Эрос и цивилизация. Одномерный человек

Принцип удовольствия будет тогда тенденцией, находящейся на службе у функции, которой присуще стремление сделать психический аппарат вообще лишенным возбуждений или иметь количество возбуждения в нем постоянным и возможно низким. Мы не можем с уверенностью решиться ни на одно из этих предположений… [13]

Однако все более и более утверждается внутренняя логика концепции. Так как постоянная свобода от возбуждения окончательно оставлена вместе с рождением жизни, инстинктивная тенденция к равновесию в конечном счете означает регрессию за пределы самой жизни. Кажется, что первичные процессы психического аппарата в их стремлении к целостному удовлетворению роковым образом являются «частью всеобщего стремления живущего к возвращению в состояние покоя неорганической материи» [14] . Инстинкты втягиваются в орбиту смерти. «Если верно, что жизнью управляет фехнеровский принцип постоянного равновесия, он состоит в непрерывном нисхождении к смерти». [15] Принцип нирванытеперь предстает как «доминирующая тенденция психической жизни, может быть, всей нервной деятельности», а принцип удовольствия в свете принципа нирваны видится как его «выражение»:

13

По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992, с. 254. — Примеч. авт.

14

Там же. — Примеч. авт.

15

«Я» и «Оно» // Фрейд З. «Я» и «Оно». Труды разных лет. Тб., 1991, кн. 1, с. 381. — Примеч. авт.

…стремление к уменьшению, сохранению в покое, прекращению внутреннего раздражающего напряжения («принцип нирваны»), как это находит свое выражение в принципе удовольствия, является одним из наших самых сильных мотивов для уверенности в существовании влечений к смерти. [16]

Однако первичность принципа нирваны, навевающее ужас сближение удовольствия и смерти, терпит крушение столь же быстро, сколь и устанавливается. Независимо оттого, насколько универсальной является косность органической жизни, инстинкты пытаются достичь своей цели принципиально иными способами; это различие равнозначно различию между поддержанием и уничтожением жизни. Из общей природы жизни инстинктов развиваются два типа антагонистических влечений, и влечение к жизни (Эрос) берет верх над влечением к смерти. Они постоянно действуют против друг друга и замедляют «нисхождение к смерти»: «требования Эроса, сексуальные влечения, являются тем, что в виде потребностей влечений задерживает снижение уровня и вносит новые напряженности» [17] . Их функция воспроизводства жизни начинается с отделением эмбриональных клеток от организма и соединением двухклеточных тел [18] , что ведет к формированию и сохранению «более крупных единств жизни» [19] . Таким образом, они завоевывают потенциальное бессмертие живой материи в борьбе со смертью [20] . Может показаться, что это ведет к динамическому дуализму в понимании жизни инстинктов, однако Фрейд тут же возвращается к их изначально общей природе. Инстинкты жизни «в том же смысле консервативны, как и другие, так как воспроизводят ранее бывшие состояния живой субстанции» — хотя и «еще в большей степени» [21] . Это означало бы в конечном счете подчинение сексуальности тому же принципу, которому подчинено и влечение к смерти. Позднее, чтобы проиллюстрировать регрессивный характер сексуальности, Фрейд приводит «фантастическую гипотезу» Платона о том, что «живая субстанция была разорвана при возникновении жизни на маленькие частицы, которые стремятся к вторичному соединению посредством сексуальных влечений» [22] . Неужели вопреки всем свидетельствам действия Эроса служат инстинкту смерти, и жизнь в действительности лишь один долгий «окольный путь к смерти» [23] ? Однако, пожалуй, убедительность свидетельств и длительность этого окольного пути дают основание остановиться на противоположном предположении. Тогда Эрос можно определить как великую объединяющую силу, которая сохраняет жизнь как таковую [24] . Первичное отношение между Эросом и Танатосом остается неясным.

16

По ту сторону принципа удовольствия, с. 247.

17

«Я» и «Оно», с. 381. (Перевод слегка изменен. — Примеч. пер.) — Примеч. авт.

18

По ту сторону принципа удовольствия, с. 232. — Примеч. авт.

19

An Outline of Psychoanalysis. New York: W. W. Norton, 1949, p. 20. — Примеч. авт.

20

По ту сторону принципа удовольствия, с. 233. — Примеч. авт.

21

Там же. — Примеч. авт.

22

Там же, с. 250. — Примеч. авт.

23

Там же, с. 231. — Примеч. авт.

24

«Я» и «Оно», с. 190–191. — Примеч. авт.

Таким образом, если Эрос и Танатос предстают как два основополагающих инстинкта, чьим вездесущим присутствием и непрекращающимся слиянием (и распадением) характеризуется процесс жизни, то в теории влечений следует видеть нечто гораздо большее, нежели просто новое изложение предшествующих Фрейду концепций. Как верно подчеркивают психоаналитики, метапсихология Фрейда в завершающем виде основана на существенно новом понятии влечения: влечения теперь определяются не в терминах их происхождения и органической функции, но в терминах определяющей силы, придающей процессам жизни определенное «направление» (Richtung),в терминах «принципов жизни». Понятия инстинкт, принцип, регуляцияприравниваются. «Нельзя больше сохранять жесткую оппозицию между психическим аппаратом, регулируемым определенными принципами, с одной стороны, и извне проникающими в аппарат влечениями, с другой» [25] . Более того, кажется, что дуалистическойконцепции инстинктов, которая стала сомнительной уже с введением понятия нарциссизма, угрожает опасность совсем с другой стороны. С признанием либидозных компонентов «Я»-влечений стало практически невозможным указать какие-либо «влечения, кроме либидозных» [26] , найти какие-либо инстинктивные импульсы, которые бы не раскрывались как «отпрыски Эроса» [27] .

25

Bibring, Edward. The Development and the Problems of the Theory of the Instincts, loc. cit. См. также: Hartmann, Heinz. Comments on the Psychoanalytic Theory of Instinctual Drives // Psychoanalitic Quarterly, Vol. XVII, 3 (1948). — Примеч. авт.

26

По ту сторону принципа удовольствия, с. 244. — Примеч. авт.

27

«Я» и «Оно», с. 380. — Примеч. авт.

Эта неспособность обнаружить в первичной структуре инстинктов нечто, не являющееся Эросом, — неспособность, которая, как мы увидим, и есть залог самой истины — монизм сексуальности теперь, похоже, превращается в свою противоположность: в монизм смерти. Разумеется, анализ навязчивого повторения и регрессии и «в итоге» садистических составляющих Эроса восстанавливает поколебленную было дуалистическую концепцию: влечение к смерти становится полноправным партнером Эроса в первичной структуре инстинктов, и в бесконечной борьбе между ними двумя формируется первичная динамика. Однако открытие общей консервативной природы, свидетельствующее против дуалистической концепции, придает поздней теории Фрейда неопределенность и глубину, делая ее одним из величайших интеллектуальных предприятий в человеческой науке. Теперь заглушить поиск общего источникадвух основополагающих инстинктов становится невозможно. Как указал Фенихель [28] , Фрейд сам сделал решающий шаг в этом направлении, предположив существование подвижной энергии, которая нейтральна в себе, но способна объединиться с эротическими или деструктивными побуждениями — с инстинктом жизни или смерти. Никогда прежде смерть не включалась столь последовательно в сущность жизни; но и никогда прежде она не приближалась так близко к Эросу. Фенихель ставит важнейший вопрос о том, не является ли антитеза Эроса и влечения к смерти «результатом дифференциации первоначально общего корня». По его мнению, феномены, вместе составляющие инстинкт смерти, могут рассматриваться как выражение принципа, «значимого для всех инстинктов», принципа, который в ходе развития «мог быть преобразован внешними воздействиями» [29] . Более того, если в «навязчивой регрессии» проявляется стремление органической жизни в целом к полному покою и если принцип удовольствия основывается на принципе нирваны, необходимость смерти предстает в совершенно новом свете. Деструктивность влечения к смерти — не самоцель, но путь к освобождению от напряжения, бессознательное бегство от боли и недостатка, выражение бесконечной борьбы против страдания и подавления. Кажется также, что воздействие влияющих на эту борьбу исторических изменений испытывает сам инстинкт смерти. Продолжить объяснение исторического характера инстинктов можно, только рассмотрев их в контексте новой концепции человека,соответствующей последнему варианту теории влечений Фрейда.

28

Zur Kxitik des Todestriebes // Imago, XXI (1935), 463. См. перевод: A Critique of the Death Instict // Collected Papers. New York: W.W. Norton, 1953, pp. 363–372. — Примеч. авт.

29

The Psychoanalytic Theory of Neurosis. New York: W.W. Norton, 1945, p. 59. — Примеч. авт.

Основные «слои» психической структуры теперь обозначаются как «Оно»,«Я» и «Сверх-Я».Наиболее глубоким, древнейшим и обширнейшим из них является «Оно», область бессознательного и первичных инстинктов. «Оно» свободно от форм и принципов, конституирующих сознательного, социального индивида, от воздействия времени и противоречий. Ему «не знакомы никакие оценки, никакое добро и зло, никакая мораль» [30] , ни установка на самосохранение [31] . Все, к чему стремится «Оно», — это удовлетворение инстинктивных потребностей в соответствии с принципом удовольствия [32] .

30

Продолжение лекций по введению в психоанализ // Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1991, с. 346. — Примеч. авт.

31

An Outline of Psychoanalysis, p. 19. — Примеч. авт.

32

Продолжение лекций по введению в психоанализ, с. 345. — Примеч. авт.

Под влиянием внешнего мира (окружающей среды) часть «Оно», снабженная органами восприятия и защиты от раздражения, постепенно развилась в «Я», ставшее «посредником» между «Оно» и внешним миром. Восприятие и сознание — только небольшая и «самая поверхностная» часть «Я», ближайшая топографически к внешней реальности. Но благодаря способностям этих орудий («перцептуально-сознающая система») наблюдать, испытывать, снимать и сохранять «верную картину» действительности «Я» сохраняет свое существование, приспосабливаясь к действительности и изменяя ее в своих интересах. Таким образом, задача «Я» — «представлять его (внешний мир) перед „Оно“ для блага „Оно“, которое в слепом стремлении к удовлетворению влечений, не считаясь с этой сверхсильной внешней властью, не смогло бы избежать уничтожения» [33] . Выполняя эту главную свою функцию, «Я» координирует, изменяет, организует и контролирует инстинктивные импульсы «Оно» так, чтобы уменьшить количество конфликтов с действительностью, т. е. подавить несовместимые с ней импульсы, а иные «примирить» с ней путем отсрочивания и отвлечения их удовлетворения, изменения объекта и способа удовлетворения, слияния их с другими импульсами и т. д. Это означает, что «Я» «ниспровергает принцип удовольствия, имеющий непререкаемую власть над процессами в „Оно“, и замещает его принципом реальности, обещающим большую безопасность и больший успех».

33

Там же, с. 346. — Примеч. авт.

Несмотря на важность своих функций, обеспечивающих удовлетворение инстинктов организма, который иначе бы почти наверняка был уничтожен или уничтожил себя, «Я» сохраняет свою характеристику «отростка» «Оно». По отношению к «Оно» процессы «Я» остаются вторичными процессами.Пожалуй, более всего проливает свет на зависимость функции «Я» раннее высказывание Фрейда о том, что мышление в целом «есть только окольный путь от Воспоминания об удовлетворении… к подобному сохранению того же воспоминания, которое должно быть пережито еще раз посредством моторного опыта» [34] . Воспоминание об удовлетворении стоит у истока мышления как такового, скрытой движущей силой которого является побуждение вновь пережить прошлое удовлетворение. Так как принцип реальности превращает этот процесс в бесконечную серию «окольных переходов», «Я» переживает действительность как преимущественно враждебную, и его позиция сводится преимущественно к «защите». Но, с другой стороны, поскольку реальность посредством этих окольных путей способствует удовлетворению (хотя и «видоизмененному»), «Я» вынуждено отвергнуть те побуждения, удовлетворение которых привело бы к уничтожению его жизни. Таким образом, «Я» защищается на два фронта.

34

The Interpretation of Dreams, p. 535. Позднее с развитием психоанализа роль «Я» стала рассматриваться как более «положительная» при акцентировании его «синтетической» и «интегративной» функций. О важности этого смещения акцента см. Эпилог. — Примеч. авт.

В ходе развития «Я» появляется другая психическая «инстанция» — Сверх-Я.Оно возникает из долгой зависимости ребенка от своих родителей, и родительское влияние остается его ядром. Впоследствии, восприняв множество общественных и культурных воздействий, «Сверх-Я» сгущается в могучего представителя утвердившейся морали и того, «что принято называть „высшими“ ценностями человеческой жизни». Теперь те «внешние ограничения», которые сначала налагались на индивида родителями, а затем другими социальными инстанциями, интроецируются в «Я» и становятся его сознанием. С этого времени душевная жизнь наполняется чувством вины — потребностью в наказании, проистекающей от нарушений или желания нарушить эти ограничения (в особенности в Эдиповой ситуации), «…обычно „Я“ приступает к вытеснениям по заданию и поручению своего „Сверх-Я“…» [35] . Однако скоро вытеснение, как и большая часть чувства вины, становится бессознательным, иначе говоря, автоматическим.

35

«Я» и «Оно», с. 386. — Примеч. авт.

Франц Александер говорит о «превращении сознательного осуждения, которое основывается на восприятии (и суждении), в бессознательный процесс вытеснения». Он выдвигает предположение о тенденции к сокращению подвижной психической энергии до «тонической формы» — отелеснивании души(corporealization of the psyche) [36] . Этот процесс, в ходе которого первоначально сознательная борьба с требованиями действительности (родители и те, кто впоследствии влияет на формирование «Сверх-Я») переходит в бессознательные, автоматические реакции, имеет важнейшее значение для развития цивилизации. Посредством стяжения сознательного «Я» происходит утверждение принципа реальности, что означает замораживание автономного развития инстинктов и фиксацию их структуры на уровне детства. Последней теперь внутренне присуще стремление к status quo ante [37] . Эта реакционность — как в прямом, так и в переносном смысле — составляет теперь существо инстинктивного поведения индивида. Он относится к себе с суровостью, которая была к месту на детской ступени его развития, но выглядит устаревшей в свете возможностей зрелого (индивидуального и социального) разума [38] . Индивид казнит себя (и тем самым действительно бывает наказан) за несовершенные поступки или за поступки, несовместимые с цивилизованной действительностью, с образом цивилизованного человека.

36

Alexander, Franz. The Psychoanalysis of the Total Personality. New York: Nervous and Mental Diseas Monograph, § 52, 1929, p. 14. — Примеч. авт.

37

прежнее состояние (лат.). — Примеч. пер.

38

Ibid., pp. 23–25. О дальнейшей дифференциации и структуры «Я» см. ниже. — Примеч. авт.

Таким образом, принуждение «Сверх-Я» направлено не просто на выполнение требований действительности, но также требований прошлойдействительности. В силу этих бессознательных механизмов психическое развитие отстает от реального развития или (поскольку первое само является фактором последнего) тормозит его, отрицая его возможности во имя прошлого. Эта двойная функция прошлого обнаруживается в воздействии на формирование индивида и его общества. «Оно», как бы припоминая господство принципа удовольствия, когда необходимостью была свобода от недостатка в чем-либо, постоянно пытается внести в будущее следы этих воспоминаний, тем самым проецируя прошлое на будущее. Однако «Сверх-Я», также бессознательное, отвергает инстинктивное требование будущего во имя прошлого — прошлого не целостного удовлетворения, а горького приспособления к карающему настоящему. С прогрессом цивилизации и ростом индивида как филогенетически, так и онтогенетически следы воспоминаний о единстве свободы и необходимости угасают в подчинении необходимости несвободы. Память, рациональная и рационализированная, сама покоряется принципу реальности.

Принцип реальности обеспечивает сохранность организма во внешнем мире. В случае с человеческим организмом речь идет об историческоммире. Внешний мир, противостоящий растущему «Я», на любом этапе является специфической социо-исторической организацией действительности, воздействующей на психическую структуру посредством специфических общественных инстанций и их представителей. Утверждалось, что понятие Фрейда принцип реальностиигнорирует этот факт, превращая исторические обстоятельства в биологические нужды, поскольку его анализ репрессивного преобразования инстинктов под влиянием принципа реальности производит обобщающий переход от специфической исторической формы реальности к реальности вообще. Эта критика справедлива, но ее справедливость не задевает заключенной в обобщении Фрейда истины, что в основе всехисторических форм принципа реальности в цивилизации лежит репрессивная организация инстинктов. И, объясняя ее непримиримостью первичного принципа удовольствия и принципа реальности, он тем самым выражает исторический факт прогресса цивилизации как организованного господства.Это понимание всецело пронизывает его филогенетическую конструкцию, которая выводит цивилизацию из замещения патриархального деспотизма примитивной орды интернализованным деспотизмом клана братьев. Именно потому, что цивилизация в целом была организованным господством, историческое развитие предполагает значимость и необходимость всеобщего биологического развития. Таким образом, «неисторическому» характеру фрейдовских понятий присуще и противоположное качество: их историческое содержание может быть схвачено не путем добавки каких-либо социологических факторов (как поступают культурологически ориентированные неофрейдистские направления), но путем развертывания их собственного содержания. В этом смысле наше последующее рассуждение является «экстраполяцией», которая исходит из понятий теории Фрейда и предположений, в ней содержащихся, однако привязанных к конкретному предмету, вследствие чего исторические процессы предстают как естественные (биологические).