«Если», 2002 № 06

Конечно же, командование спустило нам и план предстоящей операции, который, как всегда, был гениально прост. В три часа двенадцать минут по местному времени, сразу же после захода Фобоса, мы должны покинуть свои позиции и под прикрытием темноты незаметно подобраться к занятой врагом высоте. Особую прелесть предстоящей операции придавало то, что в соответствии с планом генштаба мы должны были застать траггов врасплох и молниеносным штурмом овладеть их позицией. Проще говоря, нам предстояло атаковать хорошо укрепленные оборонительные рубежи противника без предварительной артподготовки. Ввязавшись же в бой, мы могли рассчитывать на поддержку артиллерии… Но вызвав огонь на себя.

Вряд ли в роте нашелся хотя бы один человек, которого обрадовала перспектива ночной атаки. Но приказы в армии, как известно, обсуждать не принято. Приказы на то и существуют, чтобы их исполняли. Наше дело маленькое, так что мы начали готовиться к предстоящей операции.

Командир назначил проведение операции на ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта. Почему именно эта дата — Бог весть. Быть может, он лучше всех нас понимал, что ничем хорошим этот ночной штурм закончиться не может, а потому хотел дать нам пару лишних дней для того… Ну, чтобы сделать то, что каждый считал нужным сделать.

Странная атмосфера воцарилась в эти дни в нашем подразделении. Явственно ощущалось все возрастающее напряжение, которое временами, казалось, начинало звенеть, как туго натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. И вместе с тем нами овладела какая-то необычайная умиротворенность. Мелкие стычки и выяснения отношений неизбежны в любом коллективе, в особенности, если люди на протяжении месяцев живут буквально бок о бок друг с другом. Так вот, у нас в роте за последние четыре дня подобные явления сошли на нет. Все стали удивительно приветливы и, я бы даже сказал, предупредительны по отношению друг к другу.

Не знаю, может, все дело в том, что мы чувствовали: истекают последние часы, отведенные нам для жизни. Но вслух об этом никто даже не заикнулся.

В ночь на первое марта мы сидели в окопах, облаченные в теплые изоляционные маскхалаты, которые должны были обмануть инфравизоры траггов.

Как сейчас помню: слева от меня сидел на корточках, прижавшись спиной к стенке окопа, рядовой Стерцов, а справа примостился Монтекка. В небо то и дело взлетали разноцветные сигнальные ракеты, и отблески их плясали на складках отливающих серебром маскировочных халатов. Я тогда еще подумал, что эти огоньки наведут на нас траггов не хуже инфравизоров. Но вслух я этого не сказал, прекрасно понимая, что не один я такой наблюдательный.

Докурив сигарету, Монтекка бросил окурок на землю, раздавил каблуком ботинка и скосил хитрый взгляд на нас со Стерцовым.

— Знаете, парни, что лично мне больше всего не нравится в нашем обмундировании? — спросил он, постучав согнутыми пальцами по бронекирасе, надетой под маскхалат.

Стерцов поправил пластиковое забрало на шлеме и мрачно осведомился:

— Ну и что же?

— То, что под бронекирасу невозможно просунуть руку, чтобы грудь почесать! — радостно сообщил Монтекка и расхохотался над своей плоской шуткой.

Мне было совсем не смешно, но, дабы не обидеть Монтекку, я криво усмехнулся.

В клипсе, закрепленной на мочке левого уха, прозвучала команда ротного:

— Приготовились!

Я посмотрел на часы. Было ровно десять минут четвертого.

Приподнявшись, я выглянул из окопа.

Фобос уже закатился за горизонт, но ротный не спешил отдать команду «К бою!», дожидался намеченного времени.

— Ну, парни, — Монтекка приложил обе руки к краям забрала своего шлема и очень аккуратно, словно оно могло треснуть от неосторожного движения, опустил его на лицо, — что передать Богу, если я увижу его прежде вас?

Это была дежурная шутка, которую Монтекка всякий раз выдавал перед боем.

Четыре часа одиннадцать минут.

Я провел рукой по затвору винтовки и погладил указательным пальцем спусковой крючок. Затем поправил на груди ремень от закрепленной на спине ручной ракетной установки.

Четыре часа двенадцать минут.

— Вперед, — тихо и удивительно спокойно прозвучал в клипсе голос ротного.

— Вперед, — одними губами повторил следом за ним Стерцов.

— Вперед, так вперед, — усмехнулся Монтекка. — Хотя лично я…

Не закончив фразу, он первым полез из окопа.

Пока мы короткими перебежками добирались до подножия высоты, я думал только об отсветах сигнальных ракет на наших маскировочных плащах. Быть может, командованию было известно о траггах больше, чем нам, простым рядовым этой бессмысленной войны. Но меня все это время не оставляла мысль о том, что трагги могут обнаружить наше передвижение, использовав вместо инфракрасного обычное визуальное наблюдение за местностью.

Высота З-Х-З представляла собой высокий холм из марсианского песчаника с пологим склоном. По-видимому, до того, как нашу роту перевели на новые позиции, попытки уничтожить высоту уже предпринимались, — склон был изрыт глубокими воронками, оставленными реактивными снарядами ближнего радиуса действия.

Когда прозвучал приказ остановиться, я скатился в одну из воронок. Рядом со мной съехал вниз сержант Диманскйй. А следом за ним, прямо мне на голову, свалился все тот же Монтекка.

— Извини, Ник, — улыбнулся Монтекка, хлопнув меня по плечу.

— В темноте чуть было не принял тебя за трагга.

Это была еще одна из дурацких шуточек капрала Монтекки. На внутренней поверхности лицевого щитка у каждого из нас имелся небольшой экранчик встроенного инфравизора. С его помощью трагга можно было четко отличить от землянина по тому, что на его скафандре имелось пять точек, неизменно фиксируемых инфравизором. Впрочем, известно нам это было только по учебным видеофильмам, в которых трагги были воспроизведены с помощью компьютерной графики. Что собой представляет трагг в реальности, никто не знает… То есть, я хотел сказать, что лично не встречал человека, который видел трагга, живого или мертвого, на расстоянии ближе пяти-шести километров от себя.

— Оружие к бою! — прозвучал приказ ротного.

— Ну, трагги, держитесь! — Монтекка театральным движением передернул затвор винтовки. — Монтекка идет!

Я снял винтовку с предохранителя и ослабил зажим на ремне ракетной установки, чтобы в любой момент можно было легко сбросить ее со спины.

Последнего инструктажа перед боем не было. О чем было говорить, если никто не знал, что ожидает нас на вершине холма? А задача, поставленная перед нами, и без того была яснее ясного: уничтожить противника, занять его позицию и удерживать ее до подхода подкрепления.

Короткая команда:

— Вперед! — и мы полезли вверх по склону.

Молча.

Стиснув зубы.

Держа пальцы на спусковых крючках винтовок и готовые стрелять, как только в поле зрения появится враг…

Дальнейшее я помню не очень ясно. Отдельные события мешаются, наплывают друг на друга… Как ни стараюсь, мне не удается в точности восстановить, в какой последовательности они развивались.

Сейчас, когда я все это вспоминаю, мне почему-то кажется, что траггам заранее было известно о нашем наступлении. Но они ждали до последнего… Нет, не для того, чтобы подпустить нас ближе и расстрелять в упор. Они давали нам возможность одуматься и уйти.