Эшелон сумрака

Я играла с судьбою в ноли,

Остановкою стала мне плаха.

Я хотела бы видеть те сны,

Что позволили мне вмиг растаять.

Говорят, все они так дурны,

Что не стоит и мне о них чаять.

Анаграммою стал мне батистовый мед,

А презрением капелька злата.

Я желала увидеть однажды восход.

С эшафота увидела. Клята.

– Это намного лучше, – немного улыбчивое от него, – но… батистовый мед – это метафора?

Я застыла в непонимании.

– Д-да, милорд, – попыталась выглядеть умнее я.

– Забавно, – усмехнулся он, – могу лишь сказать, что автор – крайне тяжёлая личность.

Мои брови сошлись на лбу.

– Почему? – я подалась вперед и впилась пальцами в поручень напротив.

– Уныние – едкая черта характера, – до меня донеслись шаги.

Кажется, лорд подошёл вплотную к окну. Я не выдержала:

– А если он был вынужден унывать? – я взметнула глаза к небу, – что если вся его жизнь была настолько уныла и тяжела, что другие – яркие мысли он старался отдавать другим?

Он задумался.

– А сейчас? – неожиданный вопрос, – сейчас автор не унывает?

Глаза переместились к проносящемуся мимо полю, а улыбка посетила лицо сама.

– Думаю, нет, – я вгляделась во мрак ночи, – сейчас он находится на распутье.

Мимолетная тишина и прозорливый вопрос от лорда:

– Распутье эмоциональное?

Я пожала плечами.

– По большей части да, но… ему страшно, – закушенная губа, – и сложно. И радостно, и одновременно непонятно, как поступить дальше.

Минутное промедление, пока до моих ушей доносился только мерный стук колес, а после спокойные слова:

– Ему стоит быть беспечнее – тянущие эмоции призывают лишь подобные им.

Его совет был хорошим. Правильным и мудрым. Не знаю, ощущал ли он сейчас разницу между нами, но для меня она практически исчезла. Он казался мне самым честным и открытым во всём многообразном мире, будто другие люди даже до носков его сапог не могли дотянуться.

– Полная беспечность тоже не… – начала было я.

– Никто не говорил о полной беспечности, Лу, – донеслись до меня прохладные, не терпящие возражения слова, – тот, кто не осознает меру, не может называться человеком вовсе.

Он был строг. Настолько строг, что это восхитило меня, а не отпугнуло, как должно было.

– М-мне кажется, что такого человека можно попросту назвать глупцом, а не…

В ответ мне раздалась усмешка.

– Глупцом? Не имение меры ведет за собой бесконтрольность. Бесконтрольность всегда связана со слабостью. Слабость – удел того, кто сдался и не смог обратить своё бессилие в стремление.

С этим я была не согласна. Но возражать не стала бы в любом случае. А лгать я умела достаточно хорошо.

– Думаю, вы правы, господин, – палец прошёлся по влажной поверхности крыши, чертя на ней короткую кривую полосу.

– Оушен, – произнес он, – если ты дала мне разрешение называть тебя по имени, то и ты вправе так поступать. С титулом всё сложнее, потому даже по-дружески тебе следует обращаться на «вы» – большего я позволить тебе не в силах, – несколько секунд между нами стояла тишина, – я уточнил на тот случай, если ты кхм… упустила этот момент из своего образования.

Не упустила – я о таком даже не задумывалась. Более того, в моей голове никак не укладывалась мысль о том, что лорда можно было называть по имени, а не привычно для таких, как я, с трепетом и…

– Я могу считать вас своим… другом? – не поверила ушам я.

Снизу раздался тихий смех.

– П-правда? Но только я никак не смогу вас… по имени… – я почти задохнулась от трепещущего в груди сердца.

– Ты – сама непосредственность, Луана, – довольно сообщил он, – к слову, кто наградил тебя этим именем? Если ты утверждаешь, что жила в деревне и носила статус крестьянки, то очевидно ты лжешь.

Палец застыл рядом с поручнем, я замерла равно ему.

– Бабушка, милорд, – ответила я, – она услышала его от одного замкового слуги, который приехал к ней за настойкой для своей госпожи.

Мужчина внизу будто исчез – от него не доносилось ни звука. До момента через половину минуты, когда снизу послышалось немного злое:

– Я сообщил тебе о том, как ты должна обращаться ко мне.

– Простите, м… простите, – поспешно выдавила я.

Но так и не смогла назвать его имя. Слишком силен был страх, вколачиваемый в меня с самого детства. Наш местный граф обожал прилюдно наказывать тех, кто посмел оскорбить его чем-то. А таковым для него считалось очень многое.

Сейчас же мне предлагали поступиться тем, что вдалбливали мне под угрозой смерти.

– Я не отстану, пока ты этого не сделаешь, – попытался мягко потребовать он.

Но я поняла, что это было лишь попыткой.

– Господин Оушен, – выдавила я.

Из вагона до меня донесся хмык.

– Без «господин».

Я кивнула самой себе.

– Как скажете, эм… Оушен, – вышло у меня тихо.

И особенно вымученно.

– Прелестно, – он, кажется, скрывал свой смех, – твоя «болезнь» сегодня в столовой была спровоцирована тем же смущением, что и сейчас?

Я нахмурилась.

– Смущением, гос… ми… кхм? – я даже закашляла лишь бы не вынуждать себя говорить снова.

Мой хитрый план был встречен его тяжелым вздохом, а после словами:

– Хочешь сказать, что дело не в нём?

Я кивнула. Лорд это понял.

– В чём же? – он показался в моём воображении «с горящими глазами», когда произносил этот вопрос.

У него был воодушевленный тон. Не хотелось портить его своим ответом.

– Простите, Оушен, – каким-то чудом я смогла назвать его по имени, – но это страх.

С минуту мы пробыли в тишине, пока её не прервал лорд:

– В мои планы не входило пугать тебя.

– Нет! Вы не поняли! – попыталась оправдаться я, – я как бы боюсь не вас, а ммм… само осознание, что разговариваю с вами!

Вышло с каким-то сомнением, но достаточно громко и воодушевленно.

– Само осознание, – повторил он задумчиво, – это… странно. Мило, но странно.

Я могла списать его слова на то, что мы с ним, как ни посмотри, но были из разных слоёв общества, потому я, например, тоже часто не понимала его слов и действий.