Эротизм без берегов
Шрифт:
…к октябрю Лида была моей. История, рассказанная здесь, находит аналогии в отношениях Брюсова с Н. А. Дарузес. Попытка описания этих отношений в художественной форме была предпринята им в прозаическом отрывке без названия:
«Свечи удвоены в зеркале, исчерченном вензелями, но блеск их еле проникает за драпри. Только над перегородкою полоса белого света.
Подушки на кровати давно сбились — одеяло сползло к стене — было душно.
— Альвиан, вернемся на диван.
— Что за пустяки! ты боишься меня? здесь так хорошо — полутьма — С нами вино, давай чокнемся.
— Ты хочешь меня напоить?
— Глупая! — милая! — птичка!
Она смеется. Смех полувоздушный, ласковый.
— Как я тебя понимаю, Альвиан. Только это тебе не удастся.
— О, но <1 слово нрзб> не кажется, что с <милым другом?>. Но ты ошибаешься — чего я хочу? — ты с тобой рядом, это — ты. Я целую тебя — разве я не счастлив без конца, как море — так, так, минуту — ляжем — слышишь, как плещут…
И она отдается тревожной игре — дыхание замирает на миг.
Молчанье. Тьма. Они лежат рядом, овеянные каким-то ароматом. Точно гигантское, гигантское тело раскинулось по морскому берегу. Ноги омывает океан, волоса опутали прибрежные пальмы, а руки далеко раскинуты по дюнам. О, как подымаются круглые груди под магической луной!
— Лидочка, ты любишь меня?
— Тебе не смешно <?> так спра<ши>вать? — Тише, оставь <?> меня.
— Зачем на тебе корсет? броня? щит?
— Оставь, что ты делаешь!
Альвиан расстегивает грудь; она смеется, ее тешит опасная игра — Альвиан приникает жадными устами к шее — она смеется.
— Оставь меня, пусти.
— Это ничего… я люблю… не люблю —
Бессвязн<ые> слова. Она сопротивляется. Они молчат и борются. Молчанье. Тьма. Во мраке кровать, как целый мир. Каждое место на ней ожило, каждый угол получил значение. Тяжело дыша <?>, Лидия от<ходит?> вглубь — Подуш<ки> <1 слово нрзб> — <3 слова нрзб> — <1 слово нрзб> Хриплые звуки — Тьма — Какие-то сети <2 слова нрзб>, над кроватью — больше, больше.
— Не надо, ми<лый>, Альвиан — я буду кричать.
— Я тебя люблю.
Послед<ним> усилием она вырывается — он хватает ее за плечи и валит — она не чувствует боли, а он не сознает своей грубости —
— Пусти…
Они <сплетены?> — и она неподвижно откинулась навзничь — они не хотят разорвать объятий и судорожно держат друг друга.
— Альвиан…
У
Он рыдает — она плачет. Где ж дерзость —
— Что ты со мной сделал.
— Милая — птичка! — .»
Катя — ее прототипом явно служила Мария Павловна Ширяева, сестра жены А. А. Ланга, роман Брюсова с которой начался в 1894 г. и тянулся довольно долго.
Т. В. Мисникевич
Федор Сологуб, его поклонницы и корреспондентки
Я хочу иметь любовницу холодную и далекую. Приезжайте и соответствуйте.
…очарование порока — мудрейшее и злейшее из очарований.
Федор Сологуб долго оставался «в тени» литературной славы и популярности, что, несомненно, обостряло интерес писателя к мнению современников — литераторов, критиков, читателей [693] . По свидетельству Е. Я. Данько, посещавшей Сологуба в последние годы его жизни, писатель «часто говорил, что его книги читают только истерички и дефективные подростки» [694] . О. Н. Черносвитова, сестра Ан. Н. Чеботаревской, разбиравшая архив Сологуба для передачи в Пушкинский Дом, отметила в корреспонденции писателя большое количество писем от «читателей и почитателей обоего пола» [695] . Эти письма, не попадавшие до настоящего времени в сферу внимания исследователей, содержат интересный материал для изучения проблемы литературной репутации Сологуба. Они позволяют представить, кто же в действительности читал его книги и как «бытовал» «миф о Сологубе» в сознании массового читателя и в окололитературной среде. Письма «почитателей» дают и определенный «ключ» к постижению творческого «я» и «внутренней загадочной жизни» писателя, чрезвычайно «закрытого» для окружающих. Любые сведения, даже достаточно косвенные, которые помогают «разомкнуть» всегда присутствовавшее, по определению З. Гиппиус, «кольцо холодка» вокруг Сологуба [696] , являются ценными и важными.
693
Сологуб неоднократно жаловался на отсутствие интереса к его творчеству со стороны критиков и читателей (см., например: Литературный календарь-альманах 1908 / Сост. О. Норвежский. СПб., 1908. С. 49; Книга о русских поэтах последнего десятилетия / Под ред. М. Гофмана. СПб.; М., 1909. С. 240). Писатель коллекционировал любую печатную информацию о себе: в его архиве сохранилась обширная подборка газетных и журнальных вырезок, в том числе на английском, немецком и французском языках, со статьями и заметками о его произведениях и лекционных выступлениях, а также альбомы с рецензиями на сборники его стихов, романы «Мелкий бес» и «Творимая легенда», трагедию «Победа смерти» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 2–15, 17–19).
694
Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения / Вступ. статья, публ. и коммент. М М. Павловой // Лица: Биографический альманах. Вып. 1. М.; СПб., 1992. С. 218.
695
См.: Письмо О. Н. Черносвитовой Т. Н. Чеботаревской / Публ. М. М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 318–319.
696
См.: Гиппиус З. Н. Живые лица. Л., 1991. С. 164.
В настоящую публикацию вошла небольшая часть имеющихся в архиве Сологуба писем поклонниц его таланта. По-видимому, писатель сохранял практически всю поступавшую к нему корреспонденцию «барышень и дам». Интерес к современницам вполне соответствовал творческой установке Сологуба — собирать и изучать «натуру» [697] . «Альдонсы-Дульцинеи» самого разного возраста и социального положения — «маленькие актрисы», начинающие писательницы, «барышни от мелопластики», домашние учительницы, конторские служащие и т. д., жительницы столицы и «провинциалочки восторженные» — охотно открывали перед любимым писателем «завесы души». В 1913–1916 гг. Сологуб побывал с лекциями «Искусство наших дней» и «Россия в мечтах и ожиданиях» во многих частях империи. В своем интервью о первой поездке по городам России Сологуб отмечал: «Мне интересно было посмотреть на своего читателя. Из этого знакомства я вывел заключение, что читатель в массе относится более непосредственно и, пожалуй, даже глубже к писателю, чем критика. <…> Цель моей поездки была — выступить хоть однажды перед публикою без посредства прессы и критики» [698] . Полные залы на лекциях Сологуба нередко обеспечивала именно «дамская» часть аудитории. Любимому поэту рукоплескали и юные гимназистки, и «дамы в бриллиантах» [699] .
697
Подробнее об особенностях творческого метода Сологуба см.: Павлова М. М. Преодолевающий золаизм, или Русское отражение французского символизма (ранняя проза Ф. Сологуба в свете «экспериментального метода») // Русская литература. 2002. № 1. С. 211–220.
698
В.Т. <Тер-Оганезов В.Т.> Федор Сологуб о своей поездке // День. 1913. № 112. 28 апреля.
699
В феврале 1914 года он сообщал Чеботаревской: «Вчера читал в Воронеже. Людишек набралось очень много. Учащихся пустили, и потому было довольно много гимназисток»; «приходили за билетами, больше барышни и дамы» (Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская / Вступ. статья, публ. и коммент. А. В. Лаврова // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 334, 345). О восторженном приеме, оказанном писателю провинциальными «барышнями», писали и журналисты. Например, корреспондент газеты «Волынская почта» дал «отчет» о лекции Сологуба «Искусство наших дней» от имени одной из слушательниц: «Боже! бедная, несчастная я! Наконец я увидела, посмотрела, оглядела, почувствовала глазами, ощутила взором себя, Сологуба, не все ли равно, свою мечту, мечтательней мечты… услышала, моих ушей коснулся тихий шепот… что со мной! <…> Полный зал… битком молодежи, гимназисток, учеников, несколько учителей, много барышень, дам…» (Sic. Заметки из дневника житомирянки // Волынская почта. 1913. № 315. 5 декабря. С. 3).
Е. З. Гонзаго-Павличинская. Открытое письмо Федору Сологубу. 23 июня 1915. ИРЛИ.
Трудно сказать, что, кроме писательского любопытства, подталкивало Сологуба к общению с «читательницами» — тщеславие, сочувствие или стремление педагога воспитывать «малых сих». Они же видели своего кумира отзывчивым, чутким и мудрым, и он старался этому представлению соответствовать. В образе «кирпича в сюртуке» редко кому удавалось рассмотреть «живого» Сологуба [700] . Р. Иванов-Разумник, с которым Сологуб жил подолгу в одном доме в Детском Селе в середине 1920-х гг., писал по этому поводу: «…я благодарен судьбе, что она дала мне узнать милого, простого, детски смеющегося Федора Кузьмича, а не того Сологуба, каким я его знал (вернее — представлял): „комантного“, обидчивого, брюзгливого, резкого, тщеславного. Все это — было, но было той внешней шелухой, за которой таилась детская, добрая душа; он был очень застенчив (право!) — и скрывал эту застенчивость в резкости; он был очень добр и отзывчив — и стыдился своей доброты; был широк — и окутывал себя часто досадной мелочностью» [701] .
700
Г. Иванов вспоминал о своих встречах с Сологубом:
«„Кирпич в сюртуке“ — словцо Розанова о Сологубе. По внешности действительно не человек — камень. <…> Когда меня впервые подвели к Сологубу и он уставил на меня бесцветные ледяные глазки и протянул мне, не торопясь, каменную ладонь (правда, мне было семнадцать лет), зубы мои слегка щелкнули — такой „холодок“ от него распространялся».
701
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / Подгот. текста Т. В. Павловой, А. В. Лаврова и Д. Мальмстада; Публ., вступит. статья и коммент. А. В. Лаврова и Д. Мальмстада. СПб., 1998. С. 553.
Сологуб во многих случаях благожелательно отвечал на письма своих «мудрых дев» и их просьбы — прислать фотографию или книгу с автографом, билет на спектакль, лекцию и т. д., оценить первые творческие опыты: «девушки» нередко обращались к Сологубу во второй раз; иногда между писателем и «поклонницей» устанавливалась переписка, как, например, с одной из первых корреспонденток — домашней учительницей из Петербурга Еленой Брандт (см. п. 1).
Демократическое происхождение писателя, сочувствие «униженным и оскорбленным» в его творчестве располагали «читательниц», «находящихся в крайней нужде», к просьбам оказать им помощь деньгами [702] . Курсистка Нина Пожарская так объясняла Сологубу, почему она именно его просит одолжить двести рублей на продолжение образования: «У Вас есть одно маленькое, но прекрасное стихотворение, которое я, к сожалению, наизусть не помню. Содержание его приблизительно такое: если выйдешь в глухую ночь на улицу и услышишь зов о помощи, то, хоть сам погибни, а тому, кто зовет, помоги. Из-за этого стихотворения я и обращаюсь к Вам, а не к кому-либо другому» [703] .
702
Например, в образе «усталой и больной» «интеллигентной дамы», давшей в газету объявление с просьбой о помощи, приходит «милая смерть» к герою рассказа «Смерть по объявлению» (впервые: Золотое руно. 1907. № 6):
«Какая-то интеллигентная молодая дама, красивая и воспитанная, находясь в крайней нужде, просила добрых людей одолжить ей пятьдесят рублей; согласна была на все условия. Просила писать в семнадцатое почтовое отделение до востребования, предъявительнице квитанции за № 205824».
703
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 548. Сологуб, по-видимому, иногда помогал обратившимся к нему за помощью; одна из «просительниц» писала ему:
«Я, несмотря на то, что Вы сказали, если у Вас будут деньги, Вы сами мне пришлете, решаюсь Вас просить, уж очень мне хочется устроиться так, чтобы иметь возможность учиться. Не сердитесь, что Вы раз помогли в очень тяжелую минуту, так я обращаюсь к Вам уж и не с такой насущной нуждой».
Интерес
некоторых «читательниц» к Сологубу не всегда ограничивался восхищением его писательским талантом. По словам А. Блока, «просто поклонницы иногда неуловимо переходят во влюбленных» [704] . «Роман в письмах» с одной из «почитательниц» воплотился в реальный сюжет, полностью изменивший жизнь Сологуба: «просто» поклонницей, увлеченной творчеством Сологуба, была в начале знакомства с писателем его будущая жена — Ан. Н. Чеботаревская [705] . После премьеры трагедии Сологуба «Победа смерти», состоявшейся 6 ноября 1907 г., Чеботаревская писала «мэтру»: «Дорогой Федор Кузьмич! Пишу Вам эти слова за ту радость и муку, которые я ощущала вчера в театре. О, какой Вы счастливый, как я завидую Вам (нет, впрочем — последнее неправда), как радуюсь Вашему торжеству (пожалуй, это „торжество смерти“?). Может, пьеса оттого так волновала меня, что многое было слишком близко мне, слишком пережито. Нет, конечно, главное, что она написана великим мастером, чудесным пером „Великого (!) беса“, огромным, ценным талантом. Счастье, что можно пользоваться им, — и большое, большое спасибо за 6-е ноября» [706] . Восторженное «поклонение» писателю стало и движущей силой в стремлении Чеботаревской «творить» его жизнь. «Она по-своему любила его, — вспоминал Конст. Эрберг, — но, ценя талант Сологуба, думала, что шумиха, ею создаваемая вокруг его имени (причем часто неумелая!), может как-то способствовать „славе“ писателя» [707] .704
См.: Александр Блок. Переписка: Аннот. каталог. Вып. 1: Письма Александра Блока. М., 1975. С. 17.
705
Об истории отношений Ф. Сологуба и Ан. Н. Чеботаревской см.: Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская. Указ. изд. С. 290–384.
706
ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 937. Л. 1–2.
707
Эрберг Конст. (К. А. Сюннерберг). Воспоминания / Публ. С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1977 год. Л., 1979. С. 140.
Многие из окружения поэта с иронией и некоторым сожалением отнеслись к нарушению «красивой тишины» в его доме [708] и даже позволяли себе «бранить Анастасию (Чеботаревск<ую>), испортившую жизнь и творчество Сологуба» [709] . Злой намек на союз Сологуба и Чеботаревской был сделан М. Горьким в Сказке III из его цикла «Русские сказки». Герой Сказки поэт Смертяшкин женится на своей поклоннице — «знакомой модерн-девице Нимфодоре Заваляшкиной»: «Евстигнейка же на радостях решил жениться: пошел к знакомой модерн-девице Нимфодоре Заваляшкиной и сказал ей: „О, безобразна, бесславна, не имущая вида!“ Она долго ожидала этого и, упав на грудь его, воркует, разлагаясь от счастия: „Я согласна идти к смерти рука об руку с тобой!“ „Обреченная уничтожению!“ — воскликнул Евстигней. Нимфодора же, смертельно раненная страстью, отзывается: „Мой бесследно исчезающий!“ Но тотчас, вполне возвратясь к жизни, предложила: „Мы обязательно должны устроить стильный быт!“» [710] .
708
См., например: Тэффи Н. А. Федор Сологуб // Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993. С. 80–93; Добужинский М. Встречи с писателями и поэтами // Там же. С. 358–359; Белый А. Начало века. М., 1990. С. 488.
709
Чуковский К. Дневник 1901–1929. М., 1991. С. 18.
710
Горький М. Полн. собр. соч. Художественные произведения: В 25 т. М., 1968–1976. Т. 12. С. 178–179. Об отношении Сологуба и Чеботаревской к Сказке Горького см.: Федор Сологуб и Ан. Н. Чеботаревская. Переписка с А. А. Измайловым / Публ. М. М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела на 1995 год. СПб., 1999. С. 233–237. Подробно об истории конфликта между Горьким и Сологубом, возникшего в связи с публикацией Сказки, см.: Никитина М. А. М. Горький и Ф. Сологуб: (К истории отношений) // Горький и его эпоха: Исследования и материалы. Вып. 1. М., 1989. С. 185–203.
З. Шадурская. Открытое письмо Федору Сологубу. <1908–1910>. ИРЛИ.
Один из самых трагических рассказов Сологуба — «Мышеловка» (1913) [711] посвящен истории любви одинокого, умудренного жизнью поэта и юной поклонницы: «Вечером, когда поэт только что зажжет лампу, иногда приходила к нему Анночка Алеева — его поклонница, барышня, служившая в какой-то технической конторе. Поэт любил ее за то, что она любила его стихи и многие знала на память. <…> Анночка, сама того не замечая, мало-помалу влюбилась в поэта». Поэт видит в Анночке спасение от одиночества, но именно она приносит в дом поэта мышеловку, воплотившую для него весь ужас жизни [712] .
711
Впервые: Огонек. 1913. № 22. 23 июня; вошел в сборник рассказов Сологуба «Слепая бабочка» (М., 1918).
712
Возможно, именно к рассказу «Мышеловка» отсылает Л. М. Клейнборт в своем мемуарном очерке о Сологубе, рассуждая об изменении жизни писателя после женитьбы:
«Смотришь на него в его изысканной гостиной — в синем костюме, с пестрыми носками, — а приходит на ум мелкий дождичек, темнота, и мыши, мыши без конца…».
Своего рода «мышеловкой» обернулось для писателя изменение его жизненного уклада [713] . Присутствие в салоне на Разъезжей «разнообразных» людей способствовало «трескучему буму сомнительной славы» вокруг имени Сологуба, в том числе и усиленному распространению разного рода слухов и сплетен о его декадентской «порочности». Л. Клейнборт писал в мемуарном очерке о Сологубе: «Когда он ставил свои „Ночные пляски“ [714] , в которых подвизались двенадцать оголенных дев, говорили, что эти девы его „глубины сатанинские“, в которых он и купается. Особняком стояла сама Чеботаревская, которая не то сама секла своего супруга, не то он ее, после чего они предавались половому безумству. <…> Сама по себе Чеботаревская была для него ничто. Но Чеботаревская, как подруга Сологуба… это уже марка, действовавшая на воображение» [715] .
713
Г. Чулков писал по этому поводу:
«Теперь Сологуб жил не в скромной, тихой, серьезной и задумчивой своей квартире, где когда-то бесшумно ходила по комнатам его молчаливая сестра. Пришлось нанять большую квартиру, где была гостиная с пышною мебелью. Этот салон посещали теперь люди разнообразные. Прежде Сологуба навещали одни поэты, теперь шли в его квартиру все — антрепренеры, импресарио, кинематогравщики…»
714
Постановка драматической сказки Сологуба «Ночные пляски» состоялась 9 марта 1909 г. в Литейном театре (режиссер Н. Н. Евреинов; в спектакле принимали участие С. Городецкий, Ю. Верховский, О. Дымов, Л. Бакст и др., а также жены литераторов).
715
Клейнборт Л. М. Встречи: Федор Сологуб. Указ. изд. С. 103–104.
Образ «рыцаря смерти» и его «почтительной служительницы» стал «маркой», полюбившейся экзальтированным любительницам «декадентских отрав». Поклонницы «нового» искусства, мечтавшие об «утонченных наслаждениях» или просто страдавшие от одиночества и непонимания, «цитируя» любимого писателя в обращенных к нему письмах, тем самым обозначали наиболее привлекавшие их темы и мотивы творчества Сологуба — красоты обнаженного тела, «безмерной и невозможной» любви лунной Лилит, освобождающей от «бредов бытия» «милой смерти». Несомненно, одной из причин массового увлечения Сологубом была своего рода мода на «декадентство» в литературе и жизни. «Мне приходило в голову, что Сологуб, — писала Е. Я. Данько, напрямую связывая популярность писателя с „культом порочности“ „эпохи безвременья“, — цветок, взлелеянный именно той почвой, тем временем, когда в другом кругу царил Распутин» [716] . Параллель, проведенная мемуаристкой между столь непохожими явлениями, не была лишена некоторых оснований. Писательница Вера Жуковская, интересовавшаяся личностью Распутина и принимавшая участие в собраниях его поклонниц в 1914–1916 гг. [717] , в феврале 1915 г. обращалась к Сологубу: «Я заблудилась на пути своем и затеряла след, но в Вас я часто находила огонь путеводный. Вы знаете то, о чем мы можем только догадываться и что ищем на ощупь. Вы внесли так много опьяняющего яда в магию человеческих отношений. Вы разрушили старый грех и освятили страсть. Если бы Вы захотели, Вы могли бы так помочь мне. Вы знаете то, что слаще яда, но эта сладость — сладость нитроглицерина, а Вы над погребом пороховым как царь на троне, как властелин подземных сил» [718] .
716
Данько Е. Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. Указ. изд. С. 226. В архиве Сологуба сохранилась его неопубликованная заметка «Встреча с Распутиным», где, в частности, отмечалось:
«Суммируя свои тогдашние впечатления, мы не могли назвать их интересными. Ничего оригинального, интригующего для нас, людей интеллекта и искусства, не мог представить этот грубый, неопрятный мужик, с потным лицом, с взлохмаченными волосами, с его не то наивным, не то наглым бахвальством, с его абсолютным равнодушием ко всему „умственному“ и закономерному, с его самовлюбленностью и высокомерием выскочки, плохо прикрытыми личиною грубоватой простоты и прямоты. Я забыл сказать, что мужчин, по крайней мере присутствующих, он как будто и не заметил, обращая внимание исключительно на женщин, опять же безотносительно к их социальному или общественному положению. Был какой-то огромный цинизм в его поведении, в его манере обращения с окружающими. На наших дам он тоже, по-видимому, не произвел шармирующего впечатления. Но легко было представить его среди лиц, которых он „эпатирует“ своим бахвальством и невежеством. По моему глубокому убеждению, эта среда и породила это мрачное явление нашей современности».
717
Вера Александровна Жуковская (1885–1956) — племянница ученого-механика Н. Е. Жуковского, автор сборников рассказов «Марена» (Киев, 1914) и «Вишневая ветка» (М., 1918), повести «Сестра Варенька» (М., 1916); интересовалась нетрадиционными формами религиозного сознания, оставила воспоминания о Распутине (опубликованы: Российский архив. Вып. II, III. М., 1992. С. 252–317). Подробнее см. о ней: Эткинд А. Хлыст: (Секты, литература и революция). М., 1998. С. 522–528.
718
Жуковская В. Письмо Ф. Сологубу от 7 февраля 1915 г. // ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 265.