«Если», 2009 № 06

«Не случилось ничего с тем полем, — сказал я. — Оно и сейчас в сорняках».

«Да, — кивнул он. — Только на следующую ночь кэп Коффер умер от раны в груди, как раз в том месте».

«А потом я», — мой голос, похоже, дрогнул, и Хэмлин положил ладонь мне на грудь. Мне было неприятно прикосновение, но я не сбросил его руку.

«Потом вы, — согласился он. — А после — остальные. Сначала Джек Петерсон — он живет чуть дальше вас от моего дома. Последним стал Сэм Коллинз — его дом на противоположном краю Бакдена. Почему так? Не знаю. Это закономерность, которую нужно исследовать».

Он все-таки убрал руку и стиснул ладони так, что побелели костяшки пальцев.

«Исследовать, — пробормотал он и спросил неожиданно: — Вы мне верите? Я не спрашиваю: доказал ли я что-нибудь вам. Я спрашиваю: убедил ли? верите ли вы?»

Он говорил не как ученый. Физик бы так не сказал, наверное. Хэмлин спрашивал, будто священник, и я, не думая, ответил так, как отвечал нашему викарию, когда после исповеди он говорил: «Иди, сын мой, и не греши больше».

«Верю», — сказал я.

Хэмлин кивнул:

«Теперь и вы ощущаете этот океан. Будьте осторожны».

Я представил себе рану в груди Хэмлина и содрогнулся.

«Думать вы можете о чем угодно, — произнес он. — Даже о том, что я умер и вы сплясали на моих похоронах».

Поднялся и пошел к двери.

«Что вы собираетесь делать»? — спросил я. Почему-то я знал, что Хэмлин обречен. Он не доживет до завтрашнего дня. Так бывает: смотришь на стакан, в котором недавно было до краев чистой воды, и видишь вдруг, что он пуст.

У двери Хэмлин обернулся и сказал с невыразимой печалью: «Ничего. Нет сил».

И вышел.

А утром Хэмлина не стало.

* * *

— Золотой шар, — заворожено произнес Алкин. — Вот, значит, как.

— Что? — не понял Гаррисон, и Сара тоже спросила:

— О чем вы, Алекс?

Алкин покачал головой.

— Мистер Гаррисон, — произнес он осторожно, — мы слышали, что полиция не смогла установить, отчего умер Хэмлин.

Старик поднял седые кустистые брови.

— Ха, — хмыкнул он. — Не смогла! Сержант Арчи нашел Хэмлина мертвым и потом уверял, будто никакой раны в груди у мертвеца не было. Диккенс, главный констебль, осматривал тело час спустя и сказал, что Хэмлин умер от проникающего ранения в сердце. Они как-то чуть не подрались, Арчи и Оуэн, и долгое время не разговаривали друг с другом. Пожалуй, примиряло их то, что эксперт, приехавший из Лондона, обнаружил, что Хэмлина задушили. А еще говорили… но это, скорее всего, слухи… Мол, в Лондоне, когда телом Хэмлина занялся патологоанатом, выяснилось, что бедняга, оказывается, утонул: в легких нашли воду. Утонул, а? В доме, где даже ванной комнаты не было, только душевая!

— Значит, это правда, — пробормотал Алкин. — Не местная легенда?

— Может, легенда, — равнодушно сказал Гаррисон. — Сейчас уже и не скажешь. Сам я тела Хэмлина не видел. Правда… — он помолчал, бросил взгляд на стоявшую в дверях филиппинку, поморщился, коснулся ладонью того места на рубашке, под которым скрывался рубец: — Правда, никто так и не объяснил, как он сумел…

— Но вы Хэмлину поверили, — констатировал Алкин.

Гаррисон посмотрел ему в глаза:

— Да. Так, наверное, верили Иисусу. Он протягивал руку, говорил о любви к ближнему, и грубые люди, которым вера запрещала убивать, но не заставляла любить, верили…

— Вы думаете, что Иисус понимал, в какой Вселенной жил, и, как Хэмлин…

— Не знаю. Всю жизнь после тех дней, — тихо, ни к кому не обращаясь, произнес Гаррисон, — я старался… не делать резких движений. Не в том смысле, чтобы руками не махать… Я так и не стал в фирме компаньоном и на фронте отсиделся в штабе, мне все время казалось, что смерть вокруг — порождение чего-то в моей душе. Думаю, я ошибался, но не мог чувствовать иначе. После войны вернулся на старое место и заполнял бумаги, пока не вышел на пенсию.

— Дженнифер?… — начала Сара.

— Я не видел Дженни с той ночи. Она очень скоро выскочила замуж и уехала из Бакдена. Наверное, потому и выскочила, чтобы уехать.

— Она умерла двадцать лет назад, — сообщил Алкин.

— Да? А я, видите, живой. Знаете, сколько мне? Девяносто три. Я дал себе слово дожить до ста. И доживу, уверяю вас. Потому что…

— Потому что вы поверили Хэмлину, — кивнул Алкин.

— Да. И память моя с того вечера стала, как у нынешних компьютеров. Наверное, память как-то связана с энергией, что внутри.

— Память… — протянул Алкин. — Значит, вы помните, что произошло с другими? С Петерсоном и Коллинзом.

— Джек умер от рака в сорок девятом. Сэм погиб в сорок четвертом в Бельгии. А я живой и здоровый. Хорош, да?

Гаррисон трескуче рассмеялся.

— Господа, — вмешалась филиппинка, подойдя и решительно повернув кресло старика в сторону коридора, — мистеру Гаррисону пора принимать лекарства, строго по времени, прошу извинить.

— Вот так всегда, — буркнул старик. — Все по часам. Прощайте, господа.

Кресло покатилось по коридору, хриплый смех старика отражался от стен и стал похож на хохот статуи Командора, пришедшей, чтобы забрать в преисподнюю грешную душу Дон Жуана.

— Господи, — произнесла Сара, — какой страшный старик.

— Страшный? — удивился Алкин.

— Он совсем не умеет любить.

Они вышли в неожиданно промозглый, исчерканный косым дождем осенний вечер. Дневное тепло так резко сменилось похолоданием, что природа не успела приспособиться, и дождь казался не настоящим, а нарисованным на темном заднике, где проступали контуры деревьев, между которыми вспыхивал и исчезал свет автомобильных фар на линейке шоссе.

В машине было холодно, Сара включила двигатель и обогреватель, Алкин стянул с себя успевший стать влажным пиджак и провел ладонью по мокрым волосам.

— Сара, — сказал он, — у вас платье промокло…

— Через десять минут будем дома.

Она достала телефон.

— Тайлер звонил девять раз! Представляю, как он беспокоится.

Алкин отвернулся к окну. «Не надо, — думал он, — смог же Гаррисон заставить себя не делать резких движений. Правда, у него характер такой. А у меня? Могу я не думать о Бакли?»

— Алекс, — Сара коснулась его руки, — о чем вы задумались?

— Ни о чем, — ответил Алкин с излишней резкостью.

— Тайлер, конечно, злится, — продолжала Сара. — Так я отвезу вас в Кембридж?

— Ни в коем случае, — твердо сказал Алкин. — Видите остановку? Высадите меня там, я поеду на автобусе.

— Как хотите.

«Сказала она это с обидой или облегчением?»

* * *

Телефон заиграл Моцарта, когда Алкин стоял на кухне у бурчавшего себе что-то под нос чайника и дожидался, когда закипит вода для кофе. Дождя с утра не было, но серое небо висело так низко, что, казалось, кто-то прижимал сверху тучи к земле тяжелой ладонью. Еще немного — и небо обрушится, впитывая дома, деревья, машины, птиц, людей. Не ломая своей тяжестью, а именно впитывая, вбирая в себя, присваивая себе мысли, идеи, понятия…