Эрос
Шрифт:
– У нас работа.
Софи находит, что Мартин как-то неестественно немногословен.
– Ты можешь передать ему одну просьбу?
– Кому?
– Борису.
– Конечно, когда увижу его.
– Ведь ты его хорошо знаешь. Ты сам говорил.
– Да, можно сказать, знаю. Более или менее… Берлин – очень большой город.
– Разве вы не работаете в одной фирме?
– Не-а. У Бориса собственное такси. Он работает на себя. Что же я должен ему передать?
– Ничего.
Софи теряет уверенность. Ведь Борис сказал, что работает в такси лишь временно.Разве в таком случае
– Я совсем расклеилась. Проводишь меня до дома?
– Кто – я?
– Ну а кто же? – отзывается Софи и берет Мартина под руку.
Здесь
Когда в половине шестого утра я вернулся в номер отеля, обнаженные Сильвия и Лукиан спали, прижавшись друг к другу. Я улыбнулся – нет, даже ухмыльнулся. Это был самый простой и самый гениальный выход из создавшегося положения, и я искренне порадовался за обоих. Хотя, возможно, между ними не было ничего серьезного – они просто использовали наилучшим образом ту ситуацию, в которую попали. Существа, которым можно позавидовать.
Лукиан проснулся, накинул простыню на свои голые чресла и спросил, как мои дела.
– Я совсем не могу водить машину.
– То есть?
– Теперь я таксист – и не умею водить.
– Скажешь тоже. Почему не умеешь? А тот спортивный автомобиль, помнишь?…
– Думаю, я все забыл и разучился.
– Водительские навыки не забываются. Потренируешься и живо все вспомнишь.
Я всегда любил Лукиана за позитивный настрой.
В Берлине категорически запрещены любые демонстрации. Это стало звездным часом для Социалистического союза немецких студентов, что организовывал просветительские акции, раздачу листовок, которые наконец-то стали читать, а не выбрасывать, как раньше, в мусор. Я сидел за рулем такси Мартина и заново учился вождению. Тренировались мы на огромной пустой парковке.
– Значит, она спрашивала про меня?
Машина резко дергалась, неуклюже виляла, передачи скрипели.
– Ну, – ответил Мартин.
– Так спрашивала или нет?
– Да, шеф.
– Что именно она сказала?
– Ничего…
– Что конкретно?
– Спросила, могу ли я передать моему приятелю Борису одну просьбу.
– О чем?
– Она не сказала. Сказала только, что расклеилась.
– Что значит – расклеилась?
– Она не уточняла.
– Ты был у нее?
– Нет, шеф. А что, это входило в мои обязанности?
Его ложь выглядела до смешного неуклюжей. Я давно уже нанял новых людей, что вели наблюдение за квартирой на Мерингдамм. Мартин заходил туда. Мне не составило бы никакого труда узнать все детали его визита, но я и сам этого не хотел. В квартире Софи были установлены жучки – пожалуйста, не ужасайтесь так – да, три прослушивающих устройства, но они предназначались лишь на крайний случай. Я строго-настрого запретил агентам снимать с них информацию и велел делать это только по моему особому распоряжению. Крайним случаем я считал момент, когда из тюрьмы вернется Генри. Мне казалось, что Софи грозит страшное насилие с его стороны, и даже видел во сне всякие ужасы на эту тему. Это был сон, всего лишь сон. Но когда человек боится чего-то, сны помогают предсказать события лучше любой Кассандры. Понимаете?
Генри захотел,
чтобы его, как белого человека, забрали из каталажки на такси. Эта новость сильно возбудила меня. Итак, в тот день наша прослушивающая техника поработала на славу. Вы обязаны знать все.«Говорит Софи Крамер. Я хочу заказать такси. Мерингдамм, дом 67. Машина мне нужна через пятнадцать минут».
Если бы вы знали, как чисто и безупречно мы сработали! Заказанное такси застряло по дороге – его втянули в маленькое дорожно-транспортное происшествие. Вместо этого на Мерингдамм, 67 отправился я.Зачем? Не знаю. В то сумасшедшее время все не только казалось возможным, но и являлось таким.
Из подъезда вышла Софи, села в мою машину и сказала:
– Добрый день. Мне нужно в Тегель, к зданию тюрьмы… Борис?
– Привет.
– Этого не может быть!
– Почему? Как твои дела?
– Ох, ужасно. Ладно, чего я, у меня все нормально. Такое совпадение!
– Ты о чем?
– Слушай, не сердись на меня…
– За что?
Она посмотрела на часы, явно раздумывая, не поймать ли другое такси. Но почему, собственно? Однако времени у нее уже было в обрез.
– Борис, ты можешь сделать мне одолжение?
– Какое?
– Забудь, что мы с тобой знакомы. Не спрашивай больше ничего. Пожалуйста!
Мы тронулись с места, и потом Софи все-таки объяснила, почему мне нельзя показывать, что мы с ней знаем друг друга. Она даже потребовала, чтобы я поклялся ей в этом.
У выхода из тюрьмы уже поджидал Генри с набитым вещевым мешком у ног. Софи выскочила из машины, бросилась к нему на шею, покрывая лицо поцелуями. Она держалась беспокойно, неуместно суетилась, а я испытывал боль и удовольствие. Одно чувство сменяло другое, удары током чередовались со вспышками света.
– Я уже думал, что ты не приедешь.
– Застряли в пробке.
– У меня внутри тоже пробка. Гормональная. Он жадно лапал ее, не пропуская ни одного места. Мне стало тошно.
– Потом, Генри! Позже! Потерпи до дома.
Я нажал на газ. За моей спиной сидела моя святая возлюбленная, и ее мяла и тискала эта грязная свинья. Две трети времени нашей поездки я смотрел только в зеркало заднего вида.
– Что это у тебя на лбу?
– Ништяк, все уже заживает, – хрюкнул Генри, едва ли не гордясь, тем, что у него на лбу красуется такая гуля.
– Кто это тебя? Фараоны?
– Угу.
Врет и не краснеет. Я знал все. Вы можете себе представить, что это такое – знать все?
Софи поцеловала шишку – и я едва не врезался в другую машину, пропустив знак пересечения с главной улицей.
– Ты, урод, куда прешь?! – цыкнул на меня Генри.
– Простите.
Проклятие! До чего же глупую ошибку я совершил. Меня словно ударило током. Разве настоящий берлинский таксист извиняется за свою оплошность?!
– И кому теперь только не дают права…
– Ничего, с каждым бывает, – сказала Софи. Она выглядела так восхитительно.
– А ты? Хорошо попраздновала? – угрюмо спросил у нее Генри.
– При чем тут праздник?
– Я слышал, кого-то шлепнули. Эх, меня бы туда!
– Я считаю, что это большое горе.
– Эх, я уж думал, что так и застряну там до скончания века. Биргит, гнида, два раза приходила ко мне, сказала, что ничего не может поделать. Она меня не любит, точно тебе говорю.