Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова
Шрифт:
Ср. у Набокова, Цинциннат впервые видит м-сье Пьера:
«На стуле, бочком к столу […] сидел безбородый толстячок, лет тридцати, в старомодной, но чистой, свежевыглаженной арестантской пижамке […] в новеньких сафьяновых туфлях […] светло-русые волосы на удивительно круглой голове были разделены пробором посередине, длинные ресницы бросали тень на херувимскую щеку…»
Идейно-нравственный спор между Раскольниковым и Порфирием трансформируется в романе Набокова в фарсовые беседы палача и жертвы, а то, что происходят они в крепости, делает демонстративным предрешенность исхода и искусственную открытость диспутов протагонистов Достоевского.
С «Преступлением и наказанием» обнаруживает перекличку и текст первой части набоковского диптиха, «Жизнь Чернышевского». Выше уже отмечалось проявление свободной воли героя в выборе головного убора при заключении
Еще одна аллюзия набоковской пары, Цинцинната и м-сье Пьера, на «Фауста» Гете. М-сье Пьер представлен в романе как пародийный вариант Мефистофеля. Он родом из Вышнеграда. «Да я — вышнеградец, — сообщает он Цинциннату. — Солеломни, плодовые сады» (с. 114). В названии «Вышнеград» обыгрывается одновременно несколько значений: высший, т. е. небесный, и вышка — что значит на советском языке расстрел, казнь. И, наконец, вишни — плоды райского сада (ср.: в романе «Камера обскура»). «Если вы когда-нибудь пожелали бы приехать меня навестить, угощу вас нашими вишнями…» — говорит м-сье Пьер Цинциннату (с. 114).
М-сье Пьер приходит к Цинциннату, в обманном качестве «наперсника, товарища» (с. 66). Он послан кем-то неизвестным из Вышнеграда. У Гете в «Фаусте» Господь в «Прологе на небесах» говорит:
Слаб человек; покорствуя уделу, Он рад искать покоя, — потому Дам беспокойного я спутника ему: Как бес, дразня его, пусть возбуждает к делу! [224]В главе XIV монолог м-сье Пьера, обращенный к Цинциннату, о наслаждении жизни — пародийное отражение речей Мефистофеля. Характерно и соответствующее восклицание м-сье Пьера, к которому он подталкивает Цинцинната: «…незабвенное воспоминание… заставляет крикнуть: „О, вернись, вернись; дай еще раз пережить тебя“» (с. 152) — отражение знаменитой реплики из трагедии Гете. Как пародийное воспроизведение рокового желания остановить мгновение понимается и страсть палача к фотографии. «Фотография и рыбная ловля — вот главные мои увлечения», — признается м-сье Пьер на ужине перед казнью. Значение этого увлечения раскрывается в последнем снимке на ужине: «Перед уходом гостей хозяин предложил снять м-сье Пьера и Цинцинната у балюстрады […] Световой взрыв озарил белый профиль Цинцинната и безглазое лицо рядом с ним» (с. 178).
224
Гете И.-В.Фауст. Пер. Н. Холодковского. Под ред. М. Лозинского. М., 1922.С. 54.
Отсылка к «Фаусту» подкреплена и эпизодическими образами романа. Так, в главе II «Приглашения на казнь» Родион, «приняв фальшиво-развязанную позу оперных гуляк в сцене погребка […] баритонным басом пел, играя глазами и размахивая пустой кружкой […] Дальше он уже пел хором, хотя был один» (с. 42). Ария Родиона — пародийное изображение сцены в погребке Ауэрбаха из драматической легенды «Осуждение Фауста» (1846) Г. Берлиоза. Отмечу, что традиционные декорации первого акта представляют веранду, выходящую на цветущие поля и вдали крепость на горе. Ср. у Набокова: «… город, из каждой точки которого была видна […] высокая крепость, внутри которой он сейчас находился» (с. 80).
Аллюзия на музыкальные варианты «Фауста» (в частности, на одну из первых «Песен» Ф. Шуберта «Маргарита за прялкой») обнаруживается и в первой части романного диптиха, в «Жизни Чернышевского». Так, Чернышевский в молодости, когда «бывали томные, смутные вечера […] начинал петь, завывающим фальшивым голосом, — пел „Песню Маргариты“» («Дар» с. 251).
Опера как жанр искусства использовалась Чернышевским в романе «Что делать?» в качестве аргумента реальности всеобщего счастья:
«…чистейший вздор, — писал он, — что идиллия недоступна. Она не только хорошая вещь почти для всех людей, но и возможная, очень возможная; ничего трудного бы не было устроить ее, но только не для одного человека… а для всех. Ведь и итальянская опера — вещь невозможная для пяти человек, а для целого Петербурга — очень возможная, как всем видно и слышно».
Реализацию этой театрализованной, показательной идиллии и осуществил Владимир Набоков в романе «Приглашение на казнь».
Глава VI. Роман-оборотень [*]
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще неясно различал.
Исследователи творчества В. Набокова отмечают строгую композиционную вымеренность и завершенность его произведений. Эта черта просматривается и в отдельных периодах, в частности — в «русском». Романы, написанные Набоковым в Европе, замыкаются тематическим кольцом. Как в первом, «Машенька» (1926), так и в последнем, «Дар» (1937–1938), герой — молодой литератор. Но в «Машеньке» его творчество остается за пределами повествования, «герой занимается чем угодно, только не писательством» [226] . В последнем русском романе «Дар» именно литературное творчество героя составляет текст повествования.
*
226
Левин Ю.Заметки о «Машеньке» В. Набокова. С. 27.
В одной из своих статей о романах Набокова-Сирина В. Ходасевич, проницательный и тонкий критик, так определил их общую тему:
«Жизнь художника и жизнь приема в сознании художника […] Однако художник, — замечает Ходасевич, — нигде не показан им прямо, а всегда под маской: шахматиста, коммерсанта и т. д. Представив своих героев прямо писателями, Сирину пришлось бы, изображая их творческую работу, вставлять роман в повесть или повесть в повесть, что непомерно усложнило бы сюжет и потребовало бы от читателя известных познаний в писательском ремесле» [227] .
227
Ходасевич В.О Сирине. — Избранная проза. N.-Y., 1982. С. 208.
Предположение Ходасевича, сделанное до появления «Дара», оказалось пророческим. Роман «Дар» принято считать произведением о писательском творчестве.
Структура романа чрезвычайно сложна. Исследователи выявляют множество «внутренних» текстов, размещенных друг в друге по принципу «матрешки» [228] . Однако, несмотря на текстовую мозаику, повествование «Дара» отличается органическим единством. Представляется, что оппозиционные структурные качества романа, в частности «гомогенность»/«фрагментарность», обусловлены его жанровой формой.
228
Davydov S.«Teksty-Matreshki» Vladimira Nabokova. M"unchen, 1982.
«Дар» в первую очередь — биографический роман. Указание на жанр делается в финале, когда Годунов-Чердынцев рассказывает Зине, что собирается в будущем написать «автобиографию, с массовыми казнями добрых знакомых» [229] (возможное определение романа исполненного). Это признание возвращает повествование к началу; весь предшествующий текст воспринимается как не записанный, а только проскользнувший в сознании писателя Годунова-Чердынцева, существование его подвергается сомнению (подробнее о композиции романа см. пятый раздел наст. гл.).
229
Набоков В.Дар. Ann Arbor Ardis, С. 409. В дальнейшем все цитаты из романа приводятся по этому изданию с указанием страниц.
В биографическом жанре создано и большинство «внутренних» текстов «Дара»:
1. Стихи о детстве автора. В вымышленной рецензии на сборник подчеркивается биографичность стихов:
«При набожном их сочинении, автор, с одной стороны, стремился обобщить воспоминания, преимущественно отбирая черты, так или иначе свойственные всякому удавшемуся детству: отсюда их мнимая очевидность; а с другой, он дозволил проникнуть в стихи только тому, что было действительно им, полностью и без примеси: отсюда мнимая изысканность» (с. 15).