«Если», 2012 № 07

— Альберт, а возможно ли отправиться в прошлое и вернуться?

— Теоретически это не представляет особенной проблемы, но на практике…

Я почувствовал, что сердце у меня перестало биться.

— На практике?

— Ну да, на практике это очень дорогостоящее предприятие, так как вместе с перемещаемым объектом нужно отправить вторую машину, которая должна будет его вернуть. А для этого потребуется гораздо больше энергии. Честно говоря, я не думаю, что такой туризм когда-нибудь станет легко осуществимым.

Я рухнул с небес на землю. Все ночи, проведенные под открытым небом и в случайных жалких пристанищах, я вынашивал свой проект, все время мысленно возвращаясь к нему. Но без путешествия в прошлое было никак не обойтись. И вот после всего этого Альберт заявляет мне, что дело не выгорит! В конце концов, я решил ему полностью открыться.

Альберт внимательно слушал — так, как умел лишь он, не перебив меня ни единым словом. Впрочем, не могу сказать, что он отнесся к этому с большим энтузиазмом. Ему совсем не нравилось, что его открытие может способствовать убийству. Но тем не менее ему пришлось согласиться, что мой план был наилучшим решением. Оставалась одна проблема — найти источник энергии. В Вене Альберт использовал атомную батарею Ферми. Но тогда всей ее мощи хватило лишь на то, чтобы переместить всего-навсего обычные часы на три минуты вперед. В то время как на осуществление моего проекта…

— Не думаю, чтобы мы и в самом деле смогли переместить человека, даже на самое короткое время. Но существует еще одна возможность, о которой ты, Отто, не подумал. Нет никакой необходимости отправляться туда самому. Достаточно лишь приоткрыть временное окно и заменить один предмет. А проблема возвращения решается при помощи самодвижущейся машины.

— Самодвижущейся?

— Ну да, той, которая может, как автомобиль, передвигаться со всем своим содержимым.

— А как скоро это можно осуществить?

— К сожалению, даже по самым скромным подсчетам потребуются месяцы. Надеюсь, ты понял, что, начиная с этого мгновения, вся эта история должна держаться в строжайшем секрете.

Последующие месяцы казались нескончаемыми. Я поддерживал контакт с Альбертом при посредничестве Эстер, когда она приезжала с мужем из Вены, которую я покинул тайно. Эмма тогда просто-напросто указала мне на дверь. А ситуация ухудшалась день ото дня. Поговаривали о погромах в районах Зальцбурга, Тимишоары, неподалеку от Балатонского озера и в Каринтии. В Турции правительство единомышленников Мустафы Кемаля устроило массовую резню армян, отправив большинство выживших в ссылку. Тем не менее оно же угрожало Империи военным вмешательством, если Гитлер не перестанет третировать евреев. Обстановка повсюду становилась все более и более напряженной.

В России царь Михаил призвал к власти Керенского, бывшего лидера социал-демократов, и сплошной фронт протянулся от Санкт-Петербурга до Мадрида, проходя через Берлин, где революционное правительство свергло старого кайзера и провозгласило республику. Эта республика сразу же заключила долговременный союз с Францией ценой частичного возвращения областей, захваченных в 1871 году, а также разорвала дипломатические и торговые связи с Францем-Фердинандом. Принц Отто, который был мне симпатичен, так как носил то же имя, что и я, в свою очередь публично порвал со своим отцом и покинул страну. Это еще больше укрепило меня в моем решении.

С помощью подпольщиков я смог тайком навестить родные места. При поддержке славянской организации сопротивления я сделал все выписки и фотографии, которые нужны были Альберту, чтобы провести операцию.

Между тем время нас торопило. Наступил апрель 1943 года, когда Франц-Фердинанд ко всеобщему удивлению заявил о своей поддержке Сеутского пакта. Тогда обе стороны, подписавшие соглашение — Франко и Гамелен, внесли раскол в движение сопротивления против их правительств.

Все это было вовсе не в наших интересах. Альберт мне передал через Эстер, что его уже притесняют и держат на подозрении, так как он недостаточно однозначно осудил мятежников. Это могло значительно замедлить нашу работу.

Должен признаться, что я тогда всерьез упал духом и подумывал, не оставить ли эту затею. При этом я отдавал себе отчет, что в случае благоприятного исхода двадцатый век не останется в истории как эпоха мировой войны, которая приближалась семимильными шагами.

Японские войска произвели неожиданную высадку в Калифорнии, а через месяц Гамелен в Провансе заявил, что нужно срочно принимать самые экстренные меры.

— Если мы ничего не предпримем, — сказал он, — Земля скатится прямиком к катастрофе. Необходимо срочно объединиться, нельзя терять ни секунды.

Еще одним препятствием оказалось то, что Ферми встал на сторону национал-фашистского правительства Муссолини. Но у Альберта сохранилось достаточно связей, чтобы раздобыть необходимую энергию. Нам пришлось вновь эмигрировать, на этот раз в Германию, и это снова задержало осуществление наших планов.

Война уже шла и в Испании, и во французской колониальной империи, и в Соединенных Штатах, где американцам с большим трудом удалось остановить японцев на Миссисипи.

Муж Эстер был теперь послом в Рио-де-Жанейро, но она туда не поехала. Вскоре она передала, что находится под наблюдением и на какое-то время наше общение становится проблематичным. А потом я узнал, что ее арестовали.

В Берлине я показал пистолет знакомому оружейнику, которому, впрочем, не мог полностью доверять; оружейник объяснил, почему его заклинило, и дал мне другой — точно такой же, но действующий.

В сентябре мы обосновались в Мюнхене. Товарищ Альберт (как называло его правительство Розы Люксембург) и я наконец-то достигли цели. От Мюнхена до границы империи было совсем недалеко, а немецкие власти располагали необходимыми нам запасами энергии.

Альберт устроил меня секретарем в университет на кафедру физики, и пока он отлаживал самодвижущуюся машину, я работал над координатами. Через подпольную организацию я переправил в Сараево временной маячок. Его установили в стене прямо над столом, в ящике которого лежал пистолет.

Тем утром я получил известие об Эстер; женщина, вместе с которой она оказалась после ареста, написала мне, что Эстер отправили в лагерь. Милена Йесенска, так звали эту женщину, не стала скрывать от меня, что положение заключенных там хуже всего, что только можно себе представить. Там была даже эпидемия тифа. Бедная Эстер! В том, что с ней произошло, есть отчасти и моя вина.

Наконец все было готово. Мы собрались в атомной лаборатории в Дахау. Все утро я думал об Эмме; сегодня, 8 мая, ее день рождения. Пусть Господь даст мне наконец забыть, что она сделала! Но через несколько минут все должно перемениться. Даже эти листы, на которых написано мое повествование, даже они не будут больше существовать.

Дело сделано. Франц-Фердинанд никогда не будет императором Австрии, никогда не призовет Гитлера к власти, и двадцатый век останется в истории как путь человечества к счастью и процветанию.

Я доволен собой. Чтобы действовать наверняка, требовался историк. И единственный возможный момент — неудавшееся покушение в Сараево 14 июня 1914 года. Сколько раз за эти годы мы сожалели, что пистолет Принципа дал осечку! И вот, пожалуйста, не позднее чем через десять минут, все будет исправлено. Гаврило Принцип останется в истории тем, кто убил Франца-Фердинанда, человечество будет жить в мире, и я здесь, в Дахау, наконец-то стану жить спокойно и счастливо, наслаждаться этим прекрасным весенним днем, даже не зная, какие опасности мне могли бы угрожать.