«Если», 2016 № 04 (247)
Шрифт:
— Извините, что нарушил ваше уединение, — сказал я.
— Кто вы такой? — напряженным голосом спросила девушка. Совсем еще молодая, решил я.
— Не ваш отец, если это имеет значение.
— Как вы сюда попали?
— Так же, как и вы.
Под купол высунулась голова парня. Он взял у девушки микрофон.
— Убирайтесь, это наше место, — заявил он ломким молодым голосом, полным возмущения. Мне очень захотелось посоветовать ему, чтобы он засунул свои синие шары в задницу, но потом вспомнил себя в его возрасте, негромко кашлянул в кулак, успокаиваясь, и попробовал дипломатию.
— Клянусь, что никому не расскажу о вашем
— Дженна? — переспросила девушка.
— Ты ее знаешь?
— Имя знакомое. Она из клуба «Проблеск».
— Это секрет! — прошипел парень и выхватил у нее микрофон.
— Какая теперь разница? — возразила девушка. — Мы уже спалились.
— Что это за клуб? — спросил я.
Девушка задумчиво пожевала губу.
— Пожалуйста. Возможно, речь идет о жизни и смерти.
— Наверное, проще всего будет показать, — решила она. — Дайте мне пару минут прогреть турбины. А по пути я расскажу, что могу.
* * *
Дженне было шесть лет, когда Люсиль перебралась жить в глубоководную станцию номер восемь. В то время это казалось разумным решением — жена получила шанс избавиться от домашней рутины, встретиться с людьми, которых никто из нас давно не видел, и снова наполнить ветром паруса. Хуже, чем есть, со всеми нашими ссорами и ее хронической бессонницей, уж точно не будет. Врач сказал, что это пойдет Люсиль на пользу, тогда она собрала вещи и попрощалась с нами.
На стене над койкой Дженны вместо ночника висела фоторамка, показывающая нон-стоп разные изображения. Первоначально я зарядил ее персонажами из мультфильмов, но когда Дженна отказалась от Хлои и Джои, я предоставил ей самой выбрать фотографии из обширной цифровой библиотеки станции.
И удивился, когда она собрала целую коллекцию восходов, закатов и других изображений солнца — того, что она никогда не видела. По ночам я иногда стоял в дверях абсурдно маленького семейного туалета и наблюдал за тем, как Дженна лежит, накрытая одеялом, и не отрывает глаз от плавно сменяющихся картинок.
— О чем ты думаешь? — однажды спросил я.
— Почему оно вас не сожгло?
— Что?
— Учитель сказал, что Солнце — это огромный шар огня.
— Верно.
— Тогда почему он ничего не сжег?
— Для этого он слишком далеко.
— Насколько далеко?
— До него много миллионов миль.
— О-о…
Еще несколько картинок сменилось в тишине.
— Папочка?
— Да? — отозвался я, поглаживая дочь по голове.
— Я когда-нибудь увижу солнце? По-настоящему?
Моя ладонь замерла. Это был чертовски хороший вопрос. Да только я не был уверен, что смогу на него ответить. Разница в орбитальной скорости облака зеркал и орбитальной скорости Земли в сочетании с рассеивающим действием от давления солнечного ветра рано или поздно выведет нашу планету из смертоносной тени. Но вот сколько на это уйдет времени и случится ли такое прежде, чем умрет последний из нас, всего нескольких тысяч выживших из более десяти миллиардов населения, — вопрос спорный.
— Возможно. На поверхности сейчас огромный ледник. Мы уже даже не можем подняться и посмотреть на небо, потому что лед сомкнулся на экваторе и он настолько толстый, что подлодки не могут сквозь него пробиться. Если Солнце вернется, лед начнет
таять. Но на это, скорее всего, уйдет очень много времени.Дженна повернулась на бок и уставилась на меня. Взгляд ее сделался пристальным — таким он всегда становился, когда она думала.
— Почему инопланетяне это сделали?
Я вздохнул. Это был наилучший вопрос.
— Никто не знает. Некоторые полагают, что инопланетяне живут очень-очень долго и что они уже прилетали к Земле и проделывали такое однажды или дважды.
— Но почему они перекрыли нам солнечный свет? Тем более что из-за этого погибали люди?
— Быть может, они не знали, что это погубит людей. Когда Земля в последний раз замерзала так, как сейчас, на планете еще не было людей, вот инопланетяне об этом и не подумали.
— Но ты же пытался с ними поздороваться? Когда был на космической станции. Ты же сказал им, что ты там. Пытался с ними подружиться. Они наверняка очень злые, если даже после такого отняли у нас Солнце. Эти инопланетяне… гады они, вот кто!
С этим я не мог спорить. Я сам так думал, и не раз.
— Может, и так, — согласился я. — Но мы мало что могли с этим поделать, когда они заявились, и мало что можем сделать сейчас — кроме того, что уже делаем. Мы придумали, как жить на морском дне, там, где еще тепло и где инопланетяне до нас добраться не могут. И будем и дальше придумывать, как здесь жить, — столько, сколько потребуется.
Я немного удивился эмоциям, которые вложил в последние несколько слов. Дженна не сводила с меня глаз.
Я наклонился и поцеловал ее в щечку.
— Ладно, пора спать. Нам завтра рано вставать.
— Хорошо, папочка, — согласилась она, чуть улыбнувшись. — Как я хотела бы, чтобы и мама поцеловала меня на ночь.
— Я тоже.
— Папочка?
— Да?
— Мама поправится?
Я сделала паузу, медленно выдыхая.
— Я очень на это надеюсь, — ответил я, укладываясь на нижнюю койку под койкой дочери — двухместную, но ныне подозрительно пустую.
* * *
«Клубом» оказался восстановленный сегмент третьей станции, заброшенной еще с ранних дней похолодания.
Каждая из глубоководных станций имеет форму секционных колец: огромные титановые цилиндры соединены торцами, образуя шестиугольники или восьмиугольники со спицами.
Третью станцию очистили от всего полезного и забросили, после того как декомпрессия погубила половину ее команды. С нее забрали все, что можно было забрать, а корпус оставили.
А подростки действительно проделали огромную работу, чтобы снова сделать ее обитаемой.
Я восхитился их дерзости и самоуверенности, проплывая вдоль оживленного сегмента, из иллюминаторов которого лился неяркий свет. Они склепали из разных частей небольшой тепловой двигатель, чтобы воспользоваться горячими выбросами близких гидротермальных источников, а стыковочное кольцо моей подлодки вошло в кольцо на станции как влитое.
Парень и девушка не стали задерживаться и наблюдать. Они проводили меня и Дэна ровно до того места, откуда стал виден далекий свет некогда мертвой станции, и рванули прочь. Я не спрашивал их имен, но и не должен был спрашивать. Я пообещал им анонимность в обмен на помощь, и мне не терпелось проникнуть на станцию и выяснить, что могло случиться с дочерью. Насколько мне было известно, я стал первым взрослым, услышавшим об этом месте.