Если бы ты был здесь

Я просыпаюсь до восхода солнца и ложусь спать раньше восьми часов вечера, потому что могу провести на улице только половину дня. После двух часов дня, когда наступает комендантский час, я запираюсь в своей квартирке и читаю электронную книжку. Надеюсь, загруженных в нее книг хватит надолго. Затем я выбираюсь во внутренний дворик, примыкающий к пляжу, качаюсь в гамаке и наблюдаю за тем, как местные крабы убегают от прибоя.

Абуэла иногда приносит мне поесть, и это хорошая альтернатива пасте, которую я вынуждена есть чаще всего.

Я больше ни разу не видела ни ее внука, ни девочку с причала.

Я начинаю разговаривать сама с собой, боясь потерять голос от недостатка практики. Иногда, прогуливаясь по колючей пустыне в центре острова, я читаю стихи, которые учила еще в старших классах школы:

Сударыня, будь вечны наши жизни,Кто бы стыдливость предал укоризне? [29]

Иногда, стирая в раковине свою одежду, а затем отжимая и развешивая ее сушиться на жарком солнце, я напеваю себе под нос. Иногда я позволяю океану мне подпевать.

29

Первые строки стихотворения «К стыдливой возлюбленной» Эндрю Марвелла в переводе Г. М. Кружкова.

Я всегда скучаю по Финну.

Поговорить с ним мне так до сих пор и не удалось, но каждый вечер я пишу ему открытки. Надеюсь все же где-нибудь достать марки и отправить свои послания ему по почте. Быть может, мне также повезет обнаружить магазин, где продают мобильные телефоны, и я найду наконец способ отправить эсэмэску в Нью-Йорк. А еще мне нужна одежда, потому что скоро я застираю свой гардероб до дыр. Те немногие магазины, которые все еще открыты, похоже, не работают по обычному графику, и я все время неправильно рассчитываю время. Всякий раз приходя в город, я периодически замечаю признаки жизни то в аптеке, то в ларьке с шаурмой, то в церкви. Сегодня вечером я вновь попытаю счастья в Пуэрта-Вильямиле.

Еще до восхода солнца я выхожу на пробежку и бегаю, пока мои легкие не начинают гореть. Достигнув черной массы застывшей лавы с острыми, словно шипы, выступами, я сажусь на песок и смотрю, как звезды пропадают в небе, словно искры в очаге. Я успеваю вернуться домой до прилива, который стирает мои следы на песке. Я оглядываюсь на пляж через плечо: кажется, меня там никогда и не было.

Я беру еще одну открытку из коробки и ложусь в гамак во внутреннем дворике своего жилища, собираясь закончить очередное послание Финну, но внезапно какое-то движение возле самой воды привлекает мое внимание. В мареве голубого света камни кажутся людьми, а люди – монстрами, и я вдруг понимаю, что, сама того не заметив, встала с гамака и бреду в сторону океана, пытаясь рассмотреть, что же там происходит. И только оказавшись почти у кромки воды, я узнаю девочку из Конча-де-Перла. В одной руке у нее мешок для мусора. Словно почувствовав мое присутствие, она выпрямляется и оборачивается. Во второй руке она держит пластиковую бутылку из-под воды с китайскими иероглифами на этикетке.

– Китайские рыболовы не только занимаются браконьерством, – говорит она на безупречном английском, – но и выбрасывают за борт всякое дерьмо.

Девочка кивает в сторону остальной части пляжа, где я замечаю прочий выброшенный на берег пластик.

Она продолжает собирать мусор как ни в чем не бывало, словно сейчас не раннее утро и словно я не была свидетельницей ее порезов или стычки с Габриэлем.

– Твой брат в курсе, чем ты здесь занимаешься? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня широко раскрытыми черными глазами.

– Мой брат? – переспрашивает она, а затем хмыкает. – Он мне не брат. И вообще не важно, знает он или нет. Мы ведь на острове, бежать особо некуда.

После встречи возле кабинета школьного психолога я стала частенько пересекаться с той девочкой, которая намеренно причиняла себе боль. Быть может, мы виделись и прежде, просто я не обращала на нее особого внимания. Как-то раз, встретив ее в коридоре школы, я сказала: «Тебе не следует этого делать. Ты можешь сильно пораниться». – «В том и смысл», – рассмеявшись, ответила она.

Я продолжаю наблюдать за тем, как моя новая знакомая засовывает в мешок одну пластиковую бутылку за другой.

– Ты так хорошо говоришь по-английски, – замечаю я.

– Я в курсе, – подняв на меня глаза, отвечает она.

– Я не хотела… – Я колеблюсь, не желая ее задеть или обидеть. – Просто приятно, когда есть возможность поговорить хоть с кем-нибудь. – Я наклоняюсь, поднимаю с земли очередную бутылку и протягиваю ее девочке. – Я Диана.

– Беатрис.

Вблизи она кажется чуть старше – возможно, ей лет четырнадцать-пятнадцать. Невысокого роста, с резкими чертами лица и бездонными глазами. На ней все та же толстовка, рукава которой спущены ниже запястий. На толстовке я замечаю герб школы. Кажется, общение со мной не доставляет девочке особой радости. Возможно, следует больше уважать чужое личное пространство. Но мне так одиноко, и всего несколько дней назад я застукала ее за намеренным причинением себе вреда. Быть может, не мне одной нужно поговорить хоть с кем-нибудь.

Исходя из опыта предыдущих наших встреч, я понимаю, что она скорее сбежит, чем доверится мне. Поэтому я тщательно подбираю слова, словно протягиваю хлебную корочку птичке в надежде, что она не улетит, а подойдет поближе.

– И часто ты приходишь сюда, чтобы собрать весь этот мусор? – небрежно спрашиваю я.

– Ну кто-то ведь должен это делать.

Я принимаюсь размышлять о том, что толпы туристов вроде меня, ежегодно приезжающих на Галапагосы, безусловно, поддерживают экономику островов. Однако, быть может, перерыв в бесконечных потоках отдыхающих – это не так уж и плохо. Он даст природе возможность передохнуть.

– Так, значит, – возобновляю я наш разговор, – это твоя школа? – Я указываю на школьный герб на груди девочки. – Томас де Берланга?

Беатрис кивает:

– Она находится на Санта-Крусе, но сейчас школа закрыта. Из-за вируса.

– Так ты живешь на Санта-Крусе? – Я стараюсь не отставать от девочки.

– Пока в школе идут занятия, я живу там у принимающей семьи, – тихонько отвечает она. – Точнее, жила.

– Но родилась ты здесь, верно?

Беатрис резко поворачивается ко мне:

– Я здесь чужая.

«Как и я», – замечаю я про себя.

Мы продолжаем брести по пустынному пляжу.

– Значит, ты тут отдыхаешь.

– Ага, – фыркает Беатрис. – Примерно как вы.

Ее слова ранят меня в самое сердце: мой отдых совсем не похож на то, каким я себе его представляла.

– Почему ты ходишь в школу не на Исабеле?

– Меня перевели в ту школу, как только мне исполнилось девять лет. Это очень престижная школа. Мама записала меня в нее, чтобы навсегда увезти с Галапагосов и позлить отца, поскольку это было последнее, чего он хотел.

Я вспоминаю о собственных родителях. Они словно непересекающиеся множества в диаграмме Эйлера. А как бы мне хотелось оказаться в области их пересечения…

– Так он твой отец? – догадываюсь я. – Габриэль?

Беатрис вновь поднимает на меня глаза:

– К несчастью.

Он кажется мне слишком молодым, чтобы быть ее отцом. Вряд ли Габриэль сильно старше меня.

Внезапно Беатрис ускоряет шаг.

– Почему он кричал на тебя? – спрашиваю я.

– Почему вы меня преследуете? – Она поворачивается ко мне.