Ермак
Шрифт:
С майдана ватага пошла через всю станицу к Дону. Пели и плясали на ходу. Из куреня вышел больной Степанко:
— Погоди, друг, давай по-хорошему простимся! — он обнял Ермака, как брата, и с тоской пожаловался: — Занемог, сдала моя кость, не стало силушки. Эх, погулял бы казак, да кончено! Прощай, друг Ермак! Да будет вам, браты-станичники, удача!
Он трижды поцеловался с атаманом. Никогда того не было, чтобы сдавался тоске Степанко, а тут не выдержал, и по щеке его скатилась горячая слеза. Жаль казаку стало своей отлетевшей удали, ушедшей силы.
За гулебщиками бежали женки, шумели ребятишки и с доброй завистью провожали старики-станичники. «Эх, улетела молодость, как птаха веселая, упорхнула!» — с грустью думал каждый старый о себе.
На крутом яру —
На берегу Дона гулебщики еще выпили по ковшу и стали рассаживаться в струги — по сорока, по полусотне в каждый. На степи буйно зазеленел ковыль, и среди беспредельных просторов Дон казался шелковой дорожкой. Впереди — атаманский струг, гребцы наготове подняли весла, ждут. Ермак поднялся на него, статный и ладный. Разом закричали на берегу:
— В добрый путь, на хорошую добычу! Славься наш тихий Дон, славься, батюшка!
Стоя на головном струге, Ермак расправил грудь и глубоко втянул свежий влажный воздух. Рядом, за бортом, мягко шелестела быстрая струя, над рекой стрелами носились быстрые стрижи, а по голубому небу тихо плыли облака. Ермак снял шапку и поклонился народу:
— Будьте здравы! Не забывайте сынов своих! — и, сложив в трубу ладони, зычно крикнул на всю реку: — Ертаульный, весла!..
Стало тихо, так тихо, что слышно было биение сердца в груди. И в эту пору разом ударили весла, зашумела струя, и струги двинулись — поплыли лебедями. На берегу закричали, — кто шапку вверх кидал, кто платком махал…
Все медленно стало отходить назад. В последний миг Ермак заметил на яру старого плотника с непокрытой головой. Ветерок колебал его длинную рубаху. Приложив ладонь козырьком к глазаи, устюженский плотник долго смотрел вслед лебединой стае.
Вскоре словно пологом кто закрыл — ушла в сизую даль станица, дубравы. Только часовенка все еще поблесивала главкой на горячем солнце. По сторонам, как море, колыхались ковыльные волны, убегая на полдень у Суражскому морю.
Ермак поклонился покинутой земле:
— Ты прости-прощай, тихий Дон Иванович!
Его выкрик дружным хором подхватили казаки на стругах, взмахнули веслами и понеслись по голубой воде к Переволоке. В густых камышах шумели утиные стаи, мимо мелькали бесчисленные зеленые островки и золотились леса. А в донской глуби, в темной воде, играла рыба. Видели еще казаки, как далеко-далеко в степи двигалось серое облачко — это к станице с дальних пастбищ гнали конский табун.
Все отходила и подергивалась синеватым маревом сторона. И хоть каждый казак всем своим лихим видом старался показать, что все ему трын-трава, однако в душе своей сохранил ласковое и заветное. Каждый из удальцов с легкой грустью подумал про себя: «Ты прости-прощай, Дон Иванович! Придется ли нам с тобой еще раз видеться?..»
Шуршал камыш, кричали над синей водой чайки и кружили орлы над степью. И казалось, что в ушах все еще слышатся выкрики станичников:
— В добрый путь, казаки!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НА ВОЛГЕ-РЕКЕ
1
Русь издавна вела торговлю с восточными странами. Желая получить разрешение ездить через русские земли в Персию, Индию, Бухару, и для отыскания пути в Китай английский посол поведал царю московскому, что драгоценности, перевозимые купцами из страны в страну, оставляют на пути золотые следы. Русские прекрасно осознавали это и без иноземной указки. Они сами усиленно стремились завязать тесные торговые связи с далекими государствами Востока. Еще в конце пятнадцатого века, с дозволения великого князя тверского Михаила Борисовича, из Твери отправился в таинственную страну Индию тверской купец Афанасий Никитин. С большими приключениями он доплыл Волгою до Астрахани, а затем через Дербент и Персию добрался до Ормуза, где пламенное солнце жжет человека. Далее на чужеземном
корабле он переплыл море Индийское, достиг Маската и Гуризата и проник до Чувиля. В своем повествовании тверской купец пишет: «И тут есть Индийская страна». Много диковинного и чудесного увидел Афанасий Никитин в чужедальной сторонушке. Его впечатлительный глаз отмечал всеинтересное и новое: и города, и нравы, и обычаи, и климат, и невиданных доселе животных, и растения. О своем необычайном странствии Никитин сообщает: «Написал я грешное свое хождение за три моря: первое море Дербентское — море Хвалынское, второе море Индийское — море Индостанское, третье море Черное — море Стамбульское». О «хождении» своем он рассказал много поразительного.В Индийской стране… «люди ходят все наги, — пишет он, — и голова не покрыта, и груди голы, а власы в одну косу заплетены, а детей родят на всякий год и детей у них много, а мужики и женки все наги и все черны, — я куды хожу, ино за мной людей много, да дивуются белому человеку. Князь носит фату на голове, а другую на гузне; бояре и княгини носят фату на плечах и на гузне; а слуги княжие и боярские только на гузне, вооружены различно, но не огненым боем; все наги да босы и волос не бреют; а женки ходят голова не покрыта, и груди голы; а парубки и девочки ходят ходят совершенно нагие до 7 лет. Зима продолжается там 4 месяца — везде дождь и грязь, и в это время там пашут и сеют пшеницу и все съестное. Индиане не едят ни мяса, ни рыбы, ни вина не пьют, и ества у них плоха, и ножа не держат, и ложек не употребляют, а садясь за еду омывают руки и ноги, и рот ополаскивают. Женщины у них сорома не знают, и ведут себя вольно с гостями и любят гостей белых»…
Наряду со многими правдивыми описаниями, тверской путешественник записал об Индии много сказочного. Так он описывает птицу гукук, которая «летает в ночи и кличет кук-кук, а на которой хоромине сидит, то тут человек умирает, а если кто захочет убить, то у нее из клюва огонь выйдет».
Таких небылиц немало в «Хождении за три моря». Что касается торговли и товаров, то Афанасий Никитин подробно описал, кто чем торгует, и какие товары годны для Руси. Одновременно с этим, он во время своих странствий убедился, сколько нелепостей и бредней сообщалось в ходившей в то время по рукам грамотеев рукописи «Сказания о Индийском царстве». В ней от имени индийского царя и «попа, над царями царя», повествовалось: «Царство мое таково: итти в одну сторону 10 месяцев, а на другую немножко дойти: тамо соткнулись небо и земля. Есть у меня в единой стране люди немы, а в иной земле — люди рогаты, а в иной земле — люди о трех ногах, а иные люди — 9 сажень, а иные люди — четвероручны. А иная у меня земля, в ней же люди полпса, а полчеловека».
Ни рогатых, ни трехногих, ни чудовищных великанов Афанасий Никитин в своих странствиях не встретил, но зато немало он перенес притеснений и обид и не раз подвергался грабежу.
И все же, несмотря на опасности пути, иноземцы и русские купцы стремились проникнуть на загадочный Восток и завести с ним торговлю.
С тех пор, как была присоединена к Московскому государству Казань, а затем Астрахань, и Волга целиком стала русской рекой, по великому водному пути потянулись торговые караваны в Персию, Бухару, Хиву, Дербент и Шемаху.
Русские торговые люди везли пушнину, кожи, холст, пеньку, мед, шерсть, сало и даже доставляли на восточные рынки прославленных охотничьих птиц — соколов и кречетов. Соколиной охотой увлекались все владетели западных и восточных царств. Особенно славились пернатые охотники, привозимые из русских земель. Даже ханы Золотой Орды, накладывая на Русь дань, требовали от московских князей присылки кречетов. Целые ватаги кречетников отправлялись из Москвы на печорский север для ловли этой редкой и дорогой охотничей птицы, которая различалась по окраске и повадкам. Славились кречеты красные, белые, серые; особенно дорого ценилась птица красная — чеглич-кречетай. Несмотря на крепость и силу, эта птица не переносила долгого пути и часто погибала от дорожной истомы, поэтому ее доставляли водой, на стругах. На вольном речном воздухе дышалось птице легче, и она чувствовала себя бодрей.