Еще одна чашка кофе

— Но это ничего не меняет, — спокойно, без упреков и надрыва, сказала Ксения. Она поднялась и молча ушла в дом.

И хотя это июльское утро было теплым, Ольга съежилась, будто озябла, и укуталась в шаль.

…А ведь еще недавно все было хорошо. В мае цвела сирень, белый снег роняли вишни, дурманили сладким запахом цветущие яблони, шмели кружили над нежными маргаритками в мамином саду; это лето обещало быть самым счастливым в Олиной жизни.

Сережа приезжал к ней в Павловск почти каждый день. Обычно они брали велосипеды (Ольга давала Сергею велосипед отца) и уезжали в дальние уголки парка. Однажды они нашли где-то посреди цветущего луга нелепую, словно бы ее смастерил какой-то шутник, необычайно высокую скамейку (даже высоченному Сергею она была высоковата, а про Ольгу и говорить нечего) и часто отдыхали на ней.

И так повелось — много гуляли, отдыхали на этой скамеечке, рассказывали друг другу о себе.

Еще год назад Ольга о Сергее ничего не знала. Они познакомились прошлой осенью, когда Ольга пришла в гости к подруге Тате, старший брат которой приятельствовал с Сергеем и Николаем.

Нет, поначалу Сергей Ольгу ничем не заинтересовал; на фоне яркого Николая с его модными революционными идеями Сергей терялся — и не красавец, и не борец за благо человечества! Просто приятный юноша — молчун с фотоаппаратом, губы уголками вниз, серые глаза с зелеными крапинками, немного чудной, застенчивый. Правда, Тата говорит, что он богатый, ну так что с того? Вот уж деньги Ольгу никогда не интересовали…

В общем, с какой стороны ни посмотреть, в кавалеры Сережа не годился, а посему назавтра она о нем позабыла. Но через несколько дней после той встречи у Таты, прогуливаясь по Летнему саду, на одной из аллей, усыпанных листьями, она увидела знакомую высокую фигуру с фотоаппаратом.

Сергей обрадовался и сам подошел к ней:

— Леля?!

Мерили аллеи шагами, перегнувшись через перила, смотрели на серенькую Фонтанку, Ольга болтала, Сергей слушал ее и фотографировал.

— У вас удивительное лицо, Леля. Вы все время какая-то разная, так трудно поймать вас настоящую!

— Не надо меня ловить! — расхохоталась Ольга. — Я вам что — заяц? Скажите уже что-нибудь умное. Ну вот зачем вы воду фотографируете?

— Мне кажется, что вода — это застывшее время, — серьезно сказал Сергей. — Я вообще люблю фотографировать воду, смотреть, как ветер гонит волну, как круги расходятся.

Ольга покачала головой — вздор! Вот точно чудак!

Что Горчаков чудак — она в течение этого дня убедилась еще не единожды. То с водой носится, то фотографирует опавшие листья, причем перебирает их, отделяет один от другого.

— Каждый лист как цветок, — пояснил Сергей, заметив ее удивленный взгляд. — И они все, конечно, разные. Лист в форме сердца, лист-ромб, щит, а вот как человеческая рука, словно он с тобой поздоровался!

Ольга усмехнулась:

— А вы не поэт часом, Серж?

— Совсем нет. — Сергей аккуратно отставил штатив в сторону. — Стихов не пишу и даже не читаю, но вот это, кстати, может, и зря?

Прогуливаясь по городу, неподалеку от набережной, Ольга приметила любимую кондитерскую:

— Люблю это место, мы здесь всегда заказываем на Рождество пирог «Двенадцатой ночи». Зайдем? Я, признаться, очень люблю кофе.

Они сели за столик у высокого панорамного окна, из которого открывался вид на улицу.

Мальчик-официант принес чай для Сергея, три чашки крепкого черного кофе для Ольги, изящный молочник со сливками и кружевной пенкой, блюдечко с сахаром, корзинку с пирожками и лимонные бисквиты.

— Не много ли кофе для одной барышни? — улыбнулся Сергей.

Ольга махнула рукой:

— Да я кофе-то могу литрами… А хотите, погадаю вам на кофейной гуще?

Залпом выпив обжигающий напиток, она долго всматривалась в воображаемое будущее на темном донышке чашки.

— Ну и что вы там нагадали, Леля?

— А то, что мы с вами поженимся, — лукаво улыбнулась Ольга, — и у нас будут дети. Хотя я детей вообще-то не очень люблю, но это к делу не относится. У нас родятся дети, и у них, представьте, тоже будут дети. Наши внуки или — черт, я запуталась, наши правнуки, что ли?

Сергей улыбался.

— Ну не важно, — Ольга принялась за вторую чашку, — я старуха-то буду злая, но только не к своим внукам, этих буду любить-баловать! И однажды приведу их в эту кондитерскую, куплю им тульские пряники и петушков на палочке.

Сергей рассмеялся. Ольга наворачивала пирожки с грибами, с капустой и с ягодами. Несмотря на внешнюю хрупкость Лели Ларичевой, аппетит у нее был отменный.

Съев и пирожки Сергея, Ольга решила погадать на третьей чашке.

— Ну а там что? — полюбопытствовал Сергей.

Ольга всмотрелась в крепчайшую — в этой кондитерской кофе варили на славу! — гущу и вздохнула:

— А тут… Вы меня полюбите, Сереженька! А я разобью вам сердце. И, может, от тоски, может, еще отчего, вы умрете. И я умру. И не будет у нас с вами ничего — ни супружества, ни внуков.

Сергей накрыл ее ладонь своей:

— А вот такое будущее мне не нравится. Согласен на то — из первой чашки. Вы лучше ешьте пирожки, Леля.

С того дня Ольга с Сергеем стали встречаться. Правда, Ольгу все время тянуло Сережу поддеть, выступить в противовес ему, причем она не могла даже себе объяснить — почему; может, потому, что она ждала большего проявления чувств с его стороны? Ей хотелось, чтобы он сходил с ума от любви к ней, пылал и взрывался, а сдержанный Сергей был ровен, спокоен, молчалив и не совершал безумств, которые так любят юные барышни.

Она старалась его растормошить, подзадорить и разрывала с ним отношения чуть не на каждой неделе. Но главная причина, наверное, была в том, что в глубине души Ольга была уязвлена осознанием того, что семья Сергея вряд ли ее, дочь инженера со средним достатком и скромным происхождением, когда-либо примет. У Сергея вообще была сложная семейная история. Он не любил рассказывать о своей семье, но кое-что Ольга узнала от подруги Таты. Его отец, потомок старинного рода, человек высокомерный и вздорный, промотав состояние, женился на дочери купца-миллионщика из-за ее наследства. Когда Сергею было двенадцать, его тишайшая, застенчивая мать, прожившая годы супружества словно в тени властного мужа, умерла. Ольга могла только догадываться о том, какой травмой для Сергея стала смерть матери. Сам он лишь однажды обмолвился о своей семейной драме.

— Вы, Леля, как будто и не цените собственное счастье?! А между тем это именно счастье — иметь такую семью, как у вас, где все любят друг друга, друг о друге заботятся. Мне так не повезло. Мой отец всю жизнь был обижен на мать за то, что был вынужден на ней жениться, чтобы поправить свое положение. И она, как мне кажется, была несчастлива в этом браке; впрочем, происходя из семьи староверов, она никогда ни на что не жаловалась, стоически принимая все тяготы.

Ольга коснулась рукой деревянного креста на шее Сергея: