«Если», 2008 № 04
Шрифт:
— Доброе, доброе… — отвечал кулак. — Труд на пользу. Что-то, смотрю, сеешь ты густо.
— Сей гуще, соберешь пуще.
— Вот и я о том. Пространно живешь, Палей. Ты про должок-то не забыл?
— Помню, Пахом Авдеич.
— Это хорошо, что помнишь. Так я днями заеду, ты уж денежку подготовь.
— Пахом Авдеич! — взмолился Палей. — Вы же обещались до осени подождать.
— А ты жалился, что весь поиздержался, а сам из узла сеешь. Нехорошо обманывать, братец.
— Так ведь овсишко какой! Его густо не посеешь, так и не соберешь ничего!
— Я в чужие овсы не заглядываю.
Овес досеяли и заборонили, но домой вернулись смурные. Зато злыденек сиял, что медный самовар.
— Ты смотри, что достал! — закричал он с порога. — Сам! Без изъяна. Не, ты только глянь!
— Что там у тебя? — спросил Палей, глядя на мокрый мешок. За два последних дня столько притаскивалось в дом мокрого, что не слишком верилось, будто новый подарок без изъяна.
Злыдень вспрыгнул на стол, втащил следом мешок и, недолго думая, вывернул. На доски тяжело шлепнулась аршинная щука.
— Сам поймал! Под мельничное колесо за ней нырял, за разбойницей. Она меня заглотить норовила, а я ее — за зёбры! Ух, как мы бились… но я осилил. Мне вообще мало кто конфузию может нанести!
— А что, — спросил Палей, осторожно коснувшись дряблого после весеннего нереста рыбьего брюха, — если эту рыбину продать… хоть трактирщику, хоть в усадьбу… сколько денег выручить можно?
— Да ты что, этакую благодать на базар нести!.. Мы из нее для Ванятки юшки наварим, она знаешь, какая сытная, с нее Ванятка мигом на ноги встанет.
— Понимаю я, — признался Палей, — а делать нечего. Наехал на меня сегодня Пахом Куваротов. Я ему денег должен три рубля с полтиною. Обещался до осени ждать, да как увидал, что я густо сею, и осерчал. То ему за обиду показалось. Грозился днями за долгом приехать, а уж тут у него слово с делом не разойдется, как пить дать приедет.
— Вот, значит, где шкода с зерном была, — произнес злыдень, — а что мышата в нем порылись, это полшкоды. Мог бы и догадаться: два куля овса — не шутка, за них и неприятности немалые. И ведь что обидно: деньги нам, злыдням, запрещены. Если бы мы да еще и деньги иметь могли, то весь мир запакостили бы. А без денег наши дела как сажа бела. Но ты духом не падай и помни: злыдни сдаваться не привыкли. Я буду думать, а ты пока щуку распотроши да юшку свари.
Злыдень устроился на печи у самой трубы, распушил кисточку на хвосте и уставился на нее стеклянным взглядом.
Палей взял ножик и приготовился потрошить щуку. Но едва он взялся за рыбину покрепче, та изогнулась, и острые зубы впились в указательный палец.
— И тут с изъяном, — обреченно произнес злыдень и даже не обернулся посмотреть.
— Плевать, — сдавленно произнес Палей, ножиком разжимая рыбьи челюсти. — Потом пописаю на руку, и ничего не будет. Заживет, как на собаке. Вот ведь, стерва кусачая, так больно цапнула! Недаром говорят, щучка спит, а зубки живут.
Когда Палей закончил свой монолог, злыдня уже не было.
Вернулся помощничек лишь на следующий день, непривычно тихий и серьезный. Хвост устало обвис, и вроде бы волосков в кисточке поубавилось. В лапах у добытчика ничего не было.
— Кушать хочешь? — спросил Палей. — У меня щи крапивны со щучьей головы сварены. С кисликой… вкусные.
Я и Ванятке давал, и тебе оставлено.— Погоди, не время. И вопросов мне никаких не задавай: что можно — сам скажу. Пойди-ка поищи в кухонном углу за поганым ведром, может, найдешь чего…
Палей кивнул согласно и пошел к помойному ведру.
— Да тут никак кошель лежит!
— Развяжи да поглянь, хватит ли, чтобы с долгом расплатиться?
Некоторое время Палей сосредоточенно пересчитывал медяки и мелкое серебро, потом сказал:
— Хватит. Тут четвертаком больше.
— Ну и ладно. Спрячь все и не трогай, пока Пахомка-мироед за долгом не явится.
— Кошелек надо бы назад снести. Сам же говорил: птицу бери, а клетку не трогай.
— Я никакой птицы не приносил. С кошельком, было дело, баловался, да и то не донес, обронил где-то. Так что назад мне нести нечего. А уж что в том кошеле было — знать не знаю, ведать не ведаю. Не полюбопытствовал. Может, там орехов-двойчаток полна мошна.
— Где ж ты такой мошной разжился?
— Кому сказано — вопросов не задавать? — перебил злыдень. — Где взял, там не убудет. Так что прячь находку — и хватит о ней. Пойдем лучше щучью голову рушить. Щука тебя куснула, теперь ты ее кусни.
Пахомова бричка объявилась на следующий день к вечеру. Палей, готовясь к будущему сенокосу, отбивал во дворе косу. По железному стуку Пахом и отыскал должника.
— Доброго здоровьица, Пахом Авдеич, — как всегда первым поздоровался Палей.
— И ты будь здоров. Деньги-то приготовил?
— Приготовил, Пахом Авдеич.
— То-то! А говорил: поиздержался, голодной смертью помираем… Строгости с вами надо больше, тогда все найдется. Давай, неси долг.
Палей достал из-за пазухи кошель, развязал, начал отсчитывать гривенники, но вдруг увидал, как исказилось лицо кулака. Пахом Авдеич покраснел, что рак в кипятке, и беззвучно разевал рот, силясь что-то сказать.
— Да это же мой собственный кошель… — наконец просипел он. — Я гадаю, где он запропал, а это ты его украл! — голос прорезался все громче, звучней, пока не загремел в полную силу: — Попался, ворюга! Я те покажу, как красть!
— Свят крест, не крал! — взмолился Палей.
— Рассказывай кому другому! Там и метка моя есть. Щас я тебя в полицию, каторжна морда, они мигом узнают, как ты не крал!
Куваротов вырвал кошелек, ухватил окончательно потерявшегося Палея за шиворот.
— А ну пошли к мировому!
— Руки не распускай! — проскрипел тонкий словно крысиный голос.
Пахом Авдеич обернулся и увидал злыдня. Зеленомордый выплясывал на перевернутой кадке, в которой по осени рубили крошево. Махонький кулачишко грозил мироеду.
— Это я твой кошель спер, понял? Может, ты и меня в кутузку потащишь? Да я тебя сейчас на вилы и в смоляной котел!
Злыдень спрыгнул с кадки, ухватил преогромные вилы-тройчатки, замахнулся на Пахома. Тощей фигурки не было видно из-за рукояти, казалось, будто вилы сами нападают на мироеда.
— Беси! Беси!.. — Пахом Авдеич пятился, судорожно открещиваясь. Он бы и вовсе кинулся наутек, но выход из двора перегородили вилы-самоколы, так что оставалось искать спасения в пустом свином закуте.