Еще одна чашка кофе
Шрифт:
— Какая прикольная лавочка! — заржал Леша и заболтал в воздухе ногами.
Теона машинально повторила его движения и вдруг нашла в этом безмятежном болтании ногами какую-то детскую радость.
Так они и сидели, щурились на солнце, смотрели на раскинувшийся перед ними цветущий луг с ромашками да васильками и болтали ногами. Иногда, особенно когда на часах макушка лета и полдень мира, это именно то, что надо — просто сидеть целую вечность посреди цветущего луга, глядеть на кружащих, разомлевших от зноя шмелей и, ни о чем не думая, болтать ногами. Так, в молчании и полной безмятежности, они сидели долго-долго.
Леша качался в гамаке и наблюдал за тем, как Теона, в окружении непоседливых терьеров, хлопочет на веранде, разливая чай. Он вдруг впервые подумал о том, что она — привлекательная и стильная. Вот даже сейчас, вроде так просто одета — белая майка, короткие джинсовые шорты, из украшений только четки на крепкой руке, но ведь красивая! «У нее стройное, загорелое тело, и ножки очень даже ничего, — улыбнулся Леша, — конечно, подлиннее бы метра на полтора, но и так тоже неплохо!»
— Белкин, иди пить чай! — позвала Теона.
Леша сорвал маргаритку в ближайшей клумбе и, поднявшись на веранду, прикрепил ее девушке в кудрявые волосы.
Чай в пузатом цветастом чайнике, букет полевых ромашек в вазе, в чашках разлит июль. Теона разложила привезенные Лешей из кофейни пироги по тарелкам, положила в розетки сваренное Мананой варенье, Леше — его любимое — облепиховое с грецким орехом, а себе — инжирное.
За чаем, под опускающийся мягкий закат и ароматы цветов из сада, завязался разговор. В какой-то миг Теона попросила Лешу рассказать о старых временах «Экипажа», и он начал рассказывать, забыв о настоящем, словно полностью переместился сейчас в прошлое, в ту волшебную зиму, случившуюся много снегов назад.
Теона слушала внимательно, не перебивая. Только однажды не выдержала, спросила про Нику, о которой Леша мог говорить бесконечно.
— А какая она?
Леша, мечтательно улыбнувшись, ответил:
— Необыкновенная!
За разговорами и воспоминаниями они засиделись до полуночи.
Когда Леша спохватился, что ему пора в город, все небо уже было усыпано звездами.
— Да ладно, куда ты на ночь глядя! Оставайся ночевать! — предложила Теона.
— А ты не будешь ко мне приставать? — усмехнулся Леша.
— Нет, Белкин, я просто сразу тебя убью! — ласково (ну что они за чудесная пара!) пообещала Теона.
Заварили еще чая, зажгли фонарь. Огромные звезды висели над домом, мирно посапывали угомонившиеся терьеры, а где-то рядом наяривал кузнечик.
В такую ночь можно признаться в самом потаенном. Теона рассказала Леше о том, почему она сбежала из Тбилиси, и даже о своих мечтах про кукольный театр.
— Понимаешь, больше всего на свете мне всегда нравилось рассказывать истории, — призналась Теона, — но не как это делает писатель, или художник, или музыкант, а через кукол. Для меня куклы — это как для тебя… твоя кофейня, понимаешь? Такая вот мечта. Но пока еще не осуществленная и даже не додуманная, что ли…Бывает ведь так, что ты свою мечту пока еще не додумал, не понял?
— В жизни все бывает, — сказал Леша. — Я тоже многое про себя не знал, пока не встретился с Никой, не попал в «Экипаж».
— А ты ее любишь?
— Ты о ком? — встрепенулся Леша.
— Ну сам знаешь о ком.
Леша неловко
отставил чашку, при этом плеснув горячим чаем себе на пальцы.— Ну и вопросы у тебя… — вздохнул он и быстро добавил: — Вот только не надо меня жалеть или, упаси боже, утешать!
Теона пожала плечами:
— Я и не собиралась.
— Все у меня нормально, — словно в пустоту или обращаясь к спящим терьерам, сказал Леша. — Я и с девушками встречаюсь! Обычно недолго правда, но это же ничего, да?
Теона опять пожала плечами — наверное, ничего. Тебе виднее.
Так они и просидели до поздних петухов и ушли с веранды в дом уже глубокой ночью.
Леша примостился в гостиной на диване; терьеры тут же облепили его, как родного.
— Спокойной ночи! — улыбнулась Теона и ушла свою спальню.
Утром она проснулась от какого-то шуршания и посмотрела в сторону открытого на ночь окна. На подоконнике стояла чашка, в воздухе пахло кофе и шоколадом.
Теона подошла, выглянула в окно. Под ним обнаружились два терьера и взъерошенный Белкин.
— Доброе утро!
— Ага, — кивнул Леша, — пей, пока не остыл. Я добавил тебе в моккачино шоколад и карамель.
Теона взяла чашку в руки — на молочной пенке было нарисовано сердечко. Она хотела спросить Белкина, чего это он вдруг впервые нарисовал ей не смешную рожицу, а сердечко, но почему-то промолчала. Она забралась с ногами на подоконник и отпила глоток. Леша стоял под окном и смотрел на нее.
— Будешь завтракать? — спросила Теона.
— Нет, — вздохнул Леша. — Мне пора в город, работать. Сейчас иду на автобус.
Он достал из кармана зеркальце, повертел им и запустил толстого солнечного зайца. Заяц попрыгал по лицу Теоны, по ее кудрявым волосам, примостился на ее плече, как будто он птица, сполз вниз по лямке спустившейся ночной рубашки, чуть обнажившей грудь, и вдруг замер.
— Чего уставился? — вспыхнула Теона и поправила рубашку.
— А я понял, — вдруг невпопад сказал Леша.
— Что ты понял?
— У тебя глаза цвета кофе!
Он смотрел и буквально не мог отвести от нее взгляд.
Теона окончательно смутилась:
— Да отстань ты!
— Они еще и цвет меняют, — заметил Леша, — то темные, как эспрессо, то ореховые, словно капучино.
Теона пожала плечами:
— Вот странный ты, Белкин. Но моккачино у тебя хорош, это да.
Солнце разгоралось, пели птицы, терьеры носились по саду как угорелые.
— Ну пока, — сказал Леша и пошел к калитке.
— Стой! — крикнула Теона.
Белкин замер и повернулся к ней.
— А хорошо было этой ночью, да? — выпалила Теона.
Он улыбнулся, кивнул и теперь уже ушел. Калитка захлопнулась.
Теона допила свой кофе, потянулась навстречу новому дню. Этой ночью ей действительно было хорошо и спокойно. И вдруг среди этой солнечной пасторали большой черной птицей пролетела тревожная мысль.
Она подумала, что все даже слишком хорошо и спокойно. Что так иногда бывает перед большой бурей.
КНИГА 1. ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 7
ГЛАВА 7
СТРАННАЯ НАХОДКА
Лето словно проскальзывало мимо нее. За два летних месяца Лина не то что не ездила куда-то за город, она даже ни разу не выбиралась в центр Петербурга.