Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

– Si [56] , месье Пуаро. Действительно, стоит.

– Тогда я полагаю, что именно так они и получили яд: с водой. Затем стаканы тщательно промыли и вернули на место. Мистер Бригнелл, – обратился Пуаро к клерку так внезапно, что тот даже пригнулся, словно в него нацелились из ружья. – Вы не любите говорить перед публикой, но в прошлый раз вы все же собрались с духом и выступили перед собранием в этой комнате. Вы рассказали нам о своей встрече с мистером Негусом в коридоре, но не упомянули про шерри, хотя я спрашивал о нем особо. Позднее вы разыскали меня и добавили эту деталь в нашем разговоре. Когда же я спросил вас, почему вы не сообщили об этом сразу, вы мне ничего не ответили. Я тогда так и не понял почему, но мой друг Кэтчпул высказал очень тонкое замечание, пролившее на ваше поведение нужный свет. Он сказал, что вы человек совестливый, и в деле об убийстве утаили бы от следствия лишь то, что, по-вашему, никак не могло помочь в раскрытии преступления, зато почему-то смущало вас самого. Он попал в точку, верно?

56

Да (ит.).

Бригнелл едва заметно кивнул.

– Позвольте мне объяснить. – Пуаро повысил голос, хотя и до того говорил достаточно громко. – Когда мы встречались в этой комнате в первый раз, я спрашивал всех, не относил ли кто-нибудь шерри в комнату мистера Негуса. Никто не ответил. Почему Томас Бригнелл не сказал тогда: «В его комнату я ничего не относил, но подал ему бокал шерри в коридоре»? Пуаро ответит! Он не сделал этого потому, что сомневался и не хотел говорить то, что могло оказаться неправдой. Мистер Бригнелл – единственный служащий отеля, который видел одного из убитых гостей дважды; точнее, ему пытались внушить, что он видел Ричарда Негуса не один, а два раза. Он знал, что подал бокал шерри человеку, который назвался Ричардом Негусом и вел себя так, словно они с Бригнеллом уже встречались, однако его лицо не было похоже на лицо того Ричарда Негуса, которого он видел в первый раз. А вы помните, что мистер Лаццари сказал нам об исключительной памяти мистера Бригнелла на лица. Именно поэтому он не заговорил, когда я спрашивал тогда о шерри! Ему помешали сомнения. Внутренний голос шептал ему: «Это наверняка был он, тот же человек. Но как это мог быть он – я ведь не узнал его?» Несколько мгновений спустя мистер Бригнелл сказал себе: «Ну что я за осел? Конечно, это был Ричард Негус, раз он так себя называл! Значит, раз в жизни меня подвела память. Да и потом, он говорил в точности как Ричад Негус, так же правильно». Столь безупречно честному человеку, как мистер Томас Бригнелл, и в голову не пришло, что кто-то может разыграть перед ним Ричарда Негуса для того, чтобы просто ввести его в заблуждение.

Придя к выводу, что встреченный им человек был Ричардом Негусом, мистер Бригнелл решил встать и рассказать мне об их с мистером Негусом встрече в коридоре в половине восьмого в четверг, но упомянуть про шерри постеснялся, боясь, как бы его не сочли глупцом по той причине, что он сидел и молчал, когда я задавал этот вопрос. Ведь я наверняка спросил бы у него при всех: «Так что же вы раньше молчали?» – и мистеру Бригнеллу пришлось бы, к его непереносимому смущению, ответить: «Потому что я сидел и думал о том, как это у мистера Негуса оказалось два лица». Мистер Бригнелл, вы можете сейчас подтвердить, что мои слова – правда? Не надо бояться показаться глупцом. Напротив, вы проявили себя очень проницательным человеком. Это действительно было другое лицо. И другой человек.

– Слава богу, – заговорил Бригнелл. – Все, что вы сейчас сказали, абсолютно верно, мистер Пуаро.

– Bien s"ur, – отозвался Пуаро без всякой скромности. – Не забывайте, дамы и господа, что одно и то же имя не обязательно обозначает одного и того же человека. Когда месье Лаццари описал мне женщину, которая взяла комнату в его отеле, назвавшись Дженни Хоббс, я решил, что это, возможно, та же женщина, которую я встречал в кофейне «Плезантс». По крайней мере, по описанию она была очень на нее похожа: светлые волосы, темно-коричневая шляпа, чуть более светлое пальто. Однако двое людей, видевших какую-то женщину, всего по одному разу каждый, не могут только по описанию утверждать, что это была одна и та же особа. Это навело меня на размышления. Я уже подозревал, что мертвый Ричард Негус, чье тело я видел, и живой Ричард Негус, виденный Рафалем Бобаком и Томасом Бригнеллом, – не одно и то же лицо. Затем я вспомнил, как мне говорили, что в среду вечером, когда Ричард Негус прибыл в отель, его регистрировал Томас Бригнелл. Если я не ошибся в своих предположениях, то это должен был быть другой Ричард Негус, настоящий. Тогда я понял затруднения Томаса Бригнелла. Разве мог он при всех сказать, что у этого человека оказалось два лица? Все сочли бы, что он спятил!

– Да вы сами говорите, как помешанный, мистер Пуаро, – бросил Сэмюэл Кидд с презрительной усмешкой.

Пуаро продолжал как ни в чем не бывало.

– Тот человек, который выдавал себя за мистера Негуса, мог не походить на него внешне, но вот его голос и манеру говорить он скопировал виртуозно. Он отличный пародист – как и вы, не правда ли, мистер Кидд?

– Не слушайте его! Он лжец!

– Нет, мистер Кидд. Лжец – это вы. Вы не однажды меня представляли.

В конце комнаты поднялась со своего места Фи Спринг.

– Вы должны верить мистеру Пуаро, – сказала она. – Он говорит правду, точно. Я сама слышала, как мистер Сэмюэл Кидд говорил с его акцентом. С закрытыми глазами я их двоих не различила бы.

– Сэмюэл Кидд лжет не только голосом, – сказал Пуаро. – В нашу первую встречу он прикинулся глуповатым, неряшливым человеком: на его рубашке не хватало пуговиц, и она была вся в пятнах. Да еще и борода неровная: он выбрил лишь небольшой клочок кожи на одной щеке. Месье Кидд, пожалуйста, объясните присутствующим, почему вы решили предстать передо мной таким неряхой в нашу первую встречу?

Сэмюэл Кидд смотрел прямо перед собой. Он молчал. Его глаза были полны ненависти.

– Очень хорошо; если вы не хотите ничего объяснять, то это сделаю я. Месье Кидд оцарапал себе щеку, когда спускался по дереву, растущему за окном номера 238, в котором остановился Ричард Негус. Порез на лице щеголевато одетого мужчины привлекает внимание, не так ли; могут возникнуть вопросы. Человек, следящий за своей внешностью, вряд ли позволит бритве оставить нежеланный след на своем лице. Мистер Кидд не хотел, чтобы я что-то заподозрил. Ему не нужно было, чтобы я задал себе вопрос, а не вылезал ли он недавно в окно и не спускался ли на землю по стволу дерева, вот он и превратил себя в неряху. Он прикинулся человеком, способным не только порезаться во время бритья, но и, получив порез, бросить это занятие совсем и разгуливать недобритым. Понятно, что такой человек вполне способен на неаккуратное обращение с бритвой, – вот во что должен был поверить Пуаро и во что он действительно поверил сначала.

– Погодите-ка, Пуаро, – сказал я. – Раз вы говорите, что Сэмюэл Кидд вылез из окна комнаты Ричарда Негуса…

– Хочу ли я сказать, что он и убил Негуса? Non. Он не убивал. Он только помогал убийце. А вот что до того, кем был убийца… Его имени я вам еще не называл. – Пуаро улыбнулся.

– Нет, не называли, – резко сказал я. – Как не назвали и тех троих, кто сидел в комнате 317, когда Рафаль Бобак принес туда чай. Вы сказали, что три жертвы убийства были к тому времени уже мертвы…

– Совершенно верно. Одной из тех троих, кто находился в комнате 317 в четверть восьмого, была Ида Грэнсбери – мертвая, она сидела в кресле, откинувшись на его спинку, и вполне могла сойти за живую, так как ее повернули лицом от двери. Другим человеком был Сэмюэл Кидд, игравший роль Ричарда Негуса.

– Да, это я понимаю, но кто был третьим? – едва ли не в отчаянии спросил я. – Кто была та женщина, которая выдавала себя за Харриет Сиппель, злобную сплетницу? Ведь ею не могла быть Дженни Хоббс. Как вы сами сказали, она в тот момент была на полпути к «Плезантс».

– Ах да, та женщина, которая так жизнерадостно сплетничала, – отозвался Пуаро. – Я скажу вам, кто это был, друг мой. Это была Нэнси Дьюкейн.

* * *

Многие в комнате потрясенно вскрикнули.

– О нет, месье Пуаро, – сказал Лука Лаццари. – Синьора Дьюкейн – одна из самых талантливых художниц страны. А также давний и добрый друг нашего отеля. Вы наверняка ошиблись.

– Я не ошибся, mon ami.

Я взглянул на Нэнси Дьюкейн, которая сидела с выражением спокойной решимости на лице. Ничего из сказанного Пуаро она не отрицала.

Знаменитая художница Нэнси Дьюкейн вступила в сговор с Сэмюэлом Киддом, бывшим женихом Дженни Хоббс? В жизни я не был так поражен, как тогда. Что бы это значило?

– Разве я не говорил вам, Кэтчпул, что мадам Дьюкейн кутается в шарф потому, что не хочет быть узнанной? Вы решили, что я имею в виду, узнанной своими поклонниками, как светило современной живописи. Нет! Она не хотела, чтобы Рафаль Бобак узнал в ней Харриет, которую он видел в 317-й комнате в день убийства! Пожалуйста, встаньте и снимите шарф, миссис Дьюкейн.

Нэнси повиновалась.

– Мистер Бобак, эту женщину вы видели?

– Да, мистер Пуаро. Эту.

Стояла глубокая тишина, в которой было слышно, как несколько десятков легких сделали глубокий вдох и словно забыли выдохнуть. По комнате прошел шелест.

– Вы не узнали в ней знаменитую художницу-портретистку, Нэнси Дьюкейн?

– Нет, сэр. Я ничего не знаю о живописи, а ее видел только в профиль. Она сидела ко мне боком и отворачивала лицо.

– Разумеется, ведь у нее были основания опасаться, что вы окажетесь энтузиастом современного искусства и узнаете ее.