие эполеты,

Даже Плац-бек-Кок.

Полицмейстер Плац-бек-Кок

Никак выдумать не мог,

Что ему сказать.

Долго думали, гадали,

Топографы все писали

На большом листу.

Гладко вписано в бумаге,

Да забыли про овраги,

А по ним ходить...

Выезжали князья, графы,

А за ними топографы

На Большой редут.

Князь сказал: "Ступай, Липранди".

А Липранди: "Нет-с, атанде,

Нет, мол, не пойду.

Туда умного не надо,

Ты пошли туда Реада,

А я посмотрю..."

Вдруг Реад возьми да спросту

И повел нас прямо к мосту:

"Ну-ка, на уру".

Веймарн плакал, умолял,

Чтоб немножко обождал.

"Нет, уж пусть идут".

Генерал же Ушаков,

Тот уж вовсе не таков:

Все чего-то ждал.

Он и ждал да дожидался,

Пока с духом собирался

Речку перейти.

На уру мы зашумели,

Да резервы не поспели,

Кто-то переврал.

А Белевцев-генерал

Все лишь знамя потрясал,

Вовсе не к лицу.

На Федюхины высоты

Нас пришло всего три роты,

А пошли полки!..

Наше войско небольшое,

А француза было втрое,

И сикурсу тьма.

Ждали - выйдет с гарнизона

Нам на выручку колонна,

Подали сигнал.

А там Сакен-генерал

Все акафисты читал

Богородице.

И пришлось нам отступать,

Р...... же ихню мать,

Кто туда водил.

Исполнял, похоже, не в первый раз. Офицеры мрачно глядели на него. Слишком уж невеселы были легкие с виду строчки. Особенно мне не понравился момент про "Нас пришло всего три роты, А пошли полки". И ведь так вполне могло случиться. Особенно если в штабе Литтенхайма что-то изменилось - и основная атака будет в другом месте, а наши полки погонят на убой, наносить отвлекающий удар.

– Эти горы под стать тем, - произнес Вишневецкий, опуская гитару на пол. Инструмент отозвался протяжным мелодичным звуком.
– Будет нам ад земной на этих горах.