Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель

Я быстро сменил тему разговора:

– Ты помнишь, в каком шоке пребывал тот офицер, когда ты сказал ему, что организовал школу снайперов в Мадриде?

– О, ну конечно!

– А еще помнишь, как ты одурачил тех навязчивых офицеров дорожной заставы, рассказав им о своей «триумфальной» поездке домой на заднем сиденье после охоты на голубей?

Эрнест разразился хохотом и шлепнул меня по плечу:

– А помнишь того парня из тайной полиции, который не хотел бросать ружье, и тогда я сказал, что сам отниму его? Его фраза была «попробуй», что, собственно, я и сделал.

– Конечно помню, – ответил я. – А ты помнишь тех двоих яхтсменов, которые одной ночью пришли в бар «Флоридита» и разбили стаканы о мою голову. Они хотели убедиться, Хемингуэй я или нет, имея в виду конечно же тебя.

– Да, да! Я узнал об этом от портье на следующий день и о том, какую взбучку ты им устроил.

Мы по нескольку раз прокручивали в разговоре те воспоминания и поистине фантастические события тех времен.

Постепенно гости стали расходиться. Было уже далеко за полночь.

– Хорошая вещь – алкоголь! – сказал Эрнест. – Он подавляет в тебе чувство времени. Если б ты мог убрать из жизни тяжелые моменты, она была бы очень счастливой… Давай-ка немного побоксируем. Нам нужно поразмяться.

Мы поставили наши бокалы и немного размялись, отрабатывая удары в грудь и подбадривая друг друга. Даже позволяли тем, кто приходил посмотреть на нас, колотить нас по животам. Удивительно, как умело нужно обороняться, когда нижние мышцы живота находятся в максимальном напряжении. И готов поспорить, ни один незнакомый человек не ударит тебя так сильно, как ты сам можешь это сделать.

Девушку Капы звали Пинки. Она была бельгийкой и покинула свою страну. Она была веснушчатой, обаятельной и очаровательной хозяйкой.

– У меня есть все основания называть ее Пинки, – сказал Роберт, – у нее вкус как у земляники. Говорю совершенно честно. Ты сам поцелуй ее, и убедишься в этом.

Он был абсолютно прав.

– Мисс Пинки, доченька, – пропел Эрнест, – ты просто сокровище. Ты та самая, кого мы искали. Ты то, что нельзя описать словами.

Пинки стояла ошеломленная. Ее щеки залил румянец смущения.

– А теперь слушай, – произнес Капа, – это моя девушка. Не вгоняй ее в краску. Найди себе свою подругу.

Мы еще немного побоксировали. С нами на кухне находился квалифицированный доктор. Его звали Питер, и он вызывал у Эрнеста чувство симпатии. Ему не терпелось поговорить еще о прошлых временах и о том, как все тогда обстояло.

– Все было легко и складывалось удачно, – резюмировал он, – легко, потому что тогда все шло как надо. Жаль, что все это теперь далеко и мы не сможем туда больше вернуться.

Время шло к утру. Мы быстро навели порядок и направились к выходу, пожелав на прощание спокойной ночи. Вскоре мы оказались на улице в туманной ночи. Питер со своей девушкой и Эрнест свернули за угол.

– Я довезу тебя до отеля, – сказал Питер Эрнесту, – в такое время невозможно поймать такси даже генералу.

Я сказал слова прощания, прозвучавшие слишком громко в столь ранний час. Я услышал слабый звук автомобильного двигателя, когда направлялся к месту своего жительства неподалеку. Наступало туманное утро.

Я проспал менее трех часов, когда зазвонил телефон. Вскочив с кровати, едва одевшись и не побрившись, я выскочил из своей квартиры и через десять минут был у дома рядом с воронкой от разорвавшейся бомбы на Найтсбридж. Свежий утренний воздух окончательно протрезвил меня, и через двадцать минут ходьбы я уже был около отеля Эрнеста. Я позвонил. По телефону в номере никто не ответил. Я поднялся наверх. Когда я вошел в холл его номера с бледно-зелеными стенами, стояла абсолютная тишина. Ему нравилось, когда люди искали его. Я постучал в дверь. Ответа не последовало. Я толкнул дверь, и она открылась. Но даже кровать была заправлена. Это было подобно рассказу Голдилокса, только никого не было дома и никто не мог здесь находиться уже длительное время. Когда я выходил, в холл вошел Капа.

– С Папой произошло несчастье, как только он ушел этим утром. Где ты был?

– Я пожелал всем доброй ночи и отправился спать. Где Папа? Он серьезно ранен?

– Ничего серьезного, просто порез. Сейчас он в госпитале недалеко отсюда. Мне только что позвонили, и я пришел посмотреть, есть ли кто здесь. Пойдем навестим его.

Мы пошли быстрым шагом. В госпитале на Найтсбридж, мимо которого я только что проходил, дежурила ночная смена. Дневной персонал еще не подошел. В дверях не было охраны, и не нужно было получать разрешение, чтобы войти. Только в регистратуре сидел заспанный администратор. Мы направились наверх к палате Эрнеста. Кожа на макушке его головы была рассечена, виднелась зияющая рана. Повязка ореолом окружала его голову чуть пониже ее. Пониже повязки сияли два зорких и очень внимательных глаза.

– Привет, Барон! Ты пропустил прекрасную поездку по Лондону. Еще не читал газеты?

– Что произошло?

– Врезались в бак с водой как раз в конце квартала. У Питера серьезно пострадали ноги. Его девушка вся в порезах. Мне повезло больше. Нас всех прооперируют, как только придут врачи. Меня надо бы заштопать. Так ты читал газеты?

– Нет… а что?

– Приходил какой-то репортер, значит, будет и статья. Я хочу посмотреть, что появится в прессе. Эти проклятые…

Он был похож на большого медведя, из головы которого только что вытащили топор мясника. Да, он был серьезно ранен. Но он просто бушевал от ярости, и ничто не могло остановить его в таком состоянии. Печально, но факт, произошел несчастный случай. Эрнеста неожиданно выбросило с заднего сиденья на ветровое стекло автомобиля. Он понимал, что в такое решающее время он должен будет находиться в постели, и это страшно бесило его.

– …Все-таки, Барон, ты не принесешь мне газеты? Не беспокойся обо мне. Я выберусь отсюда как можно скорее и буду в гостиничной постели. Но ты всеми правдами и неправдами попробуй заполучить увольнительную в своей организации, если сможешь, конечно. Такая чертова куча дел, и мне необходим надежный помощник.

Чуть позже, в тот же день, исполнительный офицер нашего фильма дал мне обещание. Джок Лоренс из Голливуда был офицером по связям с общественностью. Он перевел меня на независимую службу, так что я мог быть ординарцем Эрнеста, пока он не поправится. Джок Лоренс был внимательным к людям, а также великодушным и полезным всем, кто занимался здесь подготовкой новостей для прессы.

В то утро в Лондоне никто не мог представить себе, что будет напечатано в дневных новостях. В британском официальном заявлении сообщалось, что Эрнест Хемингуэй был убит в Лондоне при загадочных обстоятельствах. При всей военной цензуре того времени, работающей на полную мощность, ошибку, которую можно было исправить в течение минуты в мирное время, в мае 1944 года исправляли весь день. А пока сотрудники главных газет повсеместно готовили соболезнования, что было впервые за всю жизнь Эрнеста. Главные телеграфные агентства потратили некоторое время, чтобы привести в порядок сообщение. Пока это делалось, люди в отдаленных местах скорбели о потере великого оратора, который любил думать о себе самом как о неудачнике.