Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Старушка поморщилась:
— Мелкий такой, шебутной? Ушел он.
— Куда ушел? — обомлела Теона.
Дежурная пожала плечами:
— Ушел и все. Нет его. И не ори. Сбежал твой Белкин, выписки не дождался, приличный человек разве так сделает? Еще проверить надо — не стащил ли чего! Полотенец после таких потом не досчитаешься. Один вон недавно графин свистнул, ну не гад ли?
Теона развернулась и нырнула обратно в метель.
Она неслась по улицам, как ракета, на бегу обдумывая план действий — сейчас в «Экипаж» к Манане с Никитой, найти Данилу, сказать им, что Леша пропал, и начнем его искать.
Теона влетела в «Экипаж», словно за ней по пятам неслась стая разбойников.
Теона уже собиралась крикнуть Никите, что надо бежать на поиски Белкина, но вдруг увидела Лешу и замерла. Бледный, осунувшийся Леша поднял голову и встретился с ней глазами.
Она судорожно вздохнула, села за столик Ники у окна и заплакала. Какой же ты дурак, Белкин, я так испугалась…
Леша подошел, опустился перед ней на колени и прижался лицом к ее коленям.
Теона, уже не плача, а улыбаясь, гладила его волосы.
В кофейне вдруг стало тихо-тихо, стихли разговоры и даже музыка; все молчали, боясь помешать.
В этой абсолютной тишине было разве что слышно, как вьется кофейный дымок.
Детский дом полным составом ушел в актовый зал на новогоднюю елку. Только Лёня сидел один в своей комнате и механически, без особых эмоций и интереса, катал паровоз, подаренный Линой. Впрочем, это занятие ему быстро наскучило, и, забросив игрушечную железную дорогу, Лёня подошел к окну, из которого хорошо просматривался двор. За окном валил снег, и дворник с угрюмым лицом махал лопатой (если и есть кто-то, кто не любит снег, то это, понятно, дворники). Лицо у Лёни тоже было угрюмое — с самого утра он ждал, что за ним придут Данила с Линой и заберут его домой. Данила ведь обещал, что Новый год они встретят дома, все вместе, а до Нового года остается, как сказала воспитательница, несколько дней.
На самом деле он и вчера их ждал — полночи проторчал у окна; вроде знал, что уж ночью-то никто не придет, но тут дело такое — все понимаешь, но стоишь у окна и стоишь, словно тебя приклеили.
И вот сегодня с утра он опять на своем посту, как дежурный по снегу.
Из актового зала доносились музыка и смех; одиночество, как льдинка, кололо Лёню. Он вдруг заметил, что на подмогу к угрюмому дворнику пришел второй — тоже угрюмый (но зато теперь их было двое — вдвоем-то все веселее, и лопатами они теперь махали бодрее), что на ветке против окна сидело две вороны, а у детдомовского крылечка расположились два местных кота — черно-белый и бело-черный. Все были по парам, а он вот один.
Лёня продолжил развивать этот логический ряд — льдинка уколола сильнее: у Лины теперь есть Данила, а у Данилы — Лина, у отца — водка, и только у него никого нет, есть разве что паровоз, который едет по кругу.
В комнату заглянула директриса:
— Лёня, ты бы шел к ребятам, там Дед Мороз подарки раздает!
— Да ну нафиг, — Лёня упрямо мотнул головой.
Оторвать его от окна было невозможно — разве что силком увести.
— Лёня, ну в чем смысл-то? — расстроилась директриса. — Если ты кого-то ждешь, то ждать можно и там, в зале, со всеми.
Лёня пожал плечами: как в чем? Он страшно боялся пропустить Лину с Данилой. Вот они придут, а его нет — он, как дурак, побежал за подарками от Деда Мороза! — и что тогда? Все же рухнет, сломается: Новый год дома, семья, жизнь. Значит, надо стоять, караулить.
— Ясно, — вздохнула директриса и ушла.
Снегу насыпало еще больше, и во двор вышел отработавший утренник Дед Мороз. Он стянул
шапку, бороду и пошел к припаркованной неподалеку машине. Вид у него был усталый и похмельный — вот он тоже был один (хоть бы какую-то завалящую снегурку к нему приставили, но нет — ни оленей, ни Снегурочки, все сам, все сам).«Ну точно ненастоящий!» — подметил Лёня.
Фальшивый Дед Мороз сел в машину и уехал.
Лёня вздохнул — тоска была лютая, льдинка в сердце разрасталась до размеров сугроба. Не придут они. Зря ты поверил…
И в этот миг он увидел, как по двору идут Данила с Линой.
По пути домой они заехали в парк. Данила в этот день взял с собой камеру и долго снимал Лину с Лёней. Потом он передал камеру Лёне и предложил ему фотографировать снег с разных ракурсов.
— А зачем? — не понял Лёня. — Он же все равно одинаковый, белый и белый!
— Так ведь и белый цвет имеет много оттенков и может быть молочным, серебристым, зеленоватым и бог весть каким еще, — улыбнулся Данила. — Недаром северные народы различают так много оттенков белого! Как-нибудь возьму тебя на Крайний Север, и ты увидишь, как снег зависит от времени дня, теней, освещения и как он сам подсвечивает пространство.
Лина тоже смотрела на снег (а ведь и впрямь, он разный — и сиреневый, и розовый, и ослепительно голубой — настоящая снежная акварель!), потом перевела взгляд на своих мужиков и улыбнулась. Высокий Данила рядом с маленьким Лёней казался еще выше. Лёнька глядел на Данилу, задрав голову — сейчас шапка свалится! — с таким обожанием и так внимательно его слушал, словно боялся пропустить даже одно слово.
— Был такой замечательный художник, который все время рисовал иней, — рассказывал Данила, — перед тем, как начать рисовать, он ложился в снежную траншею и смотрел, как падает свет, подмечал мельчайшие детали — освещение, игру цвета, и только потом рисовал; поэтому на всех его картинах снег живой и разный.
Лёня о чем-то надолго задумался.
Лина слепила снежок и запустила им в Данилу. Получилось неожиданно метко и очень коварно — снаряд попал Даниле в грудь. Данила тоже ответил коварством — подтолкнул Лину в сугроб, и она упала. Сам он, конечно же, тут же упал рядом и обнял ее. Глаза в глаза — перекрестный огонь, губы к губам — этот снег такой жаркий!
Лёня снисходительно улыбнулся:
— Ой, опять вы со своей любовью! Ну ладно, ладно, я же не против. Пойду на горке кататься!
Лёня схватил ватрушку для катания и умчался.
Из-за сосен выглянуло солнце, и снег мгновенно засиял, раскалился золотом.
— Какой прекрасный, чистый, будто промытый день, — вздохнула Лина, — специально для радости.
Данила кивнул и добавил еще один снимок Лины в сегодняшнюю галерею снежных фотографий.
Взявшись за руки, они пошли к горке за Лёней, однако обнаружили там только его ватрушку. Ветер разнес по всему лесу Лёнькино имя, которое то вместе, то поочередно кричали растерявшиеся Данила с Линой, и быстро доставил ответ. Из ближайшей к горке ямы или траншеи раздалось Лёнькино бормотание. Замерзший Лёня лежал в траншее — отрабатывал тактику художника, о которой рассказывал Данила.
Когда Данила выволок его наружу, Лёня радостно сообщил:
— А я видел! Снег и серый, и голубой, и розовый, как радуга, правда же, Данила?
Лина посмотрела на Данилу:
— Ну мы с тобой горе-родители! Он ведь у нас заболеет!
Она обернулась к Лёне:
— Придется отпаивать тебя чем-то горячим!
— Чур, не молоком! — сморщился Лёня.
— Ладно, молоко отменяется, — согласилась Лина. — Любишь пить горячий шоколад?
Лёня покачал головой:
— Да ну ерунда какая, шоколад надо кусать. А как это — пить?