«Если», 2015 № 02

Ваня глядит в карту, прикидывая взаимное расположение слотов це-пять и це-семь. Ничего не понимает. Я молчу. Парень не выдерживает:

— Ну и?.

— Сам увидишь, как эти две слабачки войдут в резонанс и всю линию «Ц» накроют от стены до стены. Из таких мелочей наша работа и состоит: знать, что могут сотрудники, как они между собой взаимодействуют. Запоминай.

— А почему в файле этого нет?

— Потому что нестабильные факторы никого не интересуют — ни начальство, ни клиента.

Суровая правда жизни. Клиент хочет твердых гарантий.

И начальство хочет твердых гарантий. Но мы с тобой, друг мой Ваня, живем не гарантиями, а процентом с оборота. И у нас другая суровая правда: умей вертеться.

И еще — люби свой персонал. Распоследнюю заразу — люби всем сердцем. Тогда и зараза к тебе проникнется рано или поздно.

И начнет выдавать результаты, о которых в личном файле не написано, потому что их таких не может быть. И запомнит твоя любимая зараза, что это ты ее выпестовал, раскрыл ее способности: товарищ, друг, учитель, кормилец и вообще отец родной.

А заразе это умереть как важно — чтобы был у нее отец родной, поскольку девять из десяти тракторов несчастнейшие по жизни существа, неприкаянные и неустроенные, застенчивые и неуверенные в себе, несмотря на весь свой бешеный животный магнетизм.

Человеку нужен друг, трактору нужен тракторист…

— Открылся це-семь!

— Посылай Чуркину и передай от меня, чтобы не стеснялась. Ну, в разумных пределах…

Центр слота це-семь — литературный салон, а Чуркина у нас запойная читательница. Я испытываю почти физическое наслаждение от того, что могу послать человека туда, где ему нравится быть, и это не винный магазин.

Алкоголь для моей бригады запретная тема в принципе. Могу посадить человека в кабак, но пить он не будет; могу отправить в винный, но что там купишь, честно сдашь до окончания смены, потом хоть залейся, а на работе — ни грамма. Закон такой, а кому не нравится, увольняйся. Есть бригадиры, которые не боятся связываться с бухлом и позволяют своим тракторам его рекламировать, а у меня опыт тяжелый: спасибо, не надо. У меня после Лёхи и Лёхи еще Бородадзе случился. Как я его профукал — до сих пор стыдно.

Золотой был дядька Саша Харадзе по кличке Бородадзе — с бородой потому что, сами догадались уже. Тоже узкий специалист, товары общего потребления так себе продвигал, а пусти его в зоомагазин — вся округа побежит за собачьим кормом и кошачьим наполнителем. Мы пытались замеры делать, выходило до полукилометра. Ну вот любил мужик зверушек. А потом у него проблемы в семье начались, он загрустил, мне ничего не сказал, я только смотрю: выработка упала резко. Я его и так и сяк расспрашиваю — да нет, говорит, нормально, справлюсь. Не подведу бригаду. Ну и справился, не подвел: начал фляжку с виски на работу таскать для поднятия настроения. Приходит нормальный, доктор его допускает, к обеду Бородадзе уже отлично себя чувствует, зоомагазин буквально выносят, все прекрасно. Ну прошляпил я это дело, прошляпил. А через неделю бросили нас на усиление в только что открывшийся «Золотой век», и угораздило меня попросить Бородадзе отстоять пару часов в винном отделе. И через означенную пару часов публика туда рванула, будто на распродажу. И увидел я, как выносят винный отдел, в центре которого развеселый трактор хлещет прямо с витрины «Джемисон» из горлышка, а вокруг еще человек пять таких же присосавшихся, кто с простонародной белой лошадью, а кто и с благородным макалланом, и перепуганная охрана пытается их оттаскивать, да не на тех напала. Я челюсть подобрать не успел, а этот клуб любителей виски уже настучал охране бутылками по головам на изрядную сумму, а конкретно Бородадзе — на уголовное дело, каковое просто чудом закрыли по соглашению сторон. После чего убитый горем Саша ушел в глубокий штопор, и больше мы его не видели, а меня наконец-то с работы выгнали. Правда, через пару месяцев я уже в другом рекламном агентстве числился, и с той же самой бригадой под началом — потому что, говорил уже, любить надо своих людей, а они тебе сторицей отплатят, — и окучивали мы «Мономах», но это к делу не относится.

Тяжела и неказиста жизнь простого тракториста.

У нас есть методика выявления аттракторов, есть несколько схем типовой расстановки, есть удачный бренд «активная реклама» — лично придумал, горжусь, — и есть наконец опыт впаривания нашего колдовства заказчикам. Больше нет ничего, все на интуиции. Мы даже не представляем толком, как объяснить механизм воздействия аттрактора на потребителей.

Сами не знаем. Мы просто говорим: поверьте, они работают.

И они работают. Люди к аттракторам тянутся, им хорошо там, где аттракторы есть, люди стараются задержаться поблизости — и что-нибудь в эпсилон окрестности непременно производит на них приятное впечатление. Тогда люди это покупают… Какие ваши доказательства? Сугубо материальные. Разница между оборотом торговой точки самой по себе и той же точки, усиленной аттрактором, настолько ощутима, что игнорировать ее нельзя.

Тем и живем, на том и стоим.

А потом так вышло, что, продвигая активную рекламу, делая ее модной, мы сами выкопали себе яму: рекрутеры стали натыкаться на уникумов вроде Яценко, способных в одиночку переплюнуть лучшую тракторную бригаду.

Да, Яценко недешев, и на него работает такая же группа поддержки, как у целой бригады. Но Яценко один, а у меня тракторов штатно десять, да плюс резерв, который в трудные дни выходит на линию весь, итого до пятнадцати. И каждому вынь да положь «представительский» бюджет, чтобы человек не болтался по магазину неприкаянный — иначе он не удовольствие будет у посетителей вызывать, а подозрение и раздражение, несмотря на всю свою харизму… И минимальная зарплата, и соцпакет, и налоги, и черт знает что еще. В копеечку влетает бригада.

Поэтому негласно, чтобы трактористы не знали — ха-ха три раза, все мы прекрасно знаем, — дана команда: искать, искать и еще раз искать мощных аттракторов-одиночек. Чтобы работу бригадами потихоньку свернуть.

Особенно такая перспектива угнетает сегодня, когда «Мономах» должен перезаключать контракт с нашим агентством. Вот прямо сейчас они с моим начальником разговаривать должны. Почему я не нервничаю — да потому что бесполезно. Мы свою работу делаем четко, а чего этому мономаху в его шапку взбредет, от меня не зависит…

Звонок в левом ухе, значит, не по работе, личный.

— Вовик! Дружище!

Старый мой приятель Бобик — и, похоже, нетрезвый.

— Роберт! — говорю строго. — Я на боевом посту, значит, если что-то срочное — излагай, а если до вечера подождет…

— Вовик! Представь себе, меня баба бросила!

Бобик у нас, понимаете ли, большой ученый, доктор философии, поэтому в быту изъясняется предельно четко и ясно.

— Представляю, — говорю. — Они тебя постоянно бросают, мог бы уже привыкнуть, тем более, немедленно появляются новые и каждая следующая моложе и симпатичнее.

— Моложе — это да… Дальше уже только малолетка. Это у меня от неуверенности в себе… Вовик, как же мне хреново…

Бобику всегда хреново, и вокруг него перманентный апокалипсис. У него под окнами на светофоре что ни день авария, а соседи если не пьют горькую, так дерутся. Уточняю: все соседи, весь дом на двести квартир. Говорят, место проклятое. Ага, поверил. Я же тракторист, дорогие вы мои. Я Бобика насквозь вижу. И слишком давно его знаю — набрал статистику. Ему достаточно куда-нибудь прийти, чтобы там все посыпалось. Молодые и неустойчивые структуры он просто уничтожает, старые и крепкие — расшатывает. Попросите Роберта написать статью для вашего нового сайта — сайту конец. Публикуйте его почаще в вашем научном журнале, чтобы журнал загнулся. Бобик — убийца розничной торговли в радиусе трехсот метров от места прописки, там ни один магазин дольше года не живет. Он свой родной институт почти до закрытия добил, но пока не справляется, институту все-таки под сотню лет, почтенное учебное заведение с богатыми традициями, поди такое знавали, это же нарочно стараться надо. А Бобик добрейшее существо и против института ничего не имеет. Но пожар и затопление там уже были.

Нельзя даже сказать, что у Бобика отрицательная харизма — напротив, харизмы там хоть отбавляй, и она самая положительная. Женщины у него молоденькие — потому что по юности лет покупаются на широкоплечесть, брутальную звероватую красоту, ученую степень и хорошо подвешенный язык. Бобик выглядит надежным и старается таким быть, только эта надежность с отрицательным знаком. Вы от него надежно остервенеете, а потом осатанеете, абсолютно не понимая, чем он вас бесит. Да ничем. Просто бесит.

Я, кажется, единственный, кто выносит этого типа спокойно и не попадает в его разрушительную волну. Мы, что называется, друзья по песочнице. У маленького Бобика были проблемы с дикцией, и я его невнятную речь переводил остальным детишкам.