Если бы ты был здесь

Я никогда не резала себя, но одна девочка из моей школы периодически намеренно причиняла себе боль, так как ее мать умирала от рака яичников. Однажды мы обе в ожидании школьного психолога сидели на скамейке возле ее кабинета. Я обратила внимание, что она трогает шрамы на предплечье, которые напомнили мне отметки на дверном косяке моей спальни – каждый год в мой день рождения папа ставил меня к нему, чтобы замерить мой рост. Заметив, что я рассматриваю ее шрамы, девочка перестала их теребить и грубо спросила: «Чего тебе?»

Черные волосы незнакомки с причала заплетены в неряшливую косу, ее глаза совершенно сухие. Кажется, девочку страшно раздражает присутствие постороннего в ее тайном убежище.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она, словно обвиняя меня в ужасном преступлении.

– Плаваю, – просто отвечаю я.

И тут мои щеки заливает румянец, потому что до меня доходит, что на мне надето. Я кидаюсь под скамейку, выхватываю оттуда позаимствованную футболку и натягиваю ее через голову.

– Лагуна закрыта для посещений, – говорит девочка.

Внезапно я понимаю, почему она кажется мне знакомой: мы вместе прибыли сюда на пароме. Она еще плакала, сидя на скамейке.

– Ты намеренно причиняешь себе боль? – спрашиваю я.

– Как и весь остров, – продолжает девочка, словно не слыша моего вопроса. – Из-за вируса ввели комендантский час с двух часов дня.

Я смотрю на низко висящее на небе солнце и начинаю догадываться, почему Пуэрто-Вильямиль показался мне настоящим городом-призраком.

– Я не знала, – честно признаюсь я и, нахмурив брови, интересуюсь: – Но если на всем острове комендантский час, то что здесь делаешь ты?

Не вынимая рук из карманов, девочка резко вскакивает.

– А мне плевать! – С этими словами она пускается бежать по деревянной дорожке, ведущей от причала в лес.

– Подожди! – кричу я и бросаюсь за ней вдогонку.

Но деревянный настил обжигает мои босые ноги, и, морщась, я вынуждена остановиться в тени. К тому времени, когда я, прихрамывая, возвращаюсь на причал за джинсами и кроссовками, морской лев тоже куда-то исчез.

Только на полпути домой до меня наконец доходит, что таинственная незнакомка говорила со мной по-английски.

Я слышу доносящиеся от дома Абуэлы крики еще до того, как он оказывается в зоне моей видимости. Пожилая женщина стоит на крыльце и пытается успокоить мужчину, который в чем-то с ней явно не согласен. Каждый раз, когда она касается его руки, он разражается потоком испанской речи.

– Эй! – окрикиваю я обидчика, подбегая к дому. Я вижу, как бедная Абуэла сгибается, словно ива, под исходящим от мужчины раздражением. – Оставь ее в покое!

Оба удивленно оборачиваются на звук моего голоса.

Это же тот самый засранец из Центра по разведению гигантских черепах… Опять!

– Ты? – недоуменно выдыхаю я.

– Это не твое дело… – начинает он.

– Думаю, мое, – перебиваю я. – Что дает тебе право кричать на женщину, которая…

– …является моей бабушкой, – заканчивает он.

Лицо Абуэлы покрывается тысячами мягких складочек.

– Mijo [26] , – говорит она, похлопывая его по руке. – Габриэль.

Я качаю головой, словно не в силах в это поверить.

26

Сынок (исп.).

– Я Диана, – наконец отвечаю я. – Твоя бабушка очень любезно предложила мне пожить у нее, узнав, что мой отель закрыт.

– Это моя квартира, – заявляет он.

То есть он хочет, чтобы я съехала? Из-за этого они повздорили?

– Моя квартира, – повторяет он, делая ударение на первом слове, как будто я могла не понять с первого раза. – Та, которую ты так бесцеремонно заняла.

– Я могу заплатить. – Достав из кармана пачку наличных, я протягиваю ему б'oльшую часть своих денег.

При виде денег Абуэла качает головой и отталкивает протянутую руку. Ее внук Габриэль, подавшись вперед, тихо шепчет ей:

– T'omalo. No sabes por cu'anto tiempo ser'an las cosas as'i [27] .

Пожилая женщина кивает, ее губы вытягиваются в тонкую линию. Она берет деньги из моих рук, складывает пополам и засовывает в карман платья.

Сверкая глазами, Абуэла что-то говорит Габриэлю, и на мгновение у него хватает такта выглядеть смущенным.

27

Возьми. Кто его знает, как долго все это будет продолжаться (исп.).

– Моя бабушка хочет, чтобы я сказал тебе: я съехал месяц назад, а значит, она может пустить в эту квартиру любого, кого пожелает. – Прищурившись, он вновь окидывает меня взглядом с головы до ног. – Кстати, почему ты не в квартире?

– Прости, – отвечаю я. – Я не совсем понимаю. Так ты хочешь, чтобы я там осталась или нет?

– На острове комендантский час. – Его взгляд останавливается на моих мокрых волосах. – С тебя капает. На мою рубашку.

Боже мой, любая мелочь оборачивается для него личным оскорблением!

Внезапно лицо Габриэля меняется.

– Господи Иисусе! – восклицает он и бросается к кому-то на улице.

Подбежав поближе, он останавливается в нерешительности, словно не зная, обнять его или придушить.

В конце концов радость берет в нем верх. Он крепко обнимает встречного, а глаза Абуэлы, которая продолжает с крыльца наблюдать за внуком, наполняются слезами. Она крестится.

Я не знаю, что именно говорит Габриэль, потому что он разговаривает с ним на испанском. Но я могу рассмотреть лицо его собеседника. Это девочка с причала в Конча-де-Перла. Рукава толстовки закрывают ее порезы. Она ловит на себе мой взгляд и молчаливо умоляет меня сохранить ее тайну.

Глава 3

Следующие несколько дней похожи друг на друга как две капли воды. Утром я бегу вдоль пляжа, насколько хватает сил, затем прогуливаюсь до Центра разведения гигантских черепах и Конча-де-Перла. Я выбираю тропинки, которые ведут меня в самое сердце Исабелы или к ее скалистым оконечностям. Иногда я встречаю местных жителей, которые лишь молча кивают мне в знак приветствия. Не знаю, отчего они держатся так отстраненно – оттого, что я могу их заразить, или оттого, что я иностранка? Я смотрю, как рыбаки отчаливают от пристани Пуэрто-Вильямиля на небольших pangas [28] , чтобы наловить еды для своих семей.

28

Моторных лодках (исп.).