Если б я был русский царь. Советы Президенту

Распил бюджета является основой всякого образования, науки и культуры с незапамятных времен. Неважно, выделяется бюджет на производство философского камня в промышленных масштабах или «Манхэттенский проект», строительство обсерватории Улугбека или андронный коллайдер, поиски эликсира молодости или изучение стволовых клеток. С точки зрения чиновника минфина или хранителя папской казны, разница между Глазуновым и Рафаэлем, Микеланджело и Церетели равна нулю. Приходит некто, берет конкретную сумму, предоставляет результат. Кто заказал – тому понравилось. Наличие или отсутствие вкуса у заказчика – вопрос тонкий, исследованию не подлежит. Точно так же, что Гарвард и Сорбонна, что МГУ или Высшая школа экономики – бизнес-проект. Профессура получает зарплату и аудиторию для бесед. Студенты – дипломы и несколько лет беззаботной жизни. Руководство страны – дипломированные кадры. На первом этапе все довольны. Это потом выясняется, что золота из воздуха не будет, бессмертия не существует, а расходы на строительство бетонной дуры размером с полстраны и стоимостью в годовой бюджет для поиска чего-то непонятного неадекватны результату. Как говаривали офицеры на военной кафедре Московского института стали и сплавов, которую автор три года из пяти проведенных в его стенах исправно посещал: «Электроны – мелкие частички, почти невидимые глазом, вращаются они вокруг ядра, а между ними и ядром, понятно, воздух». Танкисты искренне хотели рассказать студентам, как устроен мир. Полковник Литошенко, помимо фразы «труба круглого диаметра», остался в истории науки утверждением, что в танке «40 % электричества течет по этому синему проводу, 60 % по красному, а вот тут они встречаются и дальше текут вместе». Последнее утверждение в общем характеризует интеллектуальный уровень заказчика любого академического, культурного и образовательного проекта, будь он из Пентагона, мэрии Москвы или правительства Швейцарии. Именно поэтому так важно, кто именно, на что и с какой отдачей деньги тратит. Если он по-настоящему увлечен своим делом и талантлив – платить ему стоит в любом случае, даже если полученное не будет совпадать с задуманным. Колумб не собирался открывать Америку, он в Индию хотел, но сухой остаток налицо. Галуа, Эйнштейн или Старостин изначально не планировали получить тот результат, который получили в математике, физике или компративистике. Но они его получили. После чего армада их последователей, эпигонов и учеников может рыть дальше. Легко искать, когда ты знаешь, что и где. Сплошь и рядом тот, кто идет впереди, понятия не имеет, на что наткнется. На том мир и развивается.

Свары творческих и академических сообществ по поводу того, что и кто из них собою представляет, вещь замечательная. Разбираться в том, кто из них прав, резона нет, и именно поэтому никто из власть имущих в их делах отродясь не разбирался, не разбирается и разобраться не сможет. Хотя многие и делают вид, что что-то понимают в той лапше, которую им вешают на уши достойнейшие из достойнейших в моменты своего прорыва к трону. Как следствие, наглость – второе счастье не только для Фоменок и Носовских, но и для Челлини, Росси или Ломоносовых. Кто хочет преуспеть, не должен извиняться перед миром за то, что он родился. Скромная творческая личность приятна окружающим, но помрет голодной, что особенно жаль в тех случаях, когда она заслуживает настоящей поддержки, а иногда только она ее и заслуживает. К моменту выхода в свет настоящей книги автор почти четверть века занимался поддержкой науки, культуры и образования в России и окружающем мире. Потратив на это замечательное занятие несколько собственных миллионов (не рублей) и собрав среди коллег и друзей по Российскому еврейскому конгрессу и его окрестностям более ста миллионов добрых полновесных американских долларов, не менее четверти которых пошло на университеты, архивы, музеи, библиотеки и проекты в естественных и точных науках, он получил немалый опыт в том, кто в этом мире чего стоит. Притом все прочее пошло на не менее толковые дела, вроде кормления одиноких стариков в «тощие» годы. Некоторые из ученых, которые стояли у истоков организации российским бизнесом этого добровольного рэкета, имели опыт выжимания грантов для поддержки российского образования и науки из персонажей типа Сороса, отличавшихся размахом в годы, когда отечественный бизнес просто не существовал. Тысячи исследователей были ими буквально спасены, при том, что сами эти люди не использовали для себя и своих проектов и тысячной доли тех возможностей, которые им предоставлялись. Как следствие, автор твердо понял, что последними в очереди за деньгами стоят именно те, кто заслуживает их в первую очередь. Что нет ни справедливости, ни объективности в системе грантов и поддержки, кто бы ее ни осуществлял. Что надо брать на финансирование не именитых, но забронзовевших, а талантливых и увлеченных, вне зависимости от занимаемого ими поста. Собачники хорошо знают, что родословная и полученные на выставках медали – одно, а охота и охрана – абсолютно другое. К роду человеческому это тоже относится.

Как правило, настоящая наука состоит из множества недорогих проектов. Мэтры, преуспевшие в выбивании из правительства грантов на сверхдорогое оборудование: суперкомпьютеры, коллайдеры и прочих быстро устаревающих монстров, зачастую участвуют в банальном освоении бюджетов. Большая часть того, на что отпускаются эти средства, превратится в анахронизм до того, как выполнит и долю того, для чего покупается. Единственный в отечественных условиях способ этого избежать – создать собственную индустрию производства такого оборудования, работающую на экспорт, что обеспечивает поставки на внутренний рынок новейших образцов за счет прибыли от внешнеэкономической деятельности. Вариант: сформировать экономику, которая даст приток средств в бюджет, не зависящих от конъюнктуры цен на углеводороды. Когда и если величина бюджета достаточна для любых трат на науку, образование, медицину и культуру не за счет урезания социальных расходов и расходов на оборону – все вопросы, касающиеся будущего страны, можно считать решенными. Ну да, мечтать не вредно. На самом деле, повторим еще раз, проектов, в которые необходимо вкладывать миллионы или миллиарды (при расчете в свободно конвертируемой валюте), не так много. Но количество и качество их по-настоящему важно.

Необходимое дорогое оборудование в современных условиях может быть арендовано на время эксперимента или проведения расчетов там, где оно стоит, чем многие российские ученые и пользуются. Но мировой опыт, в том числе израильский, требует финансировать конкурирующие направления и школы, что в российских условиях блокируется лоббистами, выбивающими финансирование на свои проекты, либо самими финансистами, совершенно не обязанными понимать, как действуют законы конкуренции. Профессиональная экспертиза здесь, в отличие от советских времен, либо отсутствует, либо буксует, не в состоянии повлиять на начальственные решения. Работает фаворитизм, групповщина и «близость к телу», как ярко демонстрируют профильные министерства, включая ставшее притчей во языцех Минобрнауки, продвигающее изобретения чиновников, вроде ЕГЭ, новых бюрократических стандартов и невнятных учебников, единственным результатом введения которых служит перераспределение финансовых потоков в пользу авторов и исполнителей этой малоуспешной имитации модернизации. Отметим еще раз, что слова, произносимые с высоких и высочайших трибун в отношении описываемых сфер отечественной жизни, – замечательные и правильные. Однако, в соответствии с восточной поговоркой, «сколько ни говори «халва», во рту сладко не станет». Пока вместо реальных дел выстраивается имитация, цель которой – освоение средств и распил бюджетов, все то, что стране и оседлавшему ее государству необходимо, будет чахнуть, сохнуть и дохнуть, пока талантливые и работоспособные из ее пределов будут уезжать. Чем, не исключено, окончится и проект «Сколково», и деятельность многочисленных госкорпораций. Впрочем, кто сказал, что пар должен идти куда-то, кроме как в свисток?

Заметки на полях Интеллигенция, революция и собственность

Интеллигенция и революция – забавная тема. Когда интеллигенция собирается поговорить о революции, она забывает о том, что, когда будет революция, ей первой кишки на штык и намотают. Причем любой интеллигенции – и той, кто организовывает революцию, и той, кто против революции. Та, которая против, может еще в Харбине отсидеться. Но которая революцию организует – той точно не уйти.

Есть ли в России революционная ситуация? Автору вспоминается прадедушка – известный дореволюционный меценат, поддерживавший, помимо прочего, украинскую фракцию РСДРП. Он революции сочувствовал, поскольку власть тогдашняя была гнусна. И уж она точно была не симпатичнее сегодняшней. Верховная власть была слаба – нынешняя посильнее. На местах шли сплошные погромы. И было понятно, что придут революционные идеалисты к власти, и все будет справедливо, и настанет всеобщее народное счастье. Что получилось – известно. Так что сегодня, когда в рядах оппозиции обиженные «бывшие начальники» и интеллигенция объединяются с революционной шпаной, – спасибо, мы в этом кино уже были. Понятно, что в итоге революции у власти останется исключительно шпана.

Революционной ситуации в России нет и в обозримой ситуации, к счастью, не предвидится. Власть никому не нравится, но уж какая есть. В конечном счете она везде плоха. Сильно ли отличается дуростью отечественный парламент от израильского Кнессета или Конгресса США, а также немецкого бундестага? В общем, нет. Дурь свою депутаты скрывать умеют плохо. В Европе умеют лучше. Опять же, костюмы там лучше носят и ведут себя дисциплинированней. Но общее течение демократии постепенно приводит нас именно к такому нормальному партийно-политически-воровскому парламентаризму.

Верховная власть и государственная элита – сильно ли они озабочены революцией? Да, в общем, нет. Они озабочены построением российских дзайбацу – как у японцев, или чеболей – как у Южной Кореи в виде госкорпораций с многомиллиардными оборотами. Там делаются серьезные деньги. Те, кто всерьез говорит о революции или о том, что вся элита прогнила и хорошо бы ее заменить, не просто не умеют этих денег делать. Они вообще не знают, что такое хозяйственный процесс. Если люди не смогли организовать даже справедливо стократ обруганный кооператив «Озеро», то не стоит им претендовать на то, чтобы взять власть в отдельно взятой стране, не представляя себе, как эта большая территория управляется и что с ней надо делать, чтобы работала канализация, тепло, металлургия, а также прочая нефтянка и Газпром.

Поэтому у нас нет революционной ситуации, при том, что власть всем не нравится – от шоферов до миллиардеров. Она и не может нравиться. Она демонстрирует абсолютный эгоизм и аристократическое наплевательство на то, что там внизу, и на тех, кто внизу. Она уверена, что внизу не народ, с которым нужно считаться всерьез, но просто большая масса обывателей. От быдла, с которым можно делать все, что угодно, как делалось с пенсионными и медицинскими реформами, до нервных пугливых бюргеров, которых можно рэкетировать на партийной или силовой основе. Это же относится к интеллектуалам, которых все явственнее прекращают спрашивать о том, что делать, параллельно прекращая платить им их небольшой паек, после чего они становятся горячими приверженцами революции. В частности потому, что они власти не интересны. Не потому ли интеллектуалы более прочих утверждают, что революция зреет, что паек им хочется, а ведь не дают!

Но при всем том, как нам исконно плохо в родном Отечестве, нас не ждет нигде ничего лучшего, и во многих частях мира все гораздо грустнее. Слава богу, мы не живем в Судане, Ираке, Конго или Ливии. У нас есть то, что есть, и все это, которое есть, вполне можно постепенно цивилизовать. При этом никому в стране, учитывая воспоминания о революции и Гражданской войне, не хочется опять начать убивать друг друга. Не хочется всерьез, ни на какой основе. Ни на национальной, ни на политической. В том числе тем, кто «сверху». Если посмотреть чуть пристальней, можно заметить, что все российские силовики своих детей сделали банкирами или руководителями корпораций. Они передают по наследству не погоны, но деньги и собственность – и это обнадеживает.

Стало общим местом полагать, что нынешняя власть наступила на горло российской демократии. При всем уважении к веселой анархии, которую называли демократией в 90-е годы, там все было, как в старом анекдоте: «То, что мы принимали за оргазм, оказалось астмой». Это была, конечно, свобода, но никакой настоящей демократии в России не было. Демократия – это конкуренция групп людей, у которых есть свои интересы. Людей, которые эти интересы защищают для своих детей и внуков. Землю в стране начали продавать и покупать более-менее законно лишь в начале 2000-х. После чего всей страной и начали, исходя из идущего бума подмосковного и не только подмосковного строительства, наконец, вкладывать деньги в собственность.

О какой демократии 90-х можно говорить, когда делать элементарные долгосрочные вложения в эти годы люди просто боялись? И о какой революции говорить сегодня, когда бояться перестали? В 90-е, когда автору предлагали оптимистические сценарии будущего, он сразу вспоминал, что до 1917-го добрая часть Екатеринослава была в семейной собственности. Две войны, одна революция – ноль в остатке. Особенно ярко это вспоминалось после встреч с американскими Тишами – теми самыми, о которых в США сложена поговорка «богат, как Тиш». Они были бедными и эмигрировали в США из того самого Екатеринослава. Предки автора были состоятельными, верили в революцию и остались. Результат понятен. Впервые с той, дореволюционной, поры бизнесмены более или менее спокойно вкладывают средства в российскую экономику. В первую очередь потому, что те процессы, которые идут в стране, говорят о том, что революции не будет, да и возглавлять ее некому. Хотя над эволюцией системы работать надо непременно – именно как над альтернативой очередной российской революции.