Еще один шпион
Шрифт:
В глазах Боба промелькнуло что-то. Огонек вспыхнул. Тонкая искра. Лицо оставалось прежним, он лишь тихо кивнул, сам не заметил, наверное.
– Но это при одном условии, – очень серьезно добавил Родион.
– При каком?
– Вы вытащите оттуда моего отца.
Откуда, он уточнять не стал. Боб задумался.
– Я очень уважаю твое решение, Роди. Ты хороший сын. Но... Не знаю. Это вопрос не моей компетенции...
– Если мой отец работал на вас и угодил за это в тюрьму до конца жизни, то вы и должны его вытащить. В этом и состоит порядочность, ответственность и справедливость. Иначе я не стану на вас работать. Это будет неправильно.
Боб задумался еще сильнее, даже лоб потер, чтобы стимулировать мысли. Этот мальчишка очень нужен Фирме. Наверняка они согласятся.
–
– Считаю, что ты согласился с моим условием, – сказал Родион. – Тогда мы договорились!
Боб широко улыбнулся, поднял вверх указательный палец: ага, поймал меня! Рассмеялся.
– Идет! – сказал он и протянул Родиону свою руку.
Перед тем как покинуть 146-ю квартиру, Родион написал расписку о добровольном сотрудничестве и составил подробный отчет о поездке на Майорку и своих встречах с Семаго и Наташей. Диалоги. Обстановку. Сопутствующие обстоятельства. Особенности поведения. Мелкие детали. Вышло шесть с половиной страниц убористого почерка. Пока он писал, Боб смотрел на своем крохотном нетбуке какой-то спортивный репортаж. Из Сан-Диего, кажется, с бейсбольного матча. Прочел отчет, задал несколько вопросов. Расспросил, что означает Наташкино выражение «забила на этот пилинг». Не пилинг, конечно, а именно «забила». Не забыла – забила, надо же. Похохотал. Что-то вписал. Потом объяснил Родиону, в чем будет заключаться смысл его общения с Семаго в Москве, подсказал несколько простых способов получения нужной информации («это тебе с моего журналистского стола»), назвал дату следующей встречи. Здесь же, в это же время. Машина будет ждать на той же парковке у торгового центра.
После чего Боб опять уткнулся в свой нетбук. А-а, нет. Еще сердечно попрощался и пожелал удачи.
Глава 7
Заозерский феномен
Беспорядочно кувыркаясь, она летела из беспросветной черноты дальнего космоса: неправильной формы глыба – то ли замерзшей воды, то ли спрессованного льда, то ли скального базальта, то ли вообще какогото неизвестного материала. Ее размеры было трудно определить: с одной стороны, в ледяном безвоздушном пространстве это некому делать; с другой – слишком велика скорость межпланетной путешественницы – двадцать километров в секунду; а с третьей – здесь ее попросту было не с чем сравнивать. Обломок планетарной катастрофы разминулся с Плутоном и разошелся с Нептуном, промчался мимо Юпитера, чудовищная масса которого несколько изменила траекторию полета, потом пересек орбиту Марса... Он миновал Луну и несся к Земле. Космос оживал: он становился чуть более теплым, плотные потоки ионизированных частиц, которые в этой звездной системе называли солнечным ветром, упруго ударяли в бок, безуспешно пытаясь сдуть пришельца в сторону. На острых черных гранях все ярче отблескивали солнечные лучи, стал попадаться всякий мусор: отработавшие ступени ракет, обломки солнечных батарей, «живые» и «мертвые» космические аппараты... Глыба пролетела недалеко от «Лакросса», который никак на нее не отреагировал, однако, если бы в нем чудом оказался дотошный наблюдатель со специальной аппаратурой, он мог бы определить, что она не меньше устаревшего спутника-шпиона, а может быть, даже больше. Через пятнадцать секунд обломок влетел в земную атмосферу с тем же эффектом, с каким бы вошел в холодную воду раскаленный докрасна клинок только что откованной шпаги: шипенье, брызги и бурлящий паровой след...
Из рапорта начальника смены аэропорта «Харстан» Саблина А.П.:
«22 ноября 2010 г. двухмоторный Ан-24 бортовой номер 11838 выполнял регулярный рейс Харстан – Средне-Колымск. Три члена экипажа, 49 пассажиров. Температура воздуха в Харстане – минус шесть градусов, облачность – 8 баллов.
В 19-06, через 24 минуты после взлета, второй пилот обратил внимание на необычное свечение неба в направлении юго-восток. Солнце садилось в плотный слой облаков
на западе, свечение отмечалось в противоположной стороне неба.В 19-18 интенсивность свечения резко увеличилась. Зарево распространилось на всю видимую часть неба с округлым «оком» в точке зенита. По словам экипажа, напоминало «лампу, накрытую тканью».
В 19-20 самолет вошел в зону сильной турбулентности.
В 19-22 экипаж заметил яркий белый «столб» градусах в тридцати правее от курса следования. Расстояние – километров пятьдесят-семьдесят. «Столб» был слегка наклонен, верхняя часть упиралась в «око», нижняя часть уходила в облака и была заметно шире. По виду «столб» напоминал наполненную белым дымом прозрачную стеклянную трубку. От него исходило дрожащее свечение, голубоватый ореол.
Возникла сильная болтанка. Командир экипажа запросил наземного диспетчера о возможности перехода на более высокий эшелон. При наборе высоты самолет неожиданно потерял управление и начал неконтролируемое пикирование. Зафиксирован кратковременный отказ всех электрических приборов.
Пикирование продолжалось 7 секунд. На высоте 4000 метров экипажу удалось выровнять самолет, лечь на прежний курс.
В 19-28 самолет приблизился на минимальное расстояние к «столбу». Вблизи он представлял собой очень плотный дымный след, кое-где окруженный вспышками электрических разрядов. В целях безопасности командир экипажа решил прекратить дальнейшее сближение и обойти «столб» по широкой дуге.
Во время технического осмотра в аэропорту Средне-Колымска на обшивке стабилизаторов самолета обнаружены два сквозных отверстия диаметром 6 и 10 мм со следами окалины по краям».
Полковник Савичев почувствовал себя плохо и покинул территорию ИК-33, не дожидаясь конца рабочего дня. Его мучила одышка, лицо горело, а тело обливалось холодным потом. Хотя кто там чувствовал себя хорошо, в колонии-то? Особенно сегодня, когда словно морок какой-то напал на всех – на персонал, на заключенных (в четвертой камере оба обитателя попытались вскрыть себе вены, в седьмом – один сокамерник до полусмерти избил другого), даже на собак охраны, свирепых бесстрашных «тевтонцев», которые весь день скулили и ходили, прижав хвосты, будто давило их сверху. Всем было плохо. Но полковник Савичев был в числе немногих, кто мог пересечь охраняемый периметр без риска получить пулю в спину, больше того, средь бела дня спокойно выйти за кованые трехметровые ворота основного КПП. Только и это не помогло. Даже холодный ветер со снегом на улице не избавили от чувства, будто он одет в душную и стылую резину.
– Черт знает что, дышать не могу, – пожаловался он дома жене, стягивая и подавая ей свою мокрую ватную куртку. – В колонии холод собачий, не протопилось еще толком, а все равно душно, как в бане. И на морде жар...
Он посмотрел на себя в зеркало.
– Приболел, что ли?
– Температуру смерь, чего гадать-то, – сказала жена, верная его Полканиха. – Вообще передавали, вирус из Китая пошел, эпидемию ждут.
– Во-во. И Марченко жалился... Вирус, точно. Только как он к нам сюда добрался?
Полканиха посмотрела на него внимательным рентгеновским взглядом.
– Про ваш-то с Марченком «вирус» я все знаю, ага. В магазине в Чапурине «вирус» ваш продается, 150 рублей за бутылку. День жрете, день страдаете. Ужинать будешь-то?
– Никшни! – рявкнул вдруг полковник Савичев. – Худо мне, слышала, дура?
Он переоделся, налил себе полкружки горячего чаю, спустился в погреб, взял с ледника початую бутылку брусничной и долил оттуда до краев. Сел перед телевизором лечиться.
Показывали ментовский сериал. Жена вопила из кухни, чего-то там неймется ей. Потом убежала, хлопнув дверью. Савичев, сжав зубы, пыхтел над кружкой и ждал, когда главного гадюку-азера возьмут с поличным. Потом началась долгая реклама, он встал и глянул в окно. Жена стояла во дворе, а с нею оба сына Марченковы, и жена Марченко тоже, и все они смотрели, задрав головы, на небо. И что-то в этой картине не понравилось полковнику Савичеву, какая-то мелкая, но важная деталь... Тьфу, а тут еще Ералаш разбрехался, цепью стал греметь, как бешеный.