Эскамбрай

– Из какого ты места?

– Из Тринидада, - последовал ответ. Мне это мало что сказало тогда, но Факундо присвистнул:

– Приятель, это ж больше сотни миль отсюда, и то, если идти по прямой!

– Ну что, - отвечал Филомено.
– Я вторую неделю гуляю, времени много было.

– Значит, недавно дал тягу?

– Считай сам. Я ушел в прошлый вторник, а сегодня уже воскресенье... почти две недели.

Мы вели приблизительный счет времени, - месяцы, дни, но дни недели для нас давно смешались и перепутались. Они потеряли всякий смысл в этой зеленой чаще, впрочем, так же, как и даты, поэтому странно и приятно было услышать от свежего человека, что сегодня воскресенье и что он совсем недавно из того мира, где это что-то значит.

Наступили сумерки, мы развели костер. Белый дым от свежих листьев гуайявы разогнал москитов, и я собрала ужин под этой едкой пахучей завесой. Филомено оглядел жестяную посуду и то, что в ней было положено, (а еще раньше он хмыкнул, заглянув мимоходом в хижину, осмотрев утварь и обнаружив наличие у нас скотины) и заметил:

– Богато живете, куманьки!

– Остатки роскоши, - бросил Факундо.

Я рассказала не торопясь, все, что с нами происходило. Каники слушал молча и внимательно, покачивая головой: история его захватила.

– Вот дела!
– проговорил он наконец.
– Моя сказочка покороче, но тоже чудна, ей-богу.

Начиналось все с того, что этот баламут, удрав ночью из барака, пробирался к подруге. Девчонка была горничной при единственной хозяйской дочери и спала в каморке, смежной со спальней сеньориты, как это было принято везде на острове. Парень лазил туда не первый раз, пользуясь окном заброшенной домовой часовни: по кирпичной стене с выступами - на второй этаж, там - в неплотно притворенную ставню, затем в галерею, где и днем-то всегда пусто, а дальше милашкина открытая дверь. Потом тем же путем назад, и все бывала шито-крыто.

– До поры до времени, - проворчал Факундо, которому все было знакомо до боли.

– Так оно и вышло, - кивнул Филомено.
– Только совсем не то, что ты думаешь.

А было так. Парень влез на второй этаж, по карнизу прошел до окошечка и тут только заметил, что в щелку ставни пробирается слабый свет. Любопытство пересилило осторожность, и он потихоньку приоткрыл окошко пошире. А там, на каменном полу, в одной сорочке распласталась ничком сеньорита, нинья Марисели.

– Она с чудинкой, нинья - добрая очень, но с чудинкой. Такая богомольная, такая молитвенница - не пропустит ни одной мессы, ни одного церковного шествия, ее монашкой прозвали, она молоденькая совсем, едва шестнадцать исполнилось. Женишок, конечно, имелся - она богатая невеста. Старший брат четвертый год тому как умер, она одна у дона Лоренсо, а старик из первых богатеев в Тринидаде.

Не могу сказать, что там стряслось: грешу на женишка, что он ее обидел чем-нибудь... Мало ли, думал, если невеста, так почти что жена. Словом, бог ее знает, нинью: молилась, молилась, билась лбом о камень, да долго, так долго - инда мои ноги занемели; карниз-то в пол-ладони шириной. А потом - слушай!
– достает откуда-то гвоздь, десятидюймовый, кованый, таким балки крепят. У меня глаза на лоб полезли: что она делать будет? А она садится и - слушай!
– прокалывает себе кожу на ступнях. Кровь пошла. Потом ставит его шляпкой на пол, и - одной ладошкой на острие, а острие как шило, оно насквозь прошло, и - другой... Сил нет, как я испугался, - распахнул окно и крикнул. А она поднимает на меня глаза и будто не видит, а потом начинает падать грудью на этот гвоздь - медленно так...

Я, конечно, успел в окошко вскочить и гвоздь выхватить, - грудь ей только поцарапало и сорочка разорвалась. Стою и не знаю - что делать?

Крови полно, пол в крови, из ног течет, льется, под грудью кровоточит, сорочка намокла. В доме - тихо, ни звука, ах ты, боже мой! Подхватил ее на руки и к Ирените. Та, конечно, не спала - ждала меня. Тоже оторопела: стоит, зажав рот кулаком, чтобы не заорать. А кровь так и хлещет, ждать некогда. Я быстро сорочку ее порвал и перевязал все, как умел.

– Ну, - говорю Ирените, - теперь кричи что есть мочи, поднимай переполох.

А она на меня смотрит:

– Каники, ты в крови по самую макушку. Что я скажу сеньорам?

– Говори, - отвечаю, - все как было.

– А ты?

– А я смазываю пятки салом.

Ну и смазал: оттуда же спустился и задал ходу. Не виноват ни в чем? Так-то так. Но старик хозяин больно горячий, нравный. Он сперва всегда прибьет, потом разбираться будет. Разберется, простит, обласкает - а толку что, коли шкура уже спущена. А тут такое дело... Нет, я уж лучше погуляю.

– Ну, а дальше-то что с вашей ниньей?
– спросил Факундо.

– Почем мне знать?
– пожал плечами Каники.
– Я как ушел в ту же минуту, так и пошел. Бог знает, как там все обернулось - только уж без меня.

– А твоей подружке не могло достаться под горячую руку?

– Не должно, - ответил он.
– Какой с бабы спрос? На нее и не подумают ничего. А когда нинья очнется, все вовсе уладится.

– Не боишься, что на тебя свалят чужой грех?

Покачал головой:

– Это нет. Я не знаю, что там приключилось, но я же говорил - чудная: сроду не соврет.

– Так может, тебе вернуться к тому времени?

Пожал плечами:

– Может, и стоит.

Долго мы сидели в ту ночь - почти до света. Болтали о том, о сем, снимали пахучие провяленные пласты мяса и уносили их в хижину, а на их место укладывали новые. Лишь когда под утро потянуло сыростью со стороны болота, залили костер водой.

На другой день проснулись под раскаты грома и шум дождя по крыше.

– Начинается, - поморщился Факундо.
– Что-то рано в этом году.

– Это еще не дожди, - возразил Филомено. Он возился со своим крестником - взялся его обмывать и, к моему удивлению, делал это ловко и умело.
– Это ненадолго. Самое позднее к завтрашнему утру все тучи разнесет и будет ясно.

Я стала жаловаться на прошлый сезон дождей - хлебнули горя из-за сырости, а теперь вот с крошкой на руках боишься еще больше. Сырость может съесть самого здорового мужчину, а ребенку она страшный враг.

– Почему бы вам не перебраться в местечко посуше?
– спросил Филомено.

– Тут безопасно, - отвечал мой муж.
– Ни альгвасила, на жандармов, ни облав. Это кое-что значит, потому что моей жене не сносить головы, если ее поймают.

– Твоя женушка не даст себя ослу лягнуть... (я слыхала изысканнее комплименты, но эта похвала меня очень тронула). А что, если я укажу место настолько же безопасное, но посуше и поуютнее?

– Ради бога, - проворчал Факундо - у меня уже сейчас кости ноют, и прошлый год я чудом не подцепил лихорадку. А если я свалюсь...
– он не договорил.

– Только это не близко, - предупредил куманек.
– Это в наших местах, в Эскамбрае. Я знаю дорогу в один маленький паленке - приходилось там бывать.

Опять мы с мужем переглянулись - гость удивлял все больше. Но я знала, что он не врет. Не из таких, чтобы врать попусту. Таким-то образом дело о переезде было решено.

В путь собрались не сразу. Сначала заказали Сабону пуль и пороха, которые раздобыть иным манером не представлялось возможным. Кроме того, полотна, соли и кое-что из хозяйственных мелочей, чего в лесу не найти. На это ушла несколько дней. Потом собрали наше хозяйство в тюки и котомки, навьючили растолстевшего Дурня и пустились в стодвадцатимильную дорогу.