«Если», 2011 № 06

Бокал ему наполнил лорд Кэрни, усевшийся рядом. Вместе они наблюдали за благополучно воссоединившимися женихом и невестой. Счастливые Елизавета и Бертил все кружились и кружились в танце, не замечая никого и ничего. Ими любовалась бабушка принцессы. И улыбалась.

— Мы с вами видим восстановленное равновесие, — изрек Кэрни. — Или, возможно, эти двое восстановят его нынче ночью. Эх, если б только у нас была альтернатива!

Гамильтон осушил бокал.

— Эх, если б только у нас ее не было.

И он ушел, не дожидаясь, когда лорд скажет что-нибудь еще.

Перевел с английского Геннадий КОРЧАГИН

Франк Хаубольд Возвращение домой

^{Иллюстрация Николая ПАНИНА}

Уже смеркалось, когда Кравитц свернул с автобана на федеральную трассу, ведущую в Нидерлар. Он не ожидал встретить на своем пути полицию, особенно перед Рождеством. Пробки на этой дороге были редкостью: собственно говоря, он видел их здесь только один раз — непосредственно после События. И все же он старался вести машину особенно осторожно и аккуратно. Постоянное присутствие полицейских и регулярные проверки были частью «политики разрядки», которую проводило правительство. Когда схлынула первая волна туристов, спешивших полюбоваться на последствия катастрофы, готовых преодолеть сотни километров и перетерпеть сотни часов ожидания, для того чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на таинственный Барьер, обстановка в городе более или менее стабилизировалась.

Разумеется, слова «взглянуть на Барьер» — всего лишь оборот речи, ведь он всегда оставался невидимым. Тем не менее понять, где он проходит, было нетрудно. Кравитц хорошо помнил те первые дни, когда вокруг Барьера был воздвигнут еще один периметр из заграждений и кордонов и сотни парней в униформе следили за тем, чтобы любопытные туристы не подходили слишком близко. В то время фотографии маленького городка в Северных Альпах не сходили со страниц газет, и всякий считал своим долгом высказаться о сущности События и о том, какие последствия оно может иметь для человечества. Множество смельчаков клялись, что измыслили надежный способ проникнуть за Барьер. Однако все они ошибались, и никому до сих пор не удалось разгадать хотя бы физический механизм События, не говоря уже о его причинах и значении. Единственным ощутимым результатом этих попыток были упавший вертолет и несколько обезображенных трупов. Исследования ни на шаг не приблизили людей к пониманию того, что на самом деле произошло в Нидерларе в ночь на 23 декабря 2012 года.

* * *

Когда Кравитц впервые услышал о Событии, журналистская истерика была в самом разгаре. 21 декабря он улетел в Бостон на интернациональную конференцию по планетологии. Конечно, он мог отказаться от участия в конференции и даже, наверное, должен был, поскольку испытания еще шли полным ходом, но ему очень хотелось увидеться со старым другом — профессором Сергеем Комаровым, который был в списке приглашенных.

Друзья одинаково не доверяли средствам связи — и телефонный звонок, и электронное письмо можно легко перехватить. А у них имелась тема для разговора, в которую они не хотели посвящать посторонних.

Участники конференции с интересом выслушали реферат Кравитца о работе немецких ученых в проекте ANSMET (The Antarctic Search for Meteorites Program). А вечером двое ученых собрались на «военный совет» в номере отеля. К сожалению, им было нечем похвастать друг перед другом: исследования обоих не принесли существенных результатов. Однако их по-прежнему согревали смутные надежды и бутылка «Столичной», которую привез Комаров. Наутро Кравитц проснулся со страшным похмельем и едва не опоздал в аэропорт. В самолете он попросил у стюардессы таблетку снотворного и уже начал проваливаться сон, но тут бросил мимолетный взгляд на монитор. На всю жизнь он запомнил надпись на красном фоне: «Авария ядерного реактора в Исследовательском институте. В Нидерларе введен карантин». Потом по экрану поплыли знакомые пейзажи — городские улицы, церковь, ратуша, корпуса института, вид города с высоты птичьего полета. «Какой ядерный реактор? — удивился Кравитц. — В институте отродясь не было ничего подобного!» Он потянулся к карману за мобильником, но тут же вспомнил, что разговаривать во время полета запрещено. «Как только приземлимся, надо тотчас же позвонить Мириам и выяснить, что это за шутки…»

Позже он не раз спрашивал себя, как удалось ему так долго оставаться столь безмятежным? Почему у него не возникало никаких подозрений? Разумеется, все это были вопросы без ответов. Кравитц с завистью вспоминал свое прежнее, такое наивное «я». Но смог бы он сделать что-нибудь, будь у него второй шанс? Окажись он каким-то чудом снова в 2012 году со всеми своими теперешними знаниями и опытом? Честным ответом было бы: вряд ли.

Дорога вела через лес, и Кравитц включил фары. Яркий белый свет разогнал тени и заставил искриться снег на лапах вековых елей. Кравитц любовался этой рождественской картиной вот уже восемь лет. В этом году, как и обычно, дни перед Рождеством выдались холодными и снежными. Казалось, у погоды есть свой ритуал, подобный тому, какой Кравитц придумал для себя. Столь же бессмысленный. Физик сам не мог понять, что год за годом приводит его в Нидерлар. Взрослые наряжают елки на Рождество, чтобы на несколько часов вернуться в детство. А он едет сюда, чтобы вернуться в прошлое. Домой, хотя дом для него недоступен.

Когда машина вынырнула из волшебного леса, Кравитц увидел город, лежащий в долине. Казалось, здесь тоже ничего не изменилось с 2012 года, но ученый хорошо знал, как ошибочно это представление. Городок в нижнем течении Аарнау с каждым годом терял обитателей. Они уезжали, покидали свои дома, свою прежнюю жизнь. Поток туристов схлынул, новенькие мотели и гостиницы, построенные на пике популярности, теперь стояли пустыми и заколоченными. Но дело было не только в этом. Кравитц подозревал, что жителей заставляет уезжать так называемый синдром Робинзона — одно из таинственных последствий таинственного События. Так это было или нет, но местные не очень-то любили распространяться о причинах массового исхода, особенно в разговорах с чужаками. А он теперь был здесь чужаком. Может быть, он всегда им был, несмотря на годы, прожитые в городе. Для местных старожилов, все, кто приехал из большого мира, всегда оставались гостями — более или менее желанными. Институт был построен в семидесятые годы прошлого столетия и очень быстро завоевал себе репутацию в научном мире, так что все молодые физики Германии стремились попасть сюда. Кравитц был одним из счастливчиков. Параллельно со строительством синхротрона возводились и дома для молодых ученых, каждый — на одну семью. Вскоре они встали на границе институтского городка стройными рядами, похожие друг на друга как две капли воды.

Через годы после События господин Долдингер, владелец «Льва», сказал Кравитцу: «Что-то такое должно было случиться. Мы этого давно ждали. Почитай с самого начала. Просто чудо, что эти ученые не прихватили с собой половину города». Он не знал, что Кравитц сам был из «этих ученых», думал, что перед ним один из приезжих. Обитателей научного городка редко помнили в лицо.

На окраинах города запустение было особенно ощутимо — темные здания мотелей и жилых домов, сплошь занесенные снегом, щиты на окнах, ржавеющие остовы машин. Многие мусорные контейнеры были перевернуты, ветер гонял над дорогой листки бумаги, сорванные с заборов. Печальное свидетельство рухнувших надежд инженеров и бизнесменов, которые хотели подняться на строительном буме в Нидерларе. Ажиотаж оказался кратковременным — он, скорее, истощил силы города, чем принес кому-то прибыль.

Ближе к центру город выглядел более обыденно — на улицах горели фонари, окна и витрины были освещены. Начали попадаться пешеходы и машины. Правда, тех и других Кравитц мог буквально пересчитать по пальцам. И только здание ратуши на главной площади выглядело в точности как в старые добрые времена. Рядом с ним располагался «Золотой лев» — самая дорогая и комфортабельная гостиница в городе. Из окон холла лился золотой свет, фонарь над дверью качался под ветром, играя бликами на двух бронзовых статуях львов, стоявших справа и слева от входа. Кравитц зарулил на стоянку и припарковался рядом с синим внедорожником, на дверце которого можно было различить логотип UNSCET.

«Опять этот Вильямс здесь, — раздраженно подумал физик. — Все ему неймется…»

Профессор Вильямс руководил международной наблюдательной группой, с ходом лет постепенно превращавшейся в мощную и отлично финансируемую компанию, занятую переливанием из пустого в порожнее. Как Вильямсу удалось до сих пор удержаться на плаву, оставалось для Кравитца загадкой. Было очевидно, что Событие современной науке пока не по зубам. Разумеется, рано или поздно прорыв произойдет, и движущие механизмы явления станут ясны, но сидеть в Нидерларе и ждать, пока на чью-то голову свалится пресловутое Ньютоново яблоко, бессмысленно. Они выложились здесь полностью еще в первые годы. Сейчас необходимо искать обходные пути — так всегда поступали люди науки, когда проблему не удавалось взять с наскока. Поэтому, будь он на месте Вильямса, то украшал бы сейчас елку у себя дома.

«Может быть, он это делает, чтобы казаться самому себе более значимым», — предположил Кравитц.

Он вылез из машины, достал из багажника сумку, захлопнул дверцу и направился к крыльцу гостиницы. Сумка была та же, что и восемь лет назад, и внутри лежали те же вещи. Даже это было частью ритуала.

— Добро пожаловать, господин профессор. По вам можно часы сверять, — поприветствовал его охранник, не выходя из своей будки.

Кравитц печально усмехнулся — наконец его стали узнавать в лицо в Нидерларе.