«Если», 2009 № 04

— Двести тридцать человек, — ответил начальник станции. — И младенец еще, дочка учительши. Но она хворая родилась… — он пожал плечами, — не знаю, считать ли.

— Считать надо всех, — ответил человек. Стук колес затих вдали, осталось только море. — Денис.

— Петр, — ответил начальник станции. Протянул руку — так же машинально, вяло. Денис пожал его ладонь — крепко, уверенно. — О, да вы замерзли совсем… — в голосе Петра появились хоть какие-то эмоции. — Пойдемте, я вас чаем напою.

Человек кивнул и пошел за ним к зданию вокзала — маленькому, одноэтажному, из красного кирпича, крытому черепицей.

Они пили чай в кабинете — обветшалом, холодном. В углу пылились старые красные знамена с золотыми письменами, награды за какие-то победы в каких-то трудовых соревнованиях еще в прошлом веке. На столе стоял нелепый телефонный аппарат из черного пластика.

— Работает? — глотая сладкий горячий чай, спросил Денис.

— Шутите, — Петр даже не улыбнулся. — Но положено. Телефон никто не отменял.

— Электричество в городе есть? — продолжал расспрашивать Денис.

— В больнице генератор. Солярку по чуть-чуть привозят, — осторожно сказал начальник станции. — У рыбаков ветряк… старый…

— Чем живете-то?

— Как все, — без обиды ответил Петр. — Чем придется. В земле ковыряемся, только хорошей земли мало. Рыбу ловим. Днем товарный пойдет, десять бочек в город отправляем.

— Соленой?

— Свежей. Травой перекладываем мокрой… водорослями… день терпит.

— Что еще?

Начальник станции помялся.

— Да, в общем, и ничего. Работы нет. Зря вы тут сошли.

— Мне работа всегда найдется, — ответил Денис. Налил себе еще чаю из пузатого никелированного чайника. Тот был единственным чистым и ухоженным предметом в кабинете. И заварка была настоящая, будто из прошлой жизни.

— Сахару, жаль, не осталось… — словно читая его мысли, озабоченно сказал Петр. — Сахару всегда не хватает…

— Я пью несладкий.

Начальник станции поднял на него усталый, молящий взгляд:

— Уезжали бы вы… Вот товарняк днем пойдет — я вас и посажу. Могу с машинистом поговорить, вас в кабину пустят, доедете как…

Он не успел объяснить «как» — дверь стукнула, в кабинет кто-то вошел.

— Ну вот… — прошептал одними губами Петр, вставая. Денис допил чай. Обернулся.

В дверях стоял юноша — тонкий, черноволосый, с нахальными живыми глазами, ярко-красными, будто накрашенными, губами. На нем была черная кожаная куртка с блестящими серебристыми нашивками-заклепками, черные кожаные штаны, обтягивающие жилистые ноги. В опущенной левой руке юноша держал пистолет-пулемет — небрежно, с мальчишеским вызовом.

— Кто такой? — спросил юноша.

— Проезжий, — часто моргая, сказал начальник станции. — С утреннего сошел, в товарном ехал, замерз совсем… В обед уедет.

Юноша молчал, покусывая губы.

— Кто такой? — теперь вопрос Петру задал Денис. — Гей? Начальник станции поперхнулся, замотал головой.

— Значит, просто дурак, — заключил Денис.

Глаза у юноши от обиды стали большими и круглыми. Он ничего не стал говорить, за что Денис мысленно похвалил его, а сразу стал поднимать оружие. Начальник станции нырнул под стол.

Револьвер в руке Дениса выстрелил один только раз. На черной куртке юноши появилась рваная дырочка. Кисло запахло порохом и сладко — чем-то другим.

Юноша скосил вниз глаза. Потом посмотрел на Дениса, обиженно, как ребенок, которому не дали сыграть в интересную игру. И тяжело осел на пол.

— Вы идите, — сказал Денис. — Я тут приберу.

— Что вы наделали… — выползая из-под стола, залепетал начальник станции. — Что же вы наделали… Вы бы спокойно днем уехали…

— Вам самому не надоело так жить? — спокойно спросил Денис.

— Все так живут, всем сейчас плохо…

— Нет, так живут не все, — твердо сказал Денис. — Идите.

Начальник станции по дуге направился к двери, но ботинки юноши — тяжелые, шнурованные армейские ботинки — лежали на самом пороге и ему все равно пришлось перешагнуть тело.

— Это пришлый или уже из ваших, обращенный? — спросил Денис.

Начальник станции остановился, нелепо раскорячившись над телом. Облизнул губы, снял фуражку с малиновым околышком, смял ее в руке.

— Из наших… доктора сын… год как…

— Где его найти?

— Доктора? По улице, — начальник станции махнул рукой так, что сразу стало ясно — улица в городе одна, и тянется она от станции к морю. — Там больничка, на полпути. Амбулатория, конечно, не больничка, только мы ее так называем…

— Вы идите домой, — предложил Денис. — Идите-идите. Я все уберу.

Больница и впрямь была маленькая, но все же побольше станции. В два этажа (правда, на втором часть выбитых стекол небрежно затянули полиэтиленом). Денис потоптался минуту на крыльце, докуривая сигарету. Ему почему-то было неловко, как всегда в таких ситуациях. Наконец он решился, коротко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

Видимо, доктор жил при больнице — иначе почему в такую рань он оказался в своем кабинете? Немолодой, грузный, он сидел за столом (в углу, как символ профессии, валялся фонендоскоп) и ел арбуз, вгрызаясь в сочные ломти.

— Садитесь, — сказал доктор, подвигая Денису тарелку. — Ешьте. У нас песчаные почвы, арбузы очень хороши. При почках помогают.

— Меня не беспокоят почки. Ваш сын…

— Я знаю, — доктор не поднимал на него глаз. — Петр заходил. Денис молчал.

— Чего вы ждете? — спросил доктор. — Я не могу сказать вам «спасибо». Но и обвинять ни в чем не стану. Да, наверное, хорошо, что кончилась эта мука. Смотреть, как твой сын превращается в чудовище — это, знаете ли, сжигает душу.

— Догадываюсь, — сказал Денис.

Доктор отложил зеленую корку и взялся за следующий кусок. Промычал:

— Только чего вы добились? Теперь они убьют вас. И накажут нас за то, что мы сами вас не убили.

— Сколько их? — спросил Денис.

— Два десятка.

— Точнее?

Доктор пошевелил губами. Красный сок стекал с его губ.

— Восемнадцать. Если считать без моего сына, — он вдруг взглянул на Дениса с безумной, ненужной надеждой.

— Считать надо без него, — подтвердил Денис. — В городе сотня мужчин, вы что, сами не могли справиться?