Эшафот для топ-модели

— Добрый день, — поздоровался он по-французски.

Все трое мрачно молчали.

— Понятно. — Дронго оглянулся по сторонам. Такси уже уехало. Теперь нужно было решать, как ему поступить.

— У меня встреча с Ратмиром, — громко сказал он по-английски, — кто-нибудь меня понимает?

Подошли еще несколько мужчин. Все по-прежнему мрачно молчали. Он впервые подумал, что не стоило сюда приезжать без оружия.

— Зачем тебе Ратмир? — спросил один из подошедших мужчин на довольно приличном английском языке.

— У меня с ним назначена встреча, — пояснил Дронго.

— Иди в третий дом, — показал мужчина, — тебя проводят. Только сначала мы тебя проверим.

— Давайте, — согласился Дронго, поднимая руки, — у меня ничего нет. Ни оружия, ни диктофона, никаких записывающих или передающих устройств.

— Телефоны тоже оставишь у нас, — предупредил незнакомец.

— Я их не взял, — сказал Дронго, — чтобы вас не беспокоить.

— Правильно сделал. — Говоривший тщательно обыскал гостя, заставив его даже поднять обувь, чтобы проверить подошву. И затем удовлетворенно кивнул.

Молодой человек лет шестнадцати пошел впереди, не оглядываясь, и Дронго двинулся следом за ним. Они прошли несколько домов и вошли в небольшое двухэтажное строение. Молодой человек открыл дверь в одну из комнат, разрешая ему войти. Дронго вошел. За столом сидел Ратмир. Ему было больше шестидесяти. Чисто выбритый, в хорошем светлом костюме, темной водолазке, немного выпученные глаза, темные волосы. Он взглянул на гостя.

— Здравствуй, эксперт, — сказал он по-русски, не протягивая руки, — давно не виделись.

— Двадцать с лишним лет. — Дронго тоже не стал изображать особую радость. Он просто сел напротив на стул. Молодой человек вышел из комнаты.

— Ты изменился, — сказал Ратмир, — постарел.

— А ты не изменился. Остался таким же, — сказал Дронго.

— Пытаюсь хорошо выглядеть. Иначе нельзя. Уже давно волосы крашу. Тебе легче, у тебя волос меньше.

— Да, наверное. Хотя я бы их все равно не красил.

— У каждого свои привычки. Я хочу нравиться молодым девушкам, — усмехнулся Ратмир, — или тебя женщины уже не волнуют? Хотя ты намного моложе меня. Кажется, на десять или пятнадцать лет.

— Волнуют, Ратмир, волнуют.

— А то… Сейчас хорошие таблетки привозят. Мужчинам помогают.

— Мне пока не надо, Ратмир. Сам говоришь о разнице в пятнадцать лет.

— Да, конечно. Ты прав. Значит, сам приехал. А я думал, что не захочешь приехать. Побоишься. Столько лет прошло.

— Разве я должен бояться? Кажется, тогда я поступил достаточно честно.

— Да. Только тогда тебе мало лет было. Молодые редко становятся предателями. Они все еще верят в глупые идеалы. И тогда ты служил за идею. А сейчас время другое. Идеи не осталось. И страны твоей тоже не осталось. Сейчас люди только за деньги служат. И сильно меняются. Очень сильно, эксперт. Сейчас за деньги можно все купить. И все продать тоже можно. Свою молодость, свою старую дружбу, свои идеалы, свои убеждения. Все продается и покупается, эксперт.

— Не все, — возразил Дронго, — не все, Ратмир.

— В этом мире все, — убежденно произнес цыганский барон, — время сейчас плохое. Все можно купить и продать. Абсолютно все.

— Я помню, у тебя дочь была, — неожиданно сказал Дронго, — кажется, ей тогда пять лет было. Нет, семь.

— Память у тебя хорошая, эксперт. Семь лет ей тогда было. Сейчас уже выросла. Ей почти тридцать. И внучку мне родила. А вот ей как раз сейчас семь. Почему о них вспомнил?

— Сколько стоят глаза твоей внучки? Или дочери? В какую цену ты их оцениваешь, Ратмир?

— Что? — не понимая, как ему реагировать, спросил цыганский барон, сжимая два огромных кулака. — Ты пришел мне угрожать? Думаешь их захватить? Взять в заложники?

— Не говори глупостей. Ты сам сказал, что на деньги можно купить все. И тогда я снова спрашиваю: скажи, в какую цену ты оцениваешь глаза своей дочери или внучки? А если такой цены в мире нет и все золото мира ничего не стоит по сравнению с их глазами, то больше не говори мне, что сегодня все можно купить и продать. Не все, Ратмир, далеко не все.

Цыганский барон нахмурился. Медленно разжал кулаки. Потом покачал головой.

— Странный ты человек, эксперт. С огнем играешь. Не говори больше никому такие слова. Человек может начать тебя резать раньше, чем ты сможешь что-либо объяснить.

— Не начнет. У каждого есть что-то самое важное, самое дорогое. Чего нельзя купить ни за какие деньги. У одних это близкие люди, у других это их Бог, а у третьих свои принципы, за которые они умирают. У каждого есть что-то свое. У каждого свой бог, которым нельзя торговать, Ратмир.

— Красиво говоришь, эксперт, — вздохнул барон, — говори, зачем пришел?

— Я пришел за информацией, — напомнил Дронго, — условия Интерпола ты знаешь. Они не трогают ни тебя, ни твою семью. Можете оставаться жить во Франции. С французским правительством они договорились.

— У меня большая семья, — сказал Ратмир, — человек семьдесят. Двоюродные и троюродные братья.

— Есть список?

— Конечно. — Ратмир вытащил список, протянул бумагу.

Дронго взял бумагу и, не читая, положил в карман.

— Передам, — пообещал он, — хотя твоя семья очень сильно выросла.

— Я не могу бросать родственников, — пояснил барон, — у нас так принято.

— Куда придет груз?

— В Констанцу. Четвертого в три часа дня. Судно из Турции. Привезут оконные рамы, в них будет героин. Самая большая поставка. Четыреста килограммов. Но груз будут охранять. Там нужен целый полк полицейских. Мне говорили, что на судне будет не меньше двадцати охранников с автоматами и пулеметами. Может, даже больше. Будут жертвы.

— Не будут, — возразил Дронго, — там все продумают, просчитают…

— Да. И учти… Если бы они не убили моего сына, я бы не стал вам ничего говорить.

— Я слышал об этом. Прими мои соболезнования.

— Спасибо. Ты можешь идти.

— Будь здоров, Ратмир. Может, увидимся еще через двадцать пять лет.

— Не увидимся, — упрямо ответил цыганский барон, — и ты об этом знаешь, эксперт, лучше меня. Там тоже не дураки сидят. Если смогли такую партию организовать. Ты ведь все лучше меня понимаешь. Они тоже считать умеют. И сразу вычислят, кто именно их подставил. И почему — они тоже поймут. А прятаться глупо. Все равно найдут. Поэтому срок у меня остался совсем небольшой. После четвертого числа. Один месяц, самое большое.