Есенин и Айседора Дункан

– Зачем тебе этот гуляка? Такая красавица из-за Сереженьки пропадает! Другой бы молился на тебя, а Сереженька… Да вон у тебя портрет на стенке висит – что за человек? Лицо какое хорошее. Вот с таким можно счастливой быть.

И все в таком духе. Я слушала молча и с интересом, хотя ничего нового в его словах для меня не было. Наутро Сергей Александрович не появился, да и весь день его не было. Вечером я отправилась в «Стойло» за деньгами.

– Сергей Александрович заходил?

– Да, да, они здесь. Там… б-о-о-ольшая компания.

Ну все, думаю, загулял совсем. Захожу в зал. В отражении зеркала на стене вижу Есенина, еще двоих мужчин и Дункан. Вот она! Сердце у меня бешено заколотилось. Вот она, моя соперница! Я прохожу мимо них и, смотря в глаза Есенину, здороваюсь кивком головы. Ох, ничего не вижу вокруг, только его васильковые глаза, устремленные теперь на меня. Он что-то шепчет Дунканше, которая уже давно не отрывает от меня своего взора. «Какая же она старая! – изумилась я про себя. – Да, следы былой красоты имеются, но развратная и беспутная жизнь наложила на нее такой отпечаток! Какая потасканная! И к этой я ревновала его?».

Я иду к кассе. Получаю деньги. Сзади вдруг подходит Есенин и шепчет:

– Галя, ничего, понимаете, ничего не изменилось. Так надо. Я скоро приду. И деньги берите здесь, как всегда. И вообще, все по-прежнему.

Он был очень взволнован. Наверное, решил, что я не приму его больше, раз он исчез. Но мне на это было наплевать. Я знала, что никому он больше не нужен, кроме меня, и никто кроме меня о нем не позаботится.

– Хорошо. Только обязательно предупредите, если что-либо изменится.

– Да нет же, Галя! – с горячностью шепчет он. – Ничего! Понимаете, ничего не изменилось!

Ничего не изменилось – сказал он, и снова не пришел ночевать. Я не знала, куда деть себя. Помучавшись от бессонницы несколько часов, приняла капли и, наконец, забылась мертвым сном. На следующий день в начале шестого заглянула в «Стойло» в надежде, что увижу его там. И действительно – в ложе вместе с Клюевым, Ганиным, Аксельродом и Приблудным сидит Сергей Александрович – пьяный, злой, запуганный. Он выглядел как загнанный в угол зверь. Я подошла к этой компании. Со мной сдержанно поздоровались – они и раньше не выносили меня, из-за того, что я не давала Есенину пить. Села рядом с ним. Внезапно чувствую на своей руке его мертвую хватку. Он наклоняется ко мне. Запах перегара ударяет в нос.

– Надо поговорить, не уходите только, – шепчет так, чтобы никто не слышал.

– Хорошо, – тихо говорю в ответ. – Только не пейте больше! Не надо! Вам уже хватит.

– Да-да-да, Галя, хорошо. Сейчас меня будут тащить к Изадоре. Пожалуйста, не давайте им! Не пускайте меня! Иначе я погибну! – глаза его подернулись слезами.

Тут же Аксельрод, видимо, заметив наше возбужденное перешептывание, громко объявляет:

– Сережа, пора ехать!

– Да-да, сейчас, давай только вина еще закажем.

Вмешиваюсь я.

– Сергей Александрович никуда не поедет! Он нездоров, ему нужно домой.

Мне все равно, что сейчас на меня обрушится вся эта честная братия. Есенин для меня дороже всего на свете.

– Как это он никуда не поедет?! Его уже ждут! Он сам дал честное слово! А Дункан так вообще сказала, что без него не сможет выступать! Вы что?! Хотите испортить ей вечер ее школы?!

– Так Сергею Александровичу-то какое до этого дело?! – вскипаю я. – Он что обязан? Да и возвращается он с Пречистенки совсем больным!

– Ну да, конечно, вам не хочется его отпускать от своей юбки, – язвит Аксельрод, зная, как Есенин может отреагировать на указание того, что он подчиняется мне.

– Да что вы право? Мне до этого и дела нет, – смеюсь. – Ежели бы он оттуда спокойным приходил – да пожалуйста!

– Галя, вы как женщина не понимаете вопросов чести. Сергей Александрович слово дал! Как же он его теперь не сдержит? Это же позор!

– Какая честь? Смешно даже вас слушать! Человек болен, неужели вы не видите! – в голосе моем звучит раздражение и жесткость. Я резко встаю и вызываю Есенина в коридор:

– Сергей Александрович, отойдемте на минутку. Надо поговорить!

– Да вы что? нам уже пора! Едем и никаких! – понеслось со всех сторон.

Я изумленно смотрю на толпу этих прихлебателей – как же они усиленно сплавляют его к ней. Прямо так и жаждут увидеть, как он поскорее загнется!

– Я вернусь через минуту, – успокаивает их Есенин.

– Галя, – шепчет он в коридоре, поминутно испуганно озираясь по сторонам. – Вот рукопись. Спрячьте, пожалуйста. Только не смотрите! Это сумасшедший почерк! Я записал, когда был пьян. Представляете, первый раз в жизни записал стихи в таком состоянии…

– Сергей Александрович, хорошо. Спрячу. Да что с вами творится такое?

– Галя, они затащили меня туда. Оставили наедине. Вино рекой. Я все время пьян. Ни черта не соображаю. А Клюев-то какой подлец?! Гашиш мне дал! Он меня отравит, я знаю! Я чувствую, что умру скоро, Галя! Галя! – голос его становился все более хриплым и прерывистым, в нем звучал какой-то животный страх. Я не прерывала его бессвязную речь. – Галя, вы ничего не знаете! Он никого не любит! Спасите меня! Не пускайте туда!

Внезапно он начинает шарить руками по карманам и вытаскивает мундштук от гильзы с белым порошком. Да что это?! Не верю своим глазам. Кокаин?!

– Это Аксельрод дал. Я уже раз понюхал – что-то не действует…

– Да вы что?! Совсем сошли с ума?! – от ужаса я громко закричала и с силой ударила его по руке. Гильза упала на пол с глухим звоном, белый порошок рассыпался.

Он испуганно и затравленно посмотрел на меня, как нашкодивший ребенок. Я полчаса ругала его, пока он не дал мне обещание, что никогда и ни за что.

– Галя, а у вас есть револьвер?

– Да, Сергей Александрович. Я всегда ношу его с собой. А зачем вы спрашиваете?

– Галя, вас хотят избить!

– Да кто же?! – удивляюсь я, оглядываясь по сторонам. Мимо нас все время проходит кто-то из его компании. Шпионят, сволочи! Он хватает меня за руку:

– Галя, носите всегда с собой револьвер! Вас могут избить! Они хотят затащить меня туда! – кивает головой в сторону воображаемой Пречистенки.

Я решила, что он бредит, но потом, поразмыслив, все же решила остерегаться. На что еще готовы были эти люди, чтобы убрать на пути всех, кто препятствовал им спаивать и доводить до погибели Есенина?