Еще один шпион

– Оператор почти случайно там оказался, едва сам не погиб, – сказал Амир, потирая пальцем глаза. – Но повезло. А если запись есть, то и без денег не останемся. Хочешь, Тимур, тебя курьером отправлю? Я тебе доверяю. А ты мир посмотришь, Красное море, все такое. Хадж заодно совершишь – надо ведь и о душе позаботиться, верно?

Тимур покачал головой.

– В другой раз, Амир. У меня сейчас важный гость, ты помнишь. Я не могу его бросить вот так и уехать куда-то.

Амир поднял растопыренную пятерню, закивал.

– Понял. Да. Все верно. Ты прав, Тимур. Как он, кстати, поживает, этот наш... Тарзан, да?

– Он зовет себя Бруно. Бруно Аллегро. Тарзан – тюремная кличка, он обижается на нее... – Тимур подобрался, прокашлялся, поиграл желваками. – В общем, скажу так: человек он непростой. Очень себя любит. Лилипутом звать нельзя, это у них плохое слово считается. Надо звать: маленький человек. И подход иметь особый. Прежде чем скажешь «добрый день» или «как себя чувствуешь?», надо десять раз про себя повторить, профильтровать – чтобы не подумал чего...

– Вот клоун, ай-яй! – Амир рассмеялся, обнажив крепкие зубы. – От маленького шакала много воняет, это всем известно. Но ничего, чем он глупее, тем меньше жалеть будем потом. Ты его не обижай. Корми, пои, развлечения там какие-нибудь... Сделай ему праздник, Тимур! Позови много людей, раз он такой капризный, пусть видит, как все восхищаются им, девки красивые пусть кипятком писают. Пусть так будет! Ты меня понял?

– Да.

– Вот. Потом этот маленький шакал полезное дело для нас сделает. Будет большой кипеж в Руссне. Так будет! Не эти несчастные будут там погибать, – Амир показал на экран.

Лицо его судорожно напряглось, побелело, вытянутая рука собралась в кулак.

– Кремль будет рушиться. Звезды будут гаснуть. Другие люди будут корчиться в крови. Их все знают, этих людей, каждый в этой стране. Большие люди, больше не бывает! И они умрут, как вот эти простые дети и старики... Каждый это увидит, во всех телевизорах покажут! А если кто-то не сможет умереть – я помогу. Приду и сделаю, как тому летчику в Курчалое – ты помнишь, Тимур?.. Он будет визжать, как свинья. Как он будет визжать! Страх будет стоять в глазах, это каждый увидит. И все поймут: вот, Эчиг-Амир смог его убить, и любой может сделать так с любым русским. И тогда русские уйдут. Так и будет, я клянусь!..

* * *

Наташку будто ветром сдуло с лежака, она даже подпрыгнула от восторга.

– Красотища! Ну, ты только посмотри! Белая!

Семаго посмотрел. Вместе с ним посмотрели двое накачанных загорелых то ли испанцев, то ли португальцев с соседних лежаков – только не туда, куда она показывала и куда послушно вперил взгляд Семаго. На Наташкин зад, естественно. Трепещущий после прыжка, округлый и голый, потому что три шнурка, которые назывались купальными трусиками, ровно ничего не скрывали.

– Ой, не могу! Красивая какая! Смотри же!

В километре от берега – за усыпанной головами и шапочками полосой прибоя, в стороне от жужжащих скутеров и моторок и как бы над всей этой суетой – плыла роскошная белая яхта. Две палубы, острый задранный нос, фиговина какая-то круглая на мачте – антенна, что ли. Люди на верхней палубе, много полуобнаженных загорелых людей, а все кругом белое, и море плещется. Танцуют, кажется. Но музыки не слышно – слишком далеко, а здесь, на берегу, слишком шумно.

Наташка подпрыгнула еще раз. Семаго покосился на соседние лежаки, кряхтя, поднялся и встал за ней, заслонив от посторонних взглядов своей бледной обвисшей тушей. Даже приобнял за плечи для надежности. Но она тут же выскользнула и будто нарочно развернулась так, чтобы этим испанцам-португальцам было изза чего страдать. Даже на цыпочки привстала.

– Ну, почему у нас нет такой яхты, Сереженька? – Наташка капризно надула губы. – Ну, хотя бы маленькой, в два раза меньше! Ну, крохотной совсем! Я хочу! Хочу-хочу! Ты даже не представляешь!

– Ты что, спятила совсем? – сказал Семаго вполголоса. – Кто я тебе, олигарх какой-нибудь? Миллионер? Хочу, хочу! А Луну тебе с неба не достать?

– Зачем мне Луна? – огрызнулась Наташка. – Я про яхту тебе толкую! Просто спросила и все! Чего сразу гонишь?

Спросила она, видите ли. Нет, это была уже не та Наташка, что лет пяток назад: неискушенная, неизбалованная, восторженная. Для той Наташки и неделя в обычном подмосковном санатории была за счастье, где котлеты с макаронами и белье со штампом Минздрава. А этой – ей, вон, испанской Майорки мало, десять евро за один только лежак, не говоря уже об остальном. Яхту ей подавай белую, вынь да положь... Четыре дня всего они здесь, а Семаго уже устал от этих капризов, от этого моря и от этих яхт, от всего на свете.

– Ну, хотя бы прокатиться, а? – гнула она свое. – Там же аренда какая-нибудь, наверное... Или как это называется. Капитана можно нанять, в конце концов...

– Прокатиться – вон, на прогулочном катере катайся! – Семаго старался говорить сдержанно, хотя какая тут к черту может быть сдержанность. – Это тебе не такси, это частная яхта, у нее хозяин есть! С какого это испугу он тебя катать на ней станет?

– Откуда я знаю, с какого испугу? – взвилась Наташка. – Да она тут каждый день плавает, туда-сюда! И там каждый раз какие-то танцы! Ее арендуют, это дураку понятно! Кого хочешь спроси!

– Кого спросить? Кого? – рявкнул Семаго. – Кого? Вон тех педиков испанских?

Он кивнул на соседние лежаки.

– Этих педрил в узеньких плавках, да? Так они понашему ни бельмеса! Хау ду ю ду! О чем я с ними говорить буду? Или тебе это не важно? Небось, не терпится самой с ними пообщаться, а?

Наташка презрительно улыбнулась.

– Да скажи прямо, что жаба душит! В этом все и дело! За бабки свои трясешься! Ты!..

Наташка резко отвернулась, уставилась на море. Глаза превратились в щелочки, губы сжаты, руки сложены на груди – на довольно крепкой еще, аппетитной груди, хотя там, в глубокой ложбинке, где встречаются два полушария – «восток и запад», как говорил Семаго, – кожа стала чуть дрябловатой, вяловатой, в таких почти невидимых микроскопических морщинках.

«И чего я парюсь с этой дурой? – мелькнуло вдруг у него, как откровение. – Наташка стареет, тут ничего не попишешь. Красоты у нее с годами не прибавляется, ума – тоже, к сожалению, зато стервозности...»

– Вы извините, что я вмешиваюсь... Случайно услышал, что вы заинтересовались этой яхтой, и вот решил...

Он обернулся. Это «испанцы-португальцы», те самые, с соседних лежаков. Один из них подошел к Наташке, встал, выставив ногу и подперев бока накачанными руками; второй топтался рядом, исподлобья поглядывал на Семаго.